Письма эти, в которых я хочу подвести итог
всем мыслям моим по социальной философии, обращаю непосредственно к моим
недругам, людям враждебного мне духа, противного мне чувства жизни, чужих мне
мыслей. Много у меня недругов, бесконечно больше, чем друзей, и очень
разнообразны они, с самых противоположных сторон обступают они меня. Самые
первые мои недруги — это недруги моей веры, это — отступившие в духе своем от
Христа, предающие Его и восстающие на Него во имя земных идолов и богов. Мир
вступает в такое трудное и ответственное время, когда должно быть религиозно
изобличаемо всё двусмысленное, двоящееся, прикрытое и переходное. Не мир, но меч
принес Христос. И мечом духовным должен быть рассечен мир на стоящих за Христа и
против Христа. Но это основное деление не может быть механически и внешне
применено к бесконечной сложности жизни. В Евангелии нет той раскрытости и
полноты, которые позволяли бы непосредственно применить евангельские критерии ко
всем жизненным оценкам. Всякая жизненная оценка ставит перед духом человеческим
творческую задачу. В Евангелии дана лишь закваска новой жизни, лишь семя, из
которого произрастает высшая жизнь духа, но нельзя видеть в нём собрание правил
и заповедей. В Новом Завете нет положительного откровения христианской
общественности. Проблема отношения христианства и общественности — сложная
творческая проблема, поставленная перед свободным человеческим духом; она не
допускает упрощенного и однообразного решения. Проблема христианской
общественности всегда была великим соблазном и для верных христиан, и для врагов
христианства. Христом и Евангелием очень злоупотребляли для самых
противоположных целей. Самая крайняя реакционность и самая крайняя
революционность одинаково готовы оправдать себя христианством. Слишком ясно, что
абсолютность христианского духа не может быть так легко переведена на
относительность исторического мира. Всегда остается несоизмеримость. Одинаково
ошибаются и те, которые считают христианство благоприятным абсолютному
цезаризму, и те, которые считают его благоприятным анархизму. Христианство так
же не реакционно, как и не революционно, из него нельзя извлечь никаких выгод
для мира сего.
Ныне торжествуют в мире те, которые хотели
бы или совершенно опрокинуть христианство, или извлечь из него революционные
выгоды, выгоды социалистические и анархические. Против этих недругов прежде
всего направлена моя книга. Их хочу я изобличить, ибо в них грядущая опасность и
грядущее зло. Зло прошлого, отошедшего, умершего или умирающего менее опасно.
Антихрист явится в грядущем, его соблазны — грядущие соблазны человечества. В
старом зле нет этой острой соблазнительности двоящихся и двусмысленных образов
грядущего. Нет в мире народа, который был бы так подвержен этим соблазнам
двоящихся и двусмысленных образов грядущего, образов антихристовых, как мой
народ, народ русский. Нет в мире страны, которая могла бы так легко сделаться
очагом этих соблазнов, как моя страна — Россия. Вам, отравившим душу русского
народа страшным ядом, вам, губившим Россию, посвящаются мои письма. Вас много,
вы — большинство, вы давно начали свою работу, вы начали свою работу,
подтачивающую духовные основы жизни русского народа, как угнетенные, с невинной
и возвышенною проповедью гуманных и прогрессивных идей. Но скоро начал
обнаруживаться дух ваш, дух небытия, скоро превратились вы в угнетателей.
Сначала вы были угнетателями духовными, вы овладели слабыми душами русской
интеллигенции, вы стали гонителями всей высшей духовной жизни и объявили бойкот
всем, кто верил в высшие духовные реальности и духовные ценности, кто признавал
религиозный смысл жизни и религиозную цель жизни. Вы оправдывали своё гонение
тем угнетенным положением, в которое вы были поставлены ошибочной политикой
старой власти. Но настал час, когда окончательно обнаружилась ваша природа, — вы
получили возможность быть и материальными угнетателями и создали неслыханную
тиранию, грозящую окончательно уничтожить человеческий образ. Вы всегда были
ненавистниками свободы, всегда были гасителями человеческого духа, истребителями
божественного. Вы всегда продавали человеческое первородство за чечевичную
похлебку преходящих благ и временных интересов. Вы — истребители вечности, вы
хотели бы вырвать из человеческого сердца чувство вечности и тоску по вечности.
Это через вас время, приносящее смерть, ведет борьбу с вечностью. Я давно уж
чувствовал это, давно духовно боролся с вами в меру сил своих. Ныне начинают
узнавать вас и те, которые раньше были соблазнены вашим духом, все эти
просветители, прогрессисты и гуманисты, остававшиеся на поверхности жизни, не
ведавшие зла, прекраснодушные, невинно мечтавшие о благе народа и о счастье на
земле. Мы давно уже предупреждали, давно уже вскрывали, к чему приведут те пути,
по которым шло интеллигентное русское общество и на которые толкали русский
народ. Говорили мы и о той страшной ответственности, которая падает на власть
имевших, на классы господствующие, почти ничего не делавшие для творческого
предотвращения этого рокового ниспадения России и русского народа в бездну.
Пусть вспомнят ныне сборник «Вехи» и оценят его более
беспристрастно.
