[«Еврейский вопрос»]  |  [Библиотека «Вехи»]

Дж. Энтин*
ТЕОРИИ ЗАГОВОРОВ
И КОНСПИРАТИВИСТСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ

Заговор - это противозаконные действия небольшой, работающей в тайне группы людей, вознамерившихся осуществить поворот в развитии исторических событий, например свергнуть правительство. Теория же заговора - это попытка объяснить событие, или ряд событий как результат заговора. Конспиративизм как менталитет рассматривает все существенные события с позиций теорий заговора. Для людей с таким менталитетом заговор - единственная модель перемен в истории, а теории заговора - единственная форма исторических объяснений. Немецкое слово Verschworungsmythos (мифы о заговорах) указывает на "теорию заговора" как на миф. И действительно, это более подходящий термин нежели "теория", которая подразумевает рациональную, научную базу. Американский ученый Ричард Хофштадтер[1] использовал фразу "параноидальный стиль" для характеристики конспиративизма, т.е. конспиративистского менталитета.

Цель этой статьи заключается в том, чтобы очертить контуры конспиративистского менталитета, проследить в общих чертах его эволюцию в Европе и США и предложить некое объяснение этого явления. Теории заговоров как средство интерпретации истории и политики являются опасным и дестабилизирующим явлением в сегодняшнем мире. Я надеюсь, что предлагаемая статья поможет открыть дискуссию - и научную, и практическую - вокруг этой актуальной проблемы.

Заговоры уходят так же далеко в прошлое, как и сама политика. Их корни следует искать в средневековье, а может быть, и в античности, но по большей части они порождены Французской революцией конца XVIII в., великой рассадницей всех мировых "измов". В Америке конспиративизм старше Соединенных Штатов как государства. Один из наиболее проницательных исследователей Американской революции считает конспиративизм одним из факторов, которые обусловливали реакцию колонистов на политику британского правительства[2]. Благодатной почвой как для заговоров, так и для конспиративизма оказалась Россия. Пожалуй, большинство историков, кроме советских, рассматривают Октябрьскую революцию как результат заговора, и мало кто станет возражать, что КПСС плела заговоры против других правительств. Хотя возможно, что конспиративизм сходит на нет в Западной и Центральной Европе, но и там у него есть богатая история.

Распространение конспиративизма на третий мир является одним из наиболее очевидных признаков модернизации и вестернизации стран этой части земли. Вряд ли можно переоценить значение конспиративизма в современном мире. Теории заговоров помогают объяснить смятение умов нашего времени, а также широко распространенную неспособность частных лиц и групп действовать в своих интересах.

Действительно ли конспиративизм увеличивает свое присутствие в современном мире, или нет? Растет ли количество людей, которые считают, что исторические события и их собственные жизни контролируются невидимыми и непостижимыми силами, или наоборот, все меньше людей разделяют эти псевдотеории? Существует обширная литература об отдельных теориях заговоров, таких, как так называемый заговор сионских мудрецов, поставивших своей целью завладеть всем миром, теории о франкмасонах и других закрытых или тайных обществах[3]. Основанные на таких теориях движения изучались в больших подробностях и со многих сторон.

Изучение истории нацистской Германии все расширяется и углубляется. Многое из того, что ранее называлось "советологией", можно рассматривать как исследование конспиративистского поведения. Это особенно верно в отношении периода правления Сталина. Однако конспиративизм в целом как явление современной истории и современного сознания пользуется не столь большим вниманием. Не так давно появилась важная книга, своего рода разъяснительное эссе, которое, возможно, проложит путь для дальнейших исследований[4]. Интересный пример современного психологического анализа можно найти в работах Михаила Биллига[5]. Много лет тому назад ученый Франкфуртской школы Франц Нойманн предпринял попытку на уровне объяснения соединить взгляды Маркса и Фрейда[6]. Историк и философ Ханна Арендт более, чем кто-либо другой, участвовала в выработке концепции тоталитаризма и сделала важные замечания по поводу конспиративизма[7]. Отношение к этой теме имеют также различные труды по мифологии и мифотворчеству в современном мире[8]. Ниже мы рассмотрим некоторые из толкований конспиративизма.

Политические действия часто требуют секретности и планируются заранее. Поэтому порой нелегко провести черту между обычной политикой и заговором. Имеется один важный показатель: для приверженца теории заговоров предстоящее изменение имеет глобальное значение; на карту поставлены судьбы народов и всего мира. К тому же у страдающих паранойей отдельных лиц могут быть настоящие враги, а приверженцы теорий заговоров могут быть душевнобольными людьми.

Необъяснимым образом теории заговоров имеют формальное сходство с настоящими теориями и нормальными историческими объяснениями. Наиболее важные истории заговоров представлены в книгах и журналах, которые выглядят научными в том смысле, что они содержат сноски и библиографию, а также иные черты подлинной учености. Однако такое сходство носит чисто формальный характер.

Научные толкования и теории заговоров характеризуются двумя разными менталитетами. Конспиративизм начисто лишен здравого смысла, мало знает о действительных заговорах и о том, как часто они проваливаются, власть рассматривается как единственная цель. Резюмируя, приверженцы теорий заговоров не умеют оперировать доказательствами, не представляют, как историк оценивает свои источники и делает из них выводы и почему одному толкованию он предпочитает другое. Короче говоря, конспиративизм напоминает менталитет параноика, которому мерещатся заговоры против него самого. Приверженцы же теорий заговоров полагают, что таковые направлены против групп, к которым они принадлежат или с которыми они себя идентифицируют.