План этой книги зародился в стихии русской
революции. И писать её я начал в день годовщины революции. Менее всего я
собираюсь писать систему социальной философии. Время таких систем прошло уже. Я
хочу вскрыть духовные основы общественной мысли, дать то, что можно было бы
назвать онтологической психологией или феноменологией общественности. Русская
революция дает внутренние импульсы и толчки для такой работы мысли. Революция
дает великий опыт и обостряет все основные проблемы социальной философии. Не
сама революция обостряет и углубляет мысль. Наоборот, те, которые делают
революцию и захвачены её потоком, выброшены на поверхность и теряют всякую
способность различения и углубленных оценок. Люди эти оторваны от глубины, от
всех источников духовной жизни и не способны ни к какому познанию. Но в духовной
реакции на революцию, во внутреннем её осмысливании обостряется мысль,
углубляется познание и много нового приоткрывается. Есть такие, которые думают,
что революция — религиозна, и что русская революция — религиозна по
преимуществу, что в ней рождается новый человек, открывается новое сознание.
Такая игра в сопоставление революции и религии, такое покрытие революционной
стихии пышным одеянием религиозной фразеологии, такое мистическое её
идеализирование есть духовное блудодейство. Рассудочный прозаизм настоящих
революционеров, делающих революцию, а не поэтизирующих и не мистифицирующих её
со стороны, в тысячу раз лучше и чище. Когда романтический, лирический поэт
начал петь гимны неистовствам революции и писать статьи, оправдывавшие все её
злодеяния, он обнаружил лишь разложение собственной души, потерявшей всякое
различие между правдой и ложью, между реальностями и призраками, и совершил
предательство Духа. Вы, люди духа и духовного творчества, призванные быть
«хранителями тайны и веры», когда вы пассивно и бессильно отдавались
господствующим стихиям, когда потворствовали бушующей черни, громящей величайшие
святыни и ценности, когда не нашлось у вас ни одного сильного слова в защиту
вечности и высшей жизни духа, вы явили собой самое жалкое и низменное зрелище. В
самый страшный и ответственный час жизненных испытаний, когда проявляется
удельный вес всех человеческих мыслей и слов, всех человеческих верований и
упований, вы оказались духовно немощными и растерянными, потеряли все критерии
духа, у вас не оказалось собственных слов, добытых из духовного опыта общения с
вечностью. Вы заговорили чужими словами, и шум улиц и площадей почувствовался в
ваших речах и статьях. Вы не обнаружили рыцарской верности и рыцарского
благородства, вы оказались плебеями духа. Вы забыли вечное различие между
рыцарями духа и чернью. В вас никогда не было силы духа, вы не стяжали себе
даров духа. Вы — слабые, безвольные, двоящиеся люди, неспособные к цельному
избранию предмета любви, своей истины, правды и красоты. Если красота ваша,
правда ваша, истина ваша зависят от дуновения ветров, от бушевания стихий, от
шума и гула улиц, площадей и дорог, то у вас нет красоты, нет правды и нет
истины, вы нищие, не вооруженные в час борьбы, не готовые к войне. А иные из вас
любили говорить, что человек должен заковать себя в броню, надеть латы и шлем,
взять щит и копье. Где же оказались ваши рыцарские доспехи в час битвы, в
страшный час рокового поединка противоположных духов? Вы оказались слабыми и
колеблющимися, как тростник, безоружными и беззащитными. Из малодушия начали вы
выдумывать оправдания своей слабости перед темными силами, своего потворства
духам тьмы. Но никого вы не обманули. Вы лишь унизили достоинство русского
писателя, русского поэта, русского мыслителя. Имен ваших я не буду называть,
меня интересуют сейчас явления духа, а не отдельные люди с их слабостями, с их
загадочной судьбой. Революция никогда не была и никогда не может быть
религиозной. Революция, всякая революция, по природе своей антирелигиозна, и
низки все религиозные её оправдания. Но революция большого масштаба может иметь
религиозный смысл, в ней можно искать знаки Промысла Божьего, «судьбины Божьей
приговор». Этот смысл и эти знаки вижу я и в самой антирелигиозной из всех
революций, в революции русской.
Революция есть свыше ниспосланная кара за
грехи прошлого, роковое последствие старого зла. Так смотрели на французскую
революцию те, которые глубже вникали в её смысл, не останавливались на её
поверхности. Для Ж. де Мэстра революция была мистическим фактом, он считал её
провиденциальной, ниспосланной свыше за грехи прошлого. Карлейль, написавший
лучшую историю революции, видел в ней последствия неверия, потери органического
центра жизни, наказание за грехи. Революция — конец старой жизни, а не начало
новой жизни, расплата за долгий путь. В революции искупаются грехи прошлого.
Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего
назначения. И осуждением до революции господствовавших слоев общества бывает то,
что они довели до революции, допустили её возможность. В обществе была болезнь и
гниль, которые и сделали неизбежной революцию. Это верно и по отношению к
старому режиму, предшествовавшему революции русской. Сверху не происходило
творческого развития, не излучался свет, и потому прорвалась тьма снизу. Так
всегда бывает. Это — закон жизни. Революциям предшествует процесс разложения,
упадок веры, потеря в обществе и народе объединяющего духовного центра жизни. К
революциям ведут не созидательные, творческие процессы, а процессы гнилостные и
разрушительные. Чувство любви, порывы творчества, акты созидания никогда не
приводят к революциям. На всякой революции лежит печать безблагодатности,
богооставленности или проклятия. Народ, попавший во власть революционной стихии,
теряет духовную свободу, он подчиняется роковому закону, он переживает болезнь,
имеющую своё неотвратимое течение, он делается одержимым и бесноватым. Не люди
уже мыслят и действуют, а за них и в них кто-то и что-то мыслит и действует.
Народу кажется, что он свободен в революциях, это — страшный самообман. Он — раб
тёмных стихий, он ведется нечеловеческими элементарными духами. В революции не
бывает и не может быть свободы, революция всегда враждебна духу свободы. В
стихии революции темные волны захлестывают человека. В стихии революции нет
места для личности, для индивидуальности, в ней всегда господствуют начала
безличные. Революцию не делает человек, как образ и подобие Божие, революция
делается над человеком, она случается с человеком, как случается болезнь,
несчастие, стихийное бедствие, пожар или наводнение. В революции народная,
массовая стихия есть явление природы, подобное грозам, наводнениям и пожарам, а
не явление человеческого духа. Образ человека всегда замутнен в революции,
затоплен приливами стихийной тьмы низин бытия. Тот светлый круг, который с таким
страшным трудом образуется в процессе истории и возвышается над необъятной
тьмой, в стихии революции заливается дурной бесконечностью ничем не сдерживаемой
тьмы. Дионисова стихия свергает всякое аполлоново начало, всякую форму и
границу, всякий лик и образ, связанный с формой и границей. Наивно думать, что
народ, попавший во власть закона революционной стихии, вошедший в магический
круг революции, может быть руководим более разумными, просветленными и
умеренными направлениями, жирондистами или кадетами. Нет, в революциях
неотвратимо господство якобинцев или большевиков. Болезнь должна быть изжита, яд
должен сам себя истребить. Руководить революцией невозможно. И напрасно вы,
делающие революцию и прославляющие её, думаете, что вы руководите ею, управляете
и созидаете. О, как наивны, как темны и бессильны вы, думая, что вы свободны,
что дух свободы действует в вас, что вы активны, что вы могущественны. Нет, вы —
бессильные и пассивные рабы, рабы темных страстей, орудие темных стихий. Вы,
большевики, максималисты, анархисты и т. п., — вы — самые пассивные люди,
духовно бездвижные, не способные к сопротивлению стихиям, к душевному усилию,
одержимые энергиями, вне вас находящимися. Не видно вашего лика и нет у вас
лика. Вы — медиумы безликих стихий, в вас говорят чужие голоса, и в голосах этих
нельзя разобрать голоса человеческого, а слышен лишь шум и рев элементарных
природных стихий. Напрасно вы, люди революции, думаете, что вы — новые души, что
в вас рождается новый человек. Вы — старые души, в вас кончается старый человек
со старыми своими грехами и немощами. Все ваши отрицательные чувства — злоба,
зависть, месть — приковывают вас к старой жизни и делают вас рабами прошлого. Вы
— пассивный рефлекс на зло прошлого, вы не можете освободиться от него. Но у вас
нет памяти о добре прошлого, о нетленной истине и красоте в нём, у вас нет
памяти творческой и воскрешающей.
Был ли Робеспьер новой душой, новым
человеком? Нет, он до глубины своего существа был старым человеком, человеком
старого режима, полным старых насильнических инстинктов. Французскую революцию
делали старые души, и они внесли в нее все старые грехи и страсти. Новая душа
родилась позже, после глубокой духовной реакции на революцию, когда Шатобриан
писал своего «Ренэ» и «Гений христианства». Тогда началась новая эра, внутренне
отличная от двух предшествовавших столетий. Новый человек родился в католической
и романтической реакции. Это удостоверено самыми позитивными историками.
Напрасно вы, делатели революции, одержимые её демонами, думаете, что вы —
творческие люди и дела ваши — творческие дела. Напрасно думаете вы, что эпохи
революций — творческие эпохи в жизни человечества. Вы люди, совершенно лишенные
творческого духа, обделенные им, ненавидящие и истребляющие творчество. Ибо
поистине творчество — аристократично, оно есть дело лучших, оно не терпит власти
худших, господства толпы, которой служите вы. Есть ли творческий дух в
Робеспьере или Ленине? Не истребители ли они всякого творческого порыва?
Творчество не терпит равенства, оно требует неравенства, возвышения, оно не
допускает оглядки на соседей, как бы не опередить их. Дух революции, дух людей
революции ненавидит и истребляет гениальность и святость, он одержим черной
завистью к великим и к величию, он не терпит качеств и всегда жаждет утопить их
в количестве. Никогда в эпохи революций не процветало духовное творчество, не
бывало религиозного и культурного возрождения, не бывало расцвета «наук и
искусств». Измерение революции — плоскостное, а не глубинное. В революциях нет
подлинного внутреннего движения. Революция означает остановку внутреннего
движения. Революция лишь внешне динамична, внутренне же она статична. Революции
никогда не ценят людей духовного движения и духовного творчества; они извергают
этих людей, часто ненавидят их и всегда считают их ненужными для своего дела.