Конспиративизм можно рассматривать как менталитет или состояние сознания; его можно также рассматривать как стиль мышления. Понятие Хофштадтера о "параноидном стиле" полезно для наших целей, даже если оно не охватывает всех случаев конспиративизма.

"Отличительная черта параноидного стиля заключается не в том, что его приверженцы видят заговоры повсюду в истории, а в том, что они рассуждают об "огромном" или "глобальном" заговоре как движущей силе исторических событий. Сама история является заговором, составленным демоническими силами почти трансцендентной мощи, и чтобы нанести им поражение, нужны не обычные политические компромиссы, а всеобщий крестовый поход. Писатель-параноик рассматривает судьбу такого заговора в апокалиптических терминах - он торгует рождением и смертью целых миров, политических укладов, целых систем человеческих ценностей. Он всегда на баррикадах цивилизации. Он постоянно живет на поворотном пункте: время организовать сопротивление заговору - сейчас или никогда. Времени становится все меньше. Подобно предсказателям конца света, он выражает беспокойство тех, кто живет последние дни, а иногда и назначает дату апокалипсиса"[9].

Писатель-параноик не смотрит на конфликт как на "нечто, что можно урегулировать". Ставки слишком высоки, чтобы допустить компромисс. В конфликт вступили "абсолютное добро" и "абсолютное зло". "Только полная победа"[10].

По мнению некоторых исследователей, происхождение конспиративистского менталитета можно вывести из дуалистических религий древнего Ирана[11]. Этот менталитет приобрел более определенные формы в Европе в средние века, предвещая более современные варианты, в которых он обернулся против тайных обществ и якобы существовавших заговоров евреев. В течение первого тысячелетия христианства евреи имели сносное, хотя и маргинализованное существование. Начиная с первого крестового похода в 1096 г. начались массовые погромы. Церковь выступала против погромов, но их поддерживали многие низшие церковные чины. В сознании масс евреи стали ассоциироваться с противниками-мусульманами, от которых требовалось освободить Святую Землю. После первоначальных погромов возникло представление, что евреи замышляют месть. Широкое хождение получили дикие рассказы об отравлении колодцев и ритуальных убийствах.

В 1119 г. появилось первое известное тайное общество - Орден тамплиеров, первая из групп рыцарей-монахов, миссией которых было защищать христианских паломников. Со временем тамплиеры накопили огромные богатства и стали сильно обособленными, придумали сложные ритуалы и знаки, чтобы обезопасить свои границы. В 1306 г. король Франции Филипп IV изгнал евреев из своей страны. На следующий же год он расправился с тамплиерами, захватив их имущество и подвергнув их мучительной казни. Другие правители последовали его примеру. Пайпс обращает внимание на парадоксальность этих событий. "Почему именно евреи, когда мусульмане представляли собой гораздо более существенную угрозу? Почему тамплиеры, которые служили наиболее доблестными воинами христовыми?". Пайпс усматривает в этом закономерность: "подозреваемые в заговоре очень редко бывают теми, на которых могла бы указать логика; напротив, это те, кто менее всего способен к заговору"[12].

XVI и XVII вв. - эпоха великих научных открытий - были также золотым веком предрассудков. Широкое хождение получили идеи конца света; ведьм видели в каждой встречной. Вешали и сжигали тысячи, может быть около сотни тысяч, ни в чем не повинных женщин. Охота на ведьм не совсем идентична конспиративизму, однако между ними есть нечто общее.

Охотники на ведьм и искатели заговоров отказываются принимать вещи такими, какие они есть. Будь то наводнение, пожар или голод, или даже смерть чьей-то коровы, - они смотрят глубже и ищут скрытые причины. Это только кажется изощренностью ума, на самом же деле - это признак поверхностного мышления, склонность находить виновников, вместо того чтобы изучать сложную совокупность явления, свидетелем которого является такой человек[13].

Эпоха Просвещения была золотым веком тайных обществ. Наиболее известными из них являются франкмасоны - организация, которая стремилась осуществить реформы в соответствии с идеологией Просвещения. Хотя они не были демократами в современном смысле этого слова, франкмасоны стремились ослабить социальную систему, которая разделяла общества на сословия и которая предусматривала наследование статуса и прав. Франкмасонские ложи были местом встречи либерально-настроенных лиц высшего и среднего сословий. Их конспиративность была довольно невинной и по-видимому служила, в основном, удовольствию, которое члены лож получали при выполнении ритуалов[14].

Иллюминаты были вторым по известности, после франкмасонов, тайным обществом, а по значению, пожалуй, даже большим, чем франкмасоны. Оно было основано Адамом Вайсхауптом в 1776 г. и просуществовало активно лишь до 1784 г., хотя и после этого еще несколько лет держалось в тени. Во времена своего расцвета это общество насчитывало всего около трех тысяч членов, но оно действительно стремилось к радикальному переустройству современного общества. Члены этого тайного общества выработали теорию и продумали средства достижения целей. Его огромное значение состоит в том, что оно послужило образцом для будущих тайных обществ, заложив традицию, которой следовали Буонаротти, Н.П. Огарев и В.И. Ленин. Например, Буонаротти использовал концепцию "двойной доктрины": одни верования и цели для узкого круга руководства, другие - для остальных членов. С этого начинается использование организаций, служащих в качестве вывесок, - важный элемент тактики коммунистических партий.