Ваши бурные внешние движения, люди революции, не должны вводить в обман. В этих
движениях есть безвыходное кружение. В кружении этом изживаются пустые страсти.
Движение революции всегда истребляет само себя, оно не ведет к новой жизни. Это
не есть движение в глубину, это есть движение на поверхность поверхности. И с
поверхности оно рассеивается, как пыль. Идите в глубину, люди революции, и все
ваши неистовые движения, все ваши жесты и все производимые вами шумы
прекратятся. Тогда начнется и в вас, людях поверхности жизни, истинное движение,
тогда, быть может, и для вас откроется возможность творчества. Начало
внутреннего движения, начало творчества, духовного углубления означает конец
революции, начало реакции. Котел революции выкипает. И является потребность
углубленно осмыслить опыт революции, познать трагические противоречия
жизни.
Революция не духовна по своей природе.
Революция рождается от убыли, ущербленности духовной жизни, а не от её подъема,
не от её внутреннего развития. Лица людей, захваченных революцией, говорят о
падении духовной жизни. Выражение этих лиц до ужаса недуховно, и оно уже
является осуждением революции. Ваши лица выражают злобу и одержимость, на них
нельзя прочесть ни углубленных мыслей, ни благородных чувств. Ваши лица не
одухотворены, в них чувствуется падение до самых низин материального мира.
Революция отрицает значение духовной жизни. Идеология революции исходит от
внешнего и материального и им всё определяет, а не от внутреннего и духовного. И
потому никогда люди духа не могут одобрить ваших революций, у них свои,
неведомые вам революции. Революция духа ничего общего не имеет с вашими
внешними, материальными, политическими и социальными революциями. Никогда Маркс
не был революционером духа. Революционером духа был Ницше. Но что общего он
имеет с вашими внешними революциями? Он их презирал как восстание плебеев.
Революционером духа был Достоевский. Но вы его всегда считали консерватором и
реакционером. А что вам делать с пророчески настроенным Вл. Соловьевым, что ему
делать с вами? Всё, что было духовно значительного в истории русской мысли и
русского творчества XIX века,
было не с вами, было против вас. Величайшее явление русской культуры — Пушкин —
не ваш. Вы его поносили и ниспровергали, вы ему противополагали печной горшок и
сапоги. Даже Л. Толстой не любил вас и осуждал дела ваши. С вами были лишь люди
второго и третьего сорта, ни одна гениальная мысль не родилась в вашей среде, не
изошла от вас, от вашего бездарного серого духа. Вы — люди революции — люди
духовной середины и посредственности, люди средних, серых, популярных мыслей. И
ваша ярость — ярость серой массы, завидующей всякому величию, всякой славе,
всякой гениальности. Природу вашу гениально постиг Достоевский и пророчески
предсказал, к чему вы придете. Лишь в состоянии полной слепоты и одержимости
можно сопоставлять и смешивать ваши революции с революциями духа. Революция духа
родится от глубокой внутренней реакции против ваших революций, против вашего
отрицания всякого духа. Вы — гасители духа, вы — самые черные реакционеры в
самом глубоком смысле этого слова. Вы всегда были гасителями мысли, инерция
вашей мысли страшна, она производит впечатление окаменелости. Вы всегда гнали
религию, философию, поэзию, эстетику жизни. Ваши революции делают не лучшее, а
худшее, за революции хватаются и на них наживаются все считающие себя
неудачниками и обиженными, все озлобленные, все пасынки Божий, а не сыны Божий.
Революции рождаются не от благородного сознания вины сынами Божиими, а от
неблагородного сознания обиды сынами праха.
Все революции кончались реакциями. Это —
неотвратимо. Это — закон. И чем неистовее и яростнее бывали революции, тем
сильнее бывали реакции. В чередованиях революций и реакций есть какой-то
магический круг. Много мрачного бывает в реакциях, — в них та же ярость и
мстительность, что и в революциях. И вы, люди чистой реакции, не способные
возвыситься над плоскостным движением вправо и влево, над противоположностью
революции и реакции, вы тоже не способны видеть истины более полной, более
далекой. Вы часто бываете обратными подобиями революционеров. Но после
потрясений яростной революции реакция неотвратима, в ней есть своя правда,
преломленная в темной человеческой стихии. Вы, люди банального и плоского
революционного сознания, привыкли употреблять слово «реакция» в поверхностном
смысле слова, исключительно отрицательном. Вы противополагаете «реакцию» всему
прогрессивному, творческому, всякому развитию, движению. Для вас реакция есть
застой или движение назад, возврат к тому, что было до революции. Это —
неправда. В реакциях есть иная глубина. Реакция может быть и творческой, в ней
может быть и подлинное внутреннее движение к новой жизни, к новым ценностям. И
никогда реакция не возвращает просто к старой жизни. Во всякой духовной реакции
на революцию открывается что-то новое, неведомое старому миру, рождаются
творческие мысли. Нарождается что-то третье, отличное и от того, что было в
революции, и от того, что было до революции. В третьем приоткрывается что-то
новое, небывшее. Пережитое столкновение двух миров обостряет сознание, изощряет
мысль, дает новое чувство жизни. Этому научает духовная реакция во Франции
начала XIX века против
революции. Вам, идеологам революции, советую я изучать это духовное движение и
вникнуть в его поучительный смысл. Быть может, главное значение французской
революции нужно видеть в том, что она вызвала в начале XIX века движение католическое и движение
романтическое, оплодотворившее всю мысль XIX века. Явление Жозефа де Мэстра было самым
замечательным результатом французской революции, более замечательным, чем
явление Марата и Робеспьера внутри революции. «Прогрессивное», творческое
значение идей Ж. де Мэстра начинают признавать самые позитивные и объективные
историки мысли XIX века. В
глубине своего духа пережил он страшный опыт революции, и от этого произошло
углубление всей католической мысли. Ж. де Мэстр был уже новым человеком,
человеком пореволюционным, а не дореволюционным. Он осуждал французских
эмигрантов и их внешние реставрационные замыслы. И всё французское католичество
XIX века было новым,
пореволюционным католичеством, очень углубленным по сравнению с католичеством
XVII и XVIII веков. «Реакционер» Ж. де Мэстр шёл так
далеко, что допускал возможность нового откровения, откровения Св. Духа. Также
новым, пореволюционным явлением был и христианский романтизм Шатобриана.