Помимо самих организаций, созданных иллюминатами, они стали источником преувеличенных страхов. Это и вызвало рождение теории заговоров[15]. Этому обществу приписывали длительное подпольное существование. Те, кто его боялся, не могли поверить, что общество прекратило свое существование. Они продолжали верить в его подпольную работу и усматривали его руку во всех событиях, которые их озадачивали.

В XVIII в. конспиративизм существовал в американских колониях и в Англии. Заговоры потрясали трон российских монархов, а судьба Польши порождала опасения, которые питали собой конспиративизм. Однако именно Французская революция конца XVIII в. породила тот конспиративизм, с которым мы живем и по сей день. Как это ни парадоксально, сама революция уничтожила возможности для успеха большого заговора. При "ancienne regime" господствовала элита. Революция положила начало веку идеологии, появлению в общественной жизни самых разнообразных "измов", политических партий и массовых движений. Более того, зарождающиеся промышленные отношения в пан-Европейском масштабе сделали рынок значительной детерминантой социально-политических преобразований[16].

Имя аббата Огюстена де Баррюля мало кому известно, однако он был фигурой новой истории. Баррюль был бывшим иезуитом, который спасался от Французской революции конца XVIII в. в Англии. В 1779-1798 гг. он написал четырехтомную историю тайных обществ - франкмасонов, иллюминатов и др., которых он связал с якобинцами. Он объяснил французскую революцию результатом успешного заговора. По его словам, якобинцы противопоставили себя не только французскому правительству. Ставки были более высокими; они желали уничтожить религию, правительство и частную собственность. Интерпретация Баррюля была не первой попыткой объяснить французскую революцию как результат заговора, но его попытка была наиболее детальной и элегантной с точки зрения целой коллекции внешних атрибутов наукообразности. К 1812 г. его многотомный труд был переведен на девять языков, в том числе на русский и неоднократно переиздавался, вплоть до 1837 г. Баррюль оказал влияние на несколько поколений французских мыслителей и оставил глубокий след в германском романтизме. Даже такой здравый ум, как Эдмунд Бёрк, воспринял этот труд с энтузиазмом. Взгляд на революцию как на результат заговора положил начало новому ощущению истории, новой модели исторического развития.

В 1806 г. Баррюль получил письмо от одного итальянского офицера, Дж.Б. Симонини, который заявлял, что евреи не только вызвали французскую революцию, но и задумали свергнуть существовавшие учреждения. Само письмо, возможно, было написано французской тайной полицией, чтобы убедить Наполеона отказаться от своих планов наделения евреев определенными гражданскими правами и положить конец их заточению в гетто[17]. Баррюль согласился с представлением о том, что за и над тайными обществами, о которых он писал, стоят евреи. В их планы входило уничтожение христианства, порабощение христиан и создание своего всемирного правительства. В своем воображении он представлял себе невидимую, пустившую свои побеги по всей Западной Европе, вплоть до богом забытых деревень империю, которая была полностью во власти совета иудеев. Он заявлял, что заговор существует со времен появления манихейства, а в свое время его участниками были тамплиеры[18]. Здесь мы находим первоисточник того, что со временем было опубликовано в качестве "Протоколов сионских мудрецов".

Баррюль советовался с Папой Пием VII относительно достоверности письма Си-монини, и, похоже, получил заверения в том, что есть доказательства для таких утверждений. Тогда он написал книгу, в которой развил сюжет, подсказанный письмом. За два дня до смерти он уничтожил рукопись, опасаясь массовой резни евреев. Между тем, он познакомил со своими изысканиями церковные круги и французское правительство[19]. Его заявления были восторженно поддержаны другими, включая известного французского философа Жозефа де Мэстра, который повторил их царю в своих предупреждениях[20].

Столетие между поражением Наполеона и началом первой мировой войны было свидетелем укрепления демократии, национальной консолидации и быстрой индустриализации. Больших высот достигли искусства и наука. Однако конспиративизм и другие формы иррациональности тоже цвели пышным цветом. Крупных войн не было, зато широко распространилась социальная борьба и межнациональная рознь. Князь фон Меттерних, который руководил политикой европейского континента в годы после Венского конгресса, создал атмосферу, которая ограничивала возможность публичных действий - и это в то время, когда демократические и национальные движения пытались увеличить свое влияние. Консерваторам повсюду мерещились тайные общества. Радикалы реагировали на страхи консерваторов тем, что сами и организовывались именно в такие общества. Они эксплуатировали миф могущественных тайных обществ и ставили его на голову, преувеличивая свою силу и численность, и изображая их членов героическими фигурами. Страхи правых стали самореализовавшимся пророчеством - случай, когда жизнь имитирует искусство[21].

Тайные общества распространились вплоть до Великобритании. Наиболее известным, вероятно, было общество карбонариев. Наиболее важным, видимо, были декабристы, устремления и действия которых заложили основу для революционной контркультуры в России. Молодые люди, отвергшие образ жизни своего сословия, смогли возлагать надежды на революционное движение, преданно служить ему и отождествлять себя с ним; они стали искать социальной справедливости и надеяться на вечную славу освободителей народа.

По мере того, как демократия одерживала победы в Западной Европе, влияние, хотя и не количество, тайных обществ уменьшалось. В Восточной же Европе происходил обратный процесс: социальные и национальные движения вели тайную борьбу с многонациональными государствами. Самыми важными проявлениями такой традиции были большевизм и ленинизм. Большевики стремились прийти к власти недемократическим путем: они составили заговор, но верили ли они сами в теорию заговоров, были ли они конспиративистами? Мы еще вернемся к этому вопросу.

К середине XIX в. внимание сторонников конспиративизма переключилось с тайных обществ на национальные государства, в первую очередь на Великобританию, затем на США. Недоверие к Британии имеет давнюю историю на европейском континенте. Во Франции оно уходит корнями в средние века. Подозрение вызывало в первую очередь та легкость, с которой Великобритании удавалось поддерживать баланс власти на континенте таким образом, чтобы ни одно государство не получало гегемонию. Видный английский мыслитель Дж.А. Гобсон сыграл определенную роль в укреплении этой тенденции. В 1902 г. он обнародовал теорию империализма, в которой отдал дань конспиративистскому менталитету. Он утверждал, что империализм приносил богатства не Великобритании в целом, а лишь меньшинству ее населения. "Определенные хорошо организованные деловые интересы могут перевесить слабые, распыленные интересы общества"[22]. Этот тезис оказал большое влияние на Ленина и представлял собой мостик к переходу конспиративизма из стана правых в стан левых сил и движений.

Со временем для этих чувств было найдено новое приложение. С Великобритании они перешли на США, и особенно на ЦРУ. Одной из основных целей КГБ было представить ЦРУ источником политических переворотов. ЦРУ платило КГБ той же монетой. Разумеется, оба агентства занимались заговорами и оба преуспели в насаждении конспиративистского менталитета.

Конспиративизм правых имел наиболее зловещие оттенки. Приписываемый евреям заговор в сочетании с псевдонаучной теорией превосходства арийской расы привели к чудовищным последствиям. Мы уже упоминали работу Баррюля и письмо Симонини. В 1868 г. Герман Гедше опубликовал художественное произведение, озаглавленное "На еврейском кладбище Праги"[23]. Это повествование о вымышленной, происходящей раз в сто лет встрече двенадцати колен Израиля, и их планах покорения мира. Всего через несколько лет вымышленная история уже рассматривалась как факт, а ее пересказы пополнились еще более ужасными подробностями.

Такие образы и темы нашли свое наиболее полное отражение в так называемых "Протоколах сионских мудрецов"**. Эти "Протоколы" выдавались за стенографическую запись первого сионистского конгресса, который был созван в 1898 г. в Швейцарии Теодором Герцелем с целью воссоздания древнего еврейского государства Израиль. "Протоколы" стали наиболее успешной и результативной подделкой за всю мировую историю. "Протоколы" составлялись целым рядом авторов, использовавших различные источники. Спонсировал подделку Петр Иванович Рачковский, глава резиденции охранки (тайной полиции России) в Париже. По-видимому, его целью было доказать царю, что российские либералы были еврейскими агентами. Первоначально "Протоколы" были изданы в 1903 г. в Санкт-Петербургской газете "Знамя". Они оставались малоизвестными вплоть до первой мировой войны и революции 1917 г. в России. После самоубийства Гитлера количество их изданий уменьшилось, но с распадом Советского Союза "Протоколы" обрели второе рождение в России и Восточной Европе. "Протоколы" имеют большую читательскую аудиторию в странах "третьего мира"[24].

Якобы существующий план евреев завоевать господство над миром изложен в "протоколах" достаточно хитроумно. Сама их абстрактность, почти полное отсутствие каких-либо имен или дат, создают у читателя впечатление универсальности. Для достижения своих целей "Мудрецы" готовы использовать любое оружие, даже если это производило впечатление совмещения противоположностей: капитализм и коммунизм, любовь к семитам и антисемитизм, демократия и тирания. В результате "Протоколы" находили отклик среди людей разных классов и мировоззрений - богатых и бедных, правых и левых, христиан и мусульман.

"Конспиративистский антисемитизм выражал глубокую сущность национал-социализма и был одной из ключевых доктрин, которые привели Адольфа Гитлера к власти", - писал Д. Пайпс. Нацисты "сочетали расизм с конспиративистским антисемитизмом: евреи получают власть, поощряя смешение рас, которое ведет к моральному и физическому вырождению, тем самым ослабляя чистоту арийской расы"[25]. Особенностью германского антисемитизма была романтическая тоска по язычеству и миру вагнеровских богов. По сути дела, многие в Германии смотрели на христианство как на смирительную рубашку, напяленную на них евреями! Они рассматривали христианство как инструмент еврейского господства. Хотя нацисты так и не изобрели столь же всеохватывающей и изощренной организации, как Агитпроп, но они создали разветвленную бюрократию для пропаганды и насаждения своих преступных идей.

После 1945 г. конспиративизм в Западной Европе, которая была его колыбелью, пошел на убыль. Однако он попал на питательную почву в Восточной Европе, которая отошла под советское господство, и пережил смерть Сталина. В качестве инструмента КГБ конспиративизм становился своеобразным суррогатом "социализма" по мере того, как это слово теряло свою власть над умами, а первоначальные марксистские представления утрачивали идеализм утопии. Пламя конспиративизма разгоралось все сильнее в США, подпитываемое страхом перед мировым коммунизмом. Создание государства Израиль способствовало распространению конспиративизма в страны "третьего мира", а не только на Ближний Восток. Израиль оказался в фокусе советского конспиративизма, соперничавшего с ЦРУ как с предположительным центром мирового заговора.