Обращение «реакционеров» начала XIX века к прошлому и искание в средневековье своих
корней было творческим обращением и творческим исканием. Рационалистическое
просвещение, подтачивавшее духовные основы жизни французского народа и
заразившее и самое католичество, было побеждено в творческой духовной реакции
начала XIX века. И после этой
творческой победы возврат к рационалистическому просвещению нужно рассматривать,
как реакцию мысли в самом отрицательном смысле слова. Католики и романтики эпохи
духовной реакции против французской революции и против отрицательного
просветительства — наши духовные деды. С тех пор наша мысль ещё более
изощрилась, усложнилась и обогатилась новыми испытаниями, но по духу они нам
близки, и чужды нам те, которые ведут свою генеалогию от Вольтера или Дидро. Я
бы с радостью повторил слова Монталамбера: «Мы внуки крестоносцев и не уступим
семени Вольтера». Вы же, люди революции нынешнего дня, не имеете предков, вы
люди без происхождения, ибо происхождение от Робеспьера или Маркса не является
происхождением. Революционная идеология не может быть названа глубокой, она не
знает древних истоков, она обречена быть поверхностной. Не глубоко в идеологии
революции это рационалистическое отрицание зла, заложенного в природе человека и
в природе мира, не глубок этот оптимистический взгляд на будущее. Революционный
разрыв между будущим и прошлым может быть лишь отрыванием поверхности от
глубины, отхождением от духовного центра жизни. Революционизм есть всегда разрыв
между сыновней и отчей ипостасью, отрицание отечества, т. е. утверждение смерти
и тления вместо вечной жизни. В ваших внешних революциях нарушается вечное
иерархическое начало, начало органической связи, т. е. отрицается божественный
миропорядок.
Русская революция имеет типические родовые
черты, характерные для всякой революции. В ней раскрывается та же стихия,
которая раскрывалась во всех революциях, над ней царит рок, царивший над всеми
революциями. Все большие революции имели своё неотвратимое течение, все были
яростны, злобны и мстительны, во всех революциях побеждали самые крайние
течения, во всех революциях отрицалась свобода и искажался образ человека.
Наивны и слепы были те из вас, которые делали себе иллюзии о революции и
представляли её себе идиллической. Революции не идиллии, никогда революции не
были прекрасными и добрыми, никогда не торжествовали в них лучшие стороны
человеческой природы. Все революции будили темную и злую стихию в человеке,
древний хаос. Никогда не были революции разумны. Никогда не приносили они
радости и не давали того освобождения, о котором мечтали предшествующие
поколения. Никогда в истории не бывает того, чего ждут мечтатели. И в русской
революции, как и во всяком историческом событии, есть неповторимо индивидуальные
особенности. Это особенности народа, не похожего ни на один народ мира, и
особенности исторической обстановки, не похожей ни на одну из обстановок бывших
до сих пор революций. Русская революция есть событие производное от мировой
войны. Она есть эпизод мировой войны. И революция эта имеет прежде всего один
горестный и унизительный для русского народа смысл: русский народ не выдержал
великого испытания войны. Все народы приняли участие в мировой борьбе с тем
духовным и материальным багажом, который накопился у них за долгую историю.
Русский народ оказался банкротом. У него оказалось слабо развитым чувство чести.
Но не народная масса в том виновата, вина лежит глубже. И не об этой связи
революции с войной хочу я сейчас говорить. Я хочу говорить об особенностях
русского народа и о влиянии этих особенностей на русскую революцию. Русский
народ непонятен западным людям. Непонятна им и русская революция. Вся ткань
русской природы иная, чем ткань природы западной.