Распространение теорий заговора на "третий мир" было признаком его вестерни-зации. Евреи, или во всяком случае евреи-сионисты (те, кто выступал за воссоздание древнего государства Израиль) стали рассматриваться как пособники распространения бедности и беспорядков. После второй мировой войны соперником евреев в этом качестве стало ЦРУ. Ближний Восток, с его значительным еврейским населением, был наиболее благодатной почвой для конспиративизма. Считалось, что даже сам термин "антисемитизм" был подброшен еврейскими заговорщиками, поскольку в нем евреи и арабы были объединены в одну группу, что по сути расфокусировало антиеврейские настроения. С Ближнего Востока такой взгляд перешел в другие мусульманские страны.

Наиболее странным случаем выглядит Япония, где теорий о еврейских заговорах больше, чем самих евреев. Юдайака, еврейская опасность, и страх перед ней существовали в Японии с 1920-х годов. Некоторые исследователи в Японии даже считают открытие Японии коммодором Перри частью еврейского заговора. В книжных магазинах Японии есть "еврейские уголки" с книгами на эту тему[26]. В результате такого конспиративистского мышления многие страны "третьего мира" смотрят на сионизм и ЦРУ как на врагов и слепы к враждебным планам своих соседей.

Представляется, что у США и России особая предрасположенность к конспиративизму. Как уже отмечалось выше, американский конспиративизм старше Французской революции конца XVIII в. Страх перед британским заговором, направленным на то. чтобы отнять у колонистов их права как англичан, был движущим фактором Американской революции. В 1827 г. ненадолго появилась политическая партия, чьей конкретной целью была борьба с франкмасонством. Позже, к середине века, из нескольких тайных обществ образовалась партия "незнаек", поставившая своей целью борьбу с римско-католическим влиянием, которое они рассматривали как растущую угрозу в преимущественно протестантских Соединенных Штатах Америки. Более известный Ку-клукс-клан унаследовал эти антикатолические настроения, сочетав их с расистскими и антисемитскими предрассудками.

Конспиративизм достиг своего пика в США вскоре после второй мировой войны, когда коммунистическая экспансия в Восточной Европе и Китае достигла максимальных масштабов. Сенатор Джозеф Маккарти больше других преуспел в эксплуатации таких страхов. Он объявил свой крестовый поход против внутренних врагов в речи в 1951 г., в которой, совсем в манере Сталина, он отвечал на заданные самому же себе вопросы:

"Как еще можно объяснить нынешнюю ситуацию, если не верить, что высокопоставленные лица в нашем правительстве скоординированно ведут нас к катастрофе? Очевидно, что это плод обширного заговора, заговора таких масштабов, по сравнению с которым любые, имевшие ранее место в истории, становятся ничтожными. Заговора настолько позорного и черного, что когда он все-таки будет раскрыт, его принципы будут достойны проклятия со стороны каждого честного человека"[27].

Воинственный тон Маккарти мобилизовал сторонников в разных слоях общества, а его по большей части голословные обвинения создали удушающую атмосферу в американской культурной жизни, в том числе в высших учебных заведениях. Осуждение маккартизма его же коллегами по сенату, которое произошло несколькими годами позже, полностью дискредитировало Маккарти, но, к сожалению, не положило конец конспиративизму. В 50-е годы появилось Общество Джона Бёрча, которое получило печальную известность тем, что объявило президента Эйзенхауэра сознательным агентом коммунистического заговора, тем самым пойдя дальше даже самого Маккарти. В настоящее время существуют тысячи членов полувоенных организаций, которые опасаются, что та или иная международная группировка под контролем Организации Объединенных Наций готовится подчинить себе американское правительство, или даже уже сделала это. Под лозунгами защиты конституции, они противостоят правительству и отказываются ему подчиняться. Некоторые из этих групп пропагандируют расистскую идеологию. Отдельные лица, которые разделяли идеологию таких организаций, виновны в совершении террористических актов.

Другой источник конспиративизма в современных США - это Луис Фаррахан, лидер организации "Исламская нация". Эта организация рассматривает всю историю человечества через призму заговора белых против черных. Среди обвинений было и то, что белые произвели вирус СПИДа в целях уничтожения черных; в тех же целях белые способствуют сбыту наркотиков в кварталах, где проживают черные. Фаррахан заявляет, что в центре заговора белых все те же евреи. С его точки зрения, капитализм и коммунизм и обе мировые войны являются результатом еврейского заговора, и даже Гитлера финансировали евреи.

Широкие, а как говорят некоторые, чрезмерные свободы в США создают в этой стране благодатную почву для распространителей теорий заговоров по всему миру. Памфлеты и символы конспиративизма, по большей части нацистские, рождаются в Америке, а затем распространяются в тех странах, где их публикация запрещена.

Особая подверженность России конспиративизму имеет несколько объяснений. В самодержавном государстве не было легитимного политического пространства для политических дискуссий и процессов. Такое пространство было создано лишь в 1860 г., и только после 1905 г. в нем начали участвовать радикальные партии. Другое объяснение - это несколько двусмысленное положение России по отношению к Европе. Вызвать у русских страхи перед заговорами иностранных правительств против России оказалось совсем нетрудно. Навязанная И.В. Сталиным изоляция России намного усилила эти страхи и облегчала задачу контроля над населением. Такая изоляция была одной из главных опор сталинского режима.

Ленин занимался заговорами, но не теориями заговоров[28]. У него не было конспиративистского менталитета, и он не пользовался теориями заговоров для понимания событий, однако заговор был основным орудием его политических действий и ключом к пониманию его способа построения политической организации, революционной партии нового типа. Хотя противники Ленина обвиняли его в бланкизме, он был марксистом. История для него развивалась по неумолимым законам, которые коренились в экономических процессах и расстановке классов.

Впрочем, обвинение в бланкизме не лишено оснований. Ленин был учеником не только Маркса, но и Огарева, который, в свою очередь, был учеником декабристов и Г. Бабефа[29]. От них он унаследовал этот образ небольшой, сознательной и самоотверженной группы, стоящей за и над массовой полусознательной организацией, которую это ядро двигало по направлению к восстанию. Большевики воплотили этот образ в жизнь самым великолепным образом в 1917 г. Можно ли представить себе Октябрьскую революцию без такого образа? Другим ярким воплощением этого образа было то, как Л.Д. Троцкий манипулировал Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов и Военно-революционным комитетом.

Вопросы заговоров и конспиративизма приобретают более острое звучание с приходом к власти Сталина. И его сторонники, и его противники отдавали ему должное как мастеру интриг. "Прекрасным" тому примером была борьба с правой оппозицией, возглавлявшейся Н.И. Бухариным, на которую ушло около полутора лет и которая закончилась ее ликвидацией в 1929 г. Сталин выдвинул идею, что империалисты из-за границы, в отчаянии от глубокого экономического кризиса, вступили в сговор с капиталистическими элементами в стране - представителями интеллигенции, людьми свободных профессий, а также зажиточными крестьянами - с целью свергнуть советскую власть. Не просто враждебное отношение, а якобы имевший место заговор был той теорией, которая привела его фракцию к неограниченной власти. После этого он подключил свою фракцию к поощрению наращивания культа собственной личности. Я считаю, что Сталин проявил свою гениальность в использовании теории заговоров в качестве инструмента своего собственного заговора.

Пик его усилий в этом направлении приходится не на показательные процессы и массовый террор 1930-х годов, а на публикацию сталинской истории коммунистической партии, широко известного "Краткого курса ВКП(б)", который, после Библии, стал самой читаемой в мировой истории книгой. В этой работе Сталин придал форму и значение - мифическое значение - показательным процессам. Он трансформировал теорию классовой борьбы в концепцию оппозиции и необходимости ее подавления. Показания, полученные на процессах, были представлены в книге как доказательство того, что его противниками были беспринципные интриганы и предатели, не имевшие иной цели кроме свержения советской власти, с помощью которой Сталин вел народы СССР к светлому будущему.

Этот образ Ленина и Сталина, правивших на основании марксистской науки и постоянно срывавших замыслы новых и новых ревизионистов, стал лейтмотивом всей истории. Все события партийной истории приобретали соответствующую структуру, что придавало работе единство и логическую последовательность, характерную для конспиративизма. "Краткий курс" в этом смысле соперничает с "Протоколами сионских мудрецов" как классический образец теории заговоров.

Хотя не кто иной, как сам Сталин был автором сценариев показательных процессов, вполне вероятно, что он верил в то, что его оппоненты - беспринципиальные интриганы, замышлявшие разрушить плоды его трудов. Даже если они не были виновными в тех заговорах, которые вменялись им на скамье подсудимых, они были виновны в других, пока не раскрытых заговорах. Сталин проецировал свои страхи на Советский Союз и на весь коммунистический мир. К концу его жизни его конспиративизм явно превратился в душевное помешательство. Его боязнь врачей довела его до такого состояния, что он предпочитал ставить себе пиявки. Меры личной безопасности достигли нелепых масштабов и становились все более дорогостоящими.

Я исхожу из предположения, что во взглядах Сталина присутствовал элемент патологии, и что необходимо учитывать факты его биографии и психологические особенности личности. Трудно понять взгляды и поведение Сталина, если считать их результатом только большевистской культуры. Остается нечто необъяснимое. Его страхи превосходили все, что можно было бы приписать общей культуре. Иными словами, поведение Сталина отчасти проистекало из общей культуры, а отчасти из его уникального политического положения, которое давало ему власть над жизнью и смертью на подвластной территории. Он был на самом верху - и одинок. Он был лишен спонтанности человеческих отношений. Не сбрасывая со счетов политические и культурные аспекты большевизма, для объяснения его патологии требуется психоанализ.

Смерть Сталина и свежий воздух, который принес с собой Н.С. Хрущев, приоткрыли шоры конспиративизма, но не сняли их полностью. Ленинская теория империализма была извращена еще более, чем при Сталине. Империализм рассматривался не просто как объективно обусловленная стадия капитализма, но как состояние, которое требовало заговорщической политики от тех, кто пожинал ее плоды. Противники Советского Союза были не просто соперниками за сферы влияния в мире, но активными заговорщиками. Еще один выверт - объявление в центре заговора сионизма, который рассматривался как глобальная политическая сила, выходившая далеко за пределы еврейского государства. Все это сопровождалось возвращением к антимасонской теме.