Русский народ не есть народ
западноевропейский, он — в большей степени народ восточноазиатский. Душа
русского народа — сложная и запутанная душа, в ней столкнулись и смешались два
потока мировой истории, восточной и западной. И эти две стихии в душе русского
народа не были органически претворены в цельный характер, в единую волю и единый
разум. Вы все, усвоившие себе верхушки западной мысли, но никогда не проникавшие
в её тайники, вы, русские интеллигенты, в которых непросветленная восточная
стихия соединяется с поверхностным западным сознанием, вы не способны к акту
самосознания, вы бессильны постигнуть тайну России. И западники, и славянофилы
не могли понять тайны русской души. Чтобы понять эту тайну, нужно быть в чем-то
третьем, нужно вознестись над противоположностью двух начал восточного и
западного, и двух сознаний — славянофильского и западнического, нужно знать
Восток не только по смутным переживаниям восточной стихии, и Запад — не только
по поверхностному западническому сознанию. Острота познания рождается от выхода
в третье из двух противоположностей. Россия есть великий и цельный Востоко-Запад
по замыслу Божьему, и она есть неудавшийся и смешанный Востоко-Запад по
фактическому своему состоянию, по эмпирическому своему состоянию. Вы,
революционеры, — восточники по своей стихии и западники по своим учениям, вы
загубили великий замысел Божий о России, вы помешали претворенью двух стихий и
двух начал в высшую полноту, подлинную всечеловечность. Тайна души России и
русского народа, разгадка всех наших болезней и страданий — в недолжном, в
ложном соотношении мужественного и женственного начала. В тайниках России, в
душе русского народа не совершилось внутреннего брака, брачного соединения
мужественного и женственного начала, не был осуществлен андрогинный образ.
Мужественный дух не соединился органически с женственной душой России, не
овладел изнутри народной стихией. В России не произошло того, что произошло во
Франции, в Англии, в Германии, у всех народов Запада. Там на известной ступени
развития в национально своеобразной форме пробуждался мужественный дух и
изнутри, органически оформлял народную стихию. Русская земля всё оставалась
женственной, всё невестилась, всё ждала жениха со стороны. Она отдавалась многим
мужьям, со стороны приходившим, но никогда не происходило от этого истинного
брака. Русский народ никогда не мог из собственных недр родить мужественной
власти, он искал её на стороне, призывал варягов или немецких чиновников.
Русская церковь и русское государство организовались и держались византийскими
началами. Сама же русская стихия — хлыстовская, языческо-дионисическая и
противокультурная. Разложение византийских начал подвергло опасности разложения
и всю Россию. В строении великого русского государства, ныне сокрушенного и
разделенного, был какой-то надрыв, какое-то нездоровое, ненормальное отношение
народа к власти. Народ нуждался во власти над собой и чувствовал инородность
этой власти. Народ был безвластен, анархичен, и народ поддерживал,
санкционировал власть самодержавную, неограниченную. Неразвитость в России
общественных классов и сословий и совершенно исключительное развитие начала
бюрократического и было недостатком мужественности в народе, мужественной
активности и самодеятельности. Русское самодержавие, как оригинальное явление
русской жизни, объясняется исключительной женственностью русской души. Явлением
мужественным в русском государстве был Петр. Но Петр был не столько мужем,
сколько насильником. Он изнасиловал женственную душу русского народа. Законного
брака русской мужественности и русской женственности не совершилось и через
него. Часть народа приняла Петра за антихриста. А потом покорно подчинился народ
вошедшему через Петра немецкому бюрократическому началу. Петр вздернул Россию на
дыбы, он призвал Россию к великому будущему. Но в женственной русской душе
осталось глухое недовольство против мужественного призвания Петра, и оно перешло
в озлобление. Русская интеллигенция целые столетия готовила уничтожение и
истребление дела Петра. Раскол в душе России остался непреодоленным и привел к
страшной катастрофе, к падению России как великого государства. В русской
истории не было рыцарства, и потому не прошла Россия через закал и дисциплину
личности, через культуру личной чести.
В русской духовной жизни, в русской
духовной культуре всегда было то же надрывное и болезненное соотношение между
мужественным и женственным началом, что и в жизни русского государства. Духовно
народ русский слишком подчинился чуждой ему Византии, и это подчинение многое
исковеркало в душе его. Византизм тяжелым гнетом лег на русскую жизнь. И под
этим гнетом подымалась, бушевала и трепетала русская хлыстовская стихия. В самом
русском православии было какое-то неорганическое смешение византизма и
хлыстовства. Русское православие — оригинальное явление русского духа, оно очень
отличается от греческого. Я говорю не о Вселенской Церкви, заключающей в себе
единую истину, я говорю о своеобразной религиозности русского народа. Русский
народ получил иное религиозное воспитание, чем народы Запада. Русский народ
религиозно воспитан в культе святых и святости. Православная церковь дала
русскому народу возможность вынести его тяжелую историческую долю. Но
православное религиозное воспитание не давало того закала личности, той
самодисциплины души и культуры души, которые давало на Западе католическое
религиозное воспитание, а по-своему и протестантское. Католичество бронировало
душу, давало душе твердые очертания и ясные, кристальные критерии добра и зла.
Кристаллизованность католичества укрепляла душу, но она же и закрывала
безбрежные и бесконечные перспективы, делала её недостаточно чуткой к
мистическим веяниям. Русская душа оставалась в безбрежности, она не чувствовала
грани и расплывалась. Темные стихии обступают русскую душу и овладевают ею, не
встречая сопротивления. Поэтому русская душа восприимчива к духам, к которым
мало восприимчива душа западная. Это можно назвать апокалиптичностью русской
души. Но для исторической жизни, для создания культуры православие не воспитало
русского человека. Западное религиозное воспитание и после отпадения от веры
оставляло крепкий осадок в форме норм культуры, добродетелей цивилизации. Душа
русского человека после отпадения от веры попадает во власть нигилизма. Француз
бывает догматиком или скептиком; немец — мистиком или критицистом; русский —
апокалиптиком или нигилистом. Самый трудный удел — удел русской души. Можно
строить культуру догматически или скептически, мистически или критически. Но
невозможно строить культуру ни апокалиптически, ни нигилистически. Апокалипсис и
нигилизм — конец всего. Ни апокалипсис, ни нигилизм не признают серединного
царства культуры. Потому так трудно русскому человеку участие в историческом
процессе, в творчестве культуры. Он хочет, чтобы поскорее всё кончилось или всем
или ничем. Русская народная стихия одинаково находит себе выражение и в
черносотенстве, и в большевизме. Крайние правые и крайние левые у нас сходятся,
как одна и та же темная стихия, та же смесь неосознанного и извращенного
апокалипсиса с нигилизмом.
Россия была темным мужицким царством,
возглавленным царем. И это необъятное царство прикрывалось очень тонким
культурным слоем. Огромное значение для душевной дисциплины русского народа
имела идея царя. Царь был духовной скрепой русского народа, он органически вошел
в религиозное воспитание народа. Без царя немыслим народ никакого государства,
никакого закона, никакого порядка, никакого подчинения общему и целому. Без царя
для огромной массы русского народа распалась Россия и превратилась в груду
мусора. Царь предотвращал атомизацию России, он сдерживал анархию. Царь же
охранял культурный слой от напора народной тьмы, не нуждавшейся в высшей
культуре. Или царь, или полная анархия — между этими полюсами колеблется мысль
народная. С царем была связана и церковная дисциплина. Когда была вынута идея
царя из души народа, душа рассыпалась, исчезла всякая дисциплина, всякая скрепа,
всё показалось дозволенным. То, что создано долгой историей народа и связано с
глубиной его духовной жизни, не может быть так скоро изменено. К этому все
относились слишком легкомысленно, не только вы, русские революционеры,
социалисты, анархисты, нигилисты, но и многие из нас. Женственная и пассивная
душа русского народа подверглась разложению, когда выпала из нее
дисциплинирующая мужественная идея царя. Православие много веков воспитывало
русский народ в религиозной покорности царю. Самодеятельности же и
самодисциплины народа православие не воспитало. Вот в чем одна из причин нашей
трагедии. Это нужно признать независимо от того, какой политический идеал мы
исповедуем.
Вы, русские мальчики-интеллигенты, о
которых так хорошо писал Достоевский, вы, женственные по своей природе, всегда
искали духовного брака на стороне. Вы никогда не могли раскрыть мужественного
духа изнутри, из собственной глубины, вы брали его на Западе, в западных
мужественных учениях. В глубине вашей всегда шевелился русский, восточный хаос.
Но с тем большим неистовством усваивали вы себе последние западные учения и
отдавались им в каком-то исступлении. Мужественного закала духа вы никогда от
этого не приобретали. Всего более искали вы мужественного оплодотворения в духе
германском. Дух Маркса совершил над вашими душами самое страшное насилие.
Мужественный германский дух давно уже ставил себе задачею цивилизовать
женственную русскую землю, он навязывался ей в мужья. Сложными и многообразными
путями действовал германский дух: и через Маркса, и через Канта, и через
Штейнера, и через многих других учителей, соблазнявших нас и ослаблявших русскую
волю. Исключительная власть германизма в России, в нашей государственной и
духовной жизни, объясняется тем, что в душе русского народа не совершилось
внутреннего брака, что мужественное и женственное начало остались разделенными.
На этой почве выработалась метафизическая истерия в русском характере,
склонность к одержимости. В этом нужно искать разгадку многих наших несчастий.
Когда русские люди делались культурными западными людьми, когда они проникались
дисциплинирующим духом, они не из себя рождали культуру, не из органических
своих основ, не собственным духом овладевали своей душевной и телесной стихией,
а извне брали культуру, извне прививали себе оформляющий дух. Это путь,
противоположный тому, по которому Фихте вел германский народ к национальному
самосознанию. Зрелое национальное самосознание народа и есть таинственное
соединение в нём мужественного и женственного начала, мужественного духа и
женственной душевной стихии. В каждом народе это происходит совершенно
оригинально и своеобразно. В России этого до сих пор не произошло. И вы, русские
интеллигенты самых разнообразных направлений, не помогали, а мешали этому
зрелому, мужественному национальному самосознанию, не исполняли своего
национального долга. Зрелое национальное самосознание будет у нас преодолением
славянофильства и западничества, которые были связаны с нашим
несовершеннолетием. Русский может походить на немца в двух противоположных
смыслах: он может относиться к России, как немец относится к России, и может
относиться к России, как немец относится к Германии. Мы должны походить на
немцев во втором смысле.