Опубликование в 1974 г. книги Н.Н. Яковлева "Первое августа 1914 г." можно, по-видимому, рассматривать как сознательное решение идеологического отдела КГБ. Чувствуя ослабление позиций социалистической идеологии с ее представлениями о светлом будущем, КГБ увидело в русском национализме более эффективный лозунг - как мобилизирующий, так и цементирующий общество. Если бы такая идеология, сочетающая национальную гордость со страхом перед иностранными заговорами, укоренилась, она бы еще смогла удержать людей "в обойме", или точнее - "в очередях".

Развал СССР положил конец конспиративизму, которому покровительствовало государство, зато в самом обществе теории заговоров множились день ото дня. То, что рассматривалось как неудачи реформ, убеждало многих в том, что конец коммунизма представлял собой не победу свободолюбивых граждан, а скорее успех заговора ЦРУ. Популярными темами стали возвеличивание России, с одной стороны, и объяснение ее слабости результатом неустанных усилий Запада не дать России развиваться и эксплуатировать ее - с другой стороны. И опять масоны и евреи были провозглашены главными заговорщиками.

Конспиративизм - это обширная и сложная тема, которая заслуживает изучения с разных сторон. Социальная психология раскрывает, что теории заговоров дают их сторонникам целостную картину мира, в которой нет противоречий, неточных деталей и вопросов без ответов[30]. Они дают ощущение комфорта, снимают тревогу и объясняют личные неудачи[31]. Ричард Хофштадтер напоминает о том, что мир конспиративиста радикально дуален и полон угроз; в нем проводится четкая грань между силами добра и силами зла, причем последние одерживают верх[32]. Невидимые силы постоянно действуют и, как правило, держат невинных под наблюдением.

Можно пытаться объяснить конспиративизм в терминах классовой борьбы. Мне, однако, трудно делать предположения в таком духе. То обстоятельство, что конспиративизм присутствует и в левой и в правой части политического спектра, причем обе части им манипулировали, делает классовый анализ затруднительным. Конспиративизм - это мировоззрение, свойственное многим классам, а заговор - это инструмент, которым пользовались многие классы, причем не только классы, но и разного рода группы и подгруппы.

Если не классовый анализ как таковой, то социальный анализ в более широком смысле слова все же дает результат. Франц Нойманн, немецкий социал-демократ, бежавший от нацистов, хорошо известен своими усилиями объяснить нацизм в экономических терминах[33]. В эссе "Тревога в политике" он первым предпринял попытку синтезировать учения Маркса и Фрейда[34]. Суть его аргументации состоит в том, что разрушение сословного общества увеличило бремя тревоги, беспокойства. В сословном обществе место человека определялось его происхождением. Лишь немногие имели сомнения относительно того, на какой ступени иерархической лестницы им следует стоять. В классовом же обществе статус каждого определяется его личными достижениями, а это довольно скользкое положение, которое и вызывает тревоги. "Тревожные" граждане склонны связывать себя с лидерами путем идентификации; они видят в истории конфликт между великими героями и великими негодяями. Последние же и дергают за ниточки, оставаясь часто невидимыми. Вполне оправданно предположить, что такой менталитет является благодатной почвой для параноидного стиля.

Исторический анализ находит аналоги конспиративизма в прошлых веках. Мы находим примеры не параноидного стиля как такового, но схожего менталитета, который разжигал костры охоты на ведьм: "в основе этой фантазии лежит представление о том, что где-то внутри большого общества существует еще одно общество, немногочисленное и подпольное, которое не только угрожает существованию большого общества, но и занимается практикой, которая считалась отвратительной и в буквальном смысле бесчеловечной"[35]. Во II в. греки и римляне также фантазировали по поводу христиан, обвиняя их в ритуальных убийствах младенцев и последующем каннибализме как преддверии кровосмесительных оргий.

Мы находим следы такого менталитета в действиях, приведших к расправе с тамплиерами. Имели место и хитрые и оппортунистические расчеты Филиппа IV. который увидел в этих гонениях средство обогащения казны. Любопытно, что истребление тамплиеров, которые считались членами тайного общества, совпало с началом антиеврейских мятежей во время первого крестового похода.

В XVIII в. историю объясняли, главным образом, ссылаясь на интересы и способности отдельных личностей - королей, министров и генералов. Такой подход к истории иногда называли "психологизмом"[36]. Такой способ объяснения исключал безличные силы, такие, как Провидение или фортуна, а консервативные мыслители были далеки от того, чтобы объяснить французскую революцию конца XVIII в. теорией прогресса. На выручку не могла прийти и Божья воля, поскольку речь шла о разрушении "ниспосланного свыше" общественного порядка. Тупик был налицо. Теория заговоров помогла найти выход из него.

Заговорщики были, разумеется, обычными людьми, но они потеряли свою индивидуальность "в тени" и действовали, как бы, из-за кулис. Примечательно, что в то самое время, когда теория заговора появилась на свет для объяснения Французской революции конца XVIII в., появились, хотя и на совершенно иных основаниях, грандиозная гегелевская система, а затем и марксизм, которые также все объясняли действием безличных сил.

Один из первых выводов, которые можно сделать из нашего исследования, заключается в том, что конспиративизм существует по обе части - левой и правой -политического спектра, что в свою очередь показывает на неадекватность этих терминов. Политические крайности имеют схожий, если не идентичный менталитет. Конспиративизм был рожден как консервативная реакция на Французскую революцию конца XVIII в.

С развитием индустриализации и нежелательными социальными изменениями он превратился в широкомасштабную тенденцию. Ревность и недоверие к Великобритании вызвали к жизни теории заговоров, которые стали частью социалистической традиции. В XX в. правый и левый конспиративизм стали поощряться государством в Германии и Советском Союзе. Гитлеровский режим просуществовал всего 12 лет; его крах открыл двери для полного развития левой разновидности конспиративизма. Коммунистическая идеология сделала конспиративизм почти глобальным явлением. Она адаптировала антисемитизм к своим собственным целям, оторвав его от расистской мифологической почвы и пересадив его на почву теории империализма.

Хотя конспиративизм существует по обоим краям политического спектра, необходимо провести различие между ними. К правым разновидностям вполне приложимо процитированное выше определение Хофштадтера о параноидном стиле. Их мир населен призраками и демонами. Левые разновидности смотрят на человечество как на жертву злодейских замыслов богачей, но не имеют своей демонологии и ссылок на потусторонние силы.

Несколько заключительных слов о левых и правых разновидностях конспиративизма. Говорим ли мы о страхе перед Великобританией в XIX в. или о советских представлениях о врагах в Вашингтоне или Иерусалиме, левая разновидность сопровождалась утопизмом. Речь идет об убеждении о том, что революционные действия приведут к "светлому будущему", совершенному обществу полной свободы и полного равенства; все человеческие способности будут процветать в условиях изобилия и социального мира. Это можно охарактеризовать как "утопический стиль". В то же время нельзя не видеть утопические аспекты нацистской идеологии "тысячелетнего рейха", в котором восстанавливались бы "расовая чистота и естественная иерархия рас", а противники будут уничтожены. Однако темные и кошмарные образы затмевают собой утопическую сторону.

В идеологии левых конспиративизм - это тема второго плана; у него не такое страшное лицо, как у правой разновидности, делающей акцент, как обычно, на расистских доктринах. Левая разновидность конспиративизма не столь пропитана ненавистью и тревогой, хотя и является не менее людоедской в ее сталинском варианте.

Сравнивая конспиративизм левых и правых, я не отрицаю тесной связи между ними. Они представляют собой соперничающие формы мифологии и являются если не близнецами, то, пожалуй, двоюродными братьями. Определять мифологию - задача не из легких. Узкие определения, например те, которые используют Ханс Блюмберг[37] и Эрик: Феглин[38], сводят определение к рассказам эпохи, когда еще не было письменности. По их мнению, экстремистские "измы" нашего времени - это не более чем псевдомифы. Более широкие определения, например Роланда Бартса[39] и Хайдена Уайта[40], делают мифологию вездесущей. По мнению Бартса, любое выражение человеческих условностей или социальных структур как природного явления - это упражнение в мифотворчестве. По Уайту, мифология необходимо присутствует в любом рассказе. Конспиративизм и утопизм, по-видимому, существуют где-то между молотом мифа и наковальней паранойи.

В конспиративизме нет того очарования и мудрости, которые свойственны мифам древности; он не настолько широко распространен и не настолько невинен, чтобы попасть под широкое определение. Однако конспиративизму, как и античным мифам, присуща высокая символичность: почти любая вещь или человек являются символом чего-то иного: "В этой Вселенной нет ничего нейтрального: все обременено аффектами, коллективными чувствами и намерениями. Будучи субъективными, люди очень часто придают предметам и существам свойства, которыми последние не обладают ни в какой форме или степени. Воображаемое пропитывает реальность и подчиняет ее до такой степени, что всякая дифференциация становится невозможной. Иными словами, объективные, социальные и экономические причины той или иной ситуации вообще не принимаются во внимание"[41].

Конспиративизм можно рассматривать как одну из разновидностей мифологии в образованных обществах. Утопизм же можно рассматривать как другую разновидность мифологии, а религиозный фундаментализм - как третью. Их можно считать взаимно дополняющими, а иногда соперничающими, формами мифологического мышления.

Эти краткие замечания по поводу мифологии поднимают еще один заключительный вопрос этого эссе. Имеется ли взаимоотношение между мифологией и современными политическими формами - парламентской системой и демократией в целом? Можно утверждать, что в той степени, в которой демократия зависит от существования политических партий, такое взаимоотношение имеется, и довольно тесное. Политические партии служат благодатной почвой для мифологии. Каждая партия выступает под своими собственными знаменами и с набором других символов. Каждая партия возвеличивает своих собственных лидеров и их предшественников как героев; каждая партия имеет свой реестр врагов. Иными словами, каждая партия вырабатывает собственную версию национальной и мировой истории и делает это в духе противостояния. Такие символические структуры не обязательно имеют мифологический характер, но легко приобретают его в результате усилий демагогов.

Быть может, мифология и конспиративизм являются болезнями переходного этапа. В сравнительно зрелых демократиях Западной Европы такой менталитет менее очевиден, чем в начале этого столетия. США, возможно, представляют собой исключение - зрелая демократия, которая в весьма заметной степени подвержена теориям заговоров. Постколониальные Азия, Африка и Ближний Восток являются ареной войн и революций, и конспиративистский менталитет в них процветает. Какое место в этом континууме занимает Россия?

 

[«Еврейский вопрос»]  |  [Библиотека «Вехи»]
© 2001, Библиотека «Вехи»