Препятствием на пути нашего зрелого
национального самосознания всегда стояло русское народничество, которое в разных
формах владело умами и сердцами русских людей. Было у нас народничество
консервативное и народничество революционное, народничество религиозное и
народничество материалистическое. Но всегда оно было капитуляцией нашего
культурного слоя, призванного нести свет во тьму, перед необъятной тьмой
мужицкого царства, всегда оно было выражением русской отсталости, русской
экстенсивности, всегда означало недостаток духовного мужества. Народническое
сознание вело к идолопоклонству перед народом, как эмпирическим фактом, как
количественной массой, всегда подчиняло оно духовную жизнь материальной
социальной среде, всегда подавляло творческое личное начало, погружало личность
в коллектив. Это нужно сказать и про славянофильство, которое представляет
своеобразный тип религиозного народничества. Но славянофильство стоит бесконечно
выше того революционного и материалистического народничества, которое владело
русской интеллигенцией почти целое столетие и привело к катастрофе русской
революции. В славянофильстве была односторонность, были иллюзии, но была и своя
правда. Левое же народничество было сплошной изменой религиозным, национальным и
культурным ценностям. Бог был подменен народом, ценности интересами, духовные
реальности преходящими благами социальных классов. Вот это безбожное
идолопоклонническое народничество, изменившее всем непреходящим святыням и
ценностям, и подорвало Россию. Оно на протяжении столетия подтачивало духовные
основы России, растлевало русскую церковь, русское государство, русскую
культуру, мешало и материальному развитию России. Это вы, народники разных
оттенков, гасители духа во имя призрачного блага народа, убивали Россию и губили
её. Для вас не существует России, как высшей реальности, как цельного замысла
Божьего, для вас существует лишь народ, не народ — нация, не живое существо, не
цельный организм, существующий тысячелетие, объединяющий все поколения, а народ
— крестьяне и рабочие с их преходящими материальными интересами. Во имя блага
народа вы убивали Россию, убивали великую нацию с великой судьбой. Во имя малого
и маленьких вы восстали против великого и великих. Вы — истребители всякого
величия. Вы не могли вынести величия России. Под разными обличиями вы
возрождались всё вновь и вновь. Вы, русские народники, плоть от плоти и кровь от
крови русской тьмы и русской культурной отсталости, надевали на себя разные
западные одеяния, и самые страшные, самые разрушительные деяния свои вы
совершали в немецких одеждах социал-демократии. Но и в качестве
социал-демократов вы остались народниками, вы были выразителями экстенсивного
духа раздела, а не интенсивного духа творчества. Ведь это — исконная идея
русской интеллигенции, что социальный вопрос нужно решать разделом, а не
увеличением производительности, не творческим трудом. Вы, русские
социал-демократы, забывшие некоторые стороны учения своего кумира Маркса,
внесшие в свой социал-демократизм русскую пугачевщину и русский анархизм,
произвели всероссийский погром и раздел и ввергли Россию в нищету, обрекли её на
долгое бедственное существование. Так осуществили вы давние мечты народников о
разделе, о всеобщем уравнении, так низвергли вы русскую культуру в темную
бездну. Русское государство и русская культура были отданы на растерзание темным
массам, в которых разожгли вы самые хищные инстинкты. Так потонуло русское
государство и русская культура в необъятной тьме народной, на славу и
возвеличение наших врагов. Вот что совершили вы, вначале выступившие с невинными
лозунгами народолюбцев, а потом превратившиеся в разъяренных зверей. Злодеяний
ваших не простят вам грядущие поколения русского народа.
Вы, русские народники всех оттенков,
всегда были врагами культуры, это вы всегда противополагали благо народа
культуре. Для вас ничто никогда не обладало самоценностью, всё превращалось в
утилитарное орудие. Ни религия, ни церковь, ни государство, ни национальность,
ни философия, ни наука и искусство, ни нравственность и право, ничто не обладало
для вас самоценностью, ничто не было подлинно, духовно реальным. Всё подчинялось
благу народа, интересам людей, удовлетворению людей. И всё низвергли вы в темную
бездну массовых интересов и инстинктов. Вы всегда признавали культуру
буржуазной, ибо создана она господствующими классами. Но сами вы — самые
низменные, самые тупые, самые убогие мещане, буржуа духа. Вы хотите мир
превратить в промышленную ассоциацию, вы хотите всё общество человеческое
сделать обществом потребительским. Ваш жизненный идеал — животный идеал. Но к
горю нашему нужно признать, что не только народники-революционеры и
материалисты, но и народники славянофильского типа, стоявшие на почве
религиозной, обнаруживали враждебное отношение к культуре и её ценностям, искали
правды не в культурном слое, не в творческих личностях, а в простом народе, в
коллективе. Исконный русский коллективизм всегда был враждебен культуре,
враждебен личному началу, всегда тянул нас вниз, всегда мешал нам выйти к свету,
в мировую ширь. Этот коллективизм парализовал у нас чувство личной
ответственности и делал невозможной личную инициативу. Коллективизм этот был не
новый, а старой нашей жизни, остатком первобытного натурализма. Но многие у нас
смешивали его с духовной соборностью, с высоким типом братства людей. На этой
почве идеализировали русскую общину и т. п. явления русской жизни. С русским
коллективизмом связано и отрицательное отношение к праву, смешение права с
моралью. Но отрицание права, которое у русских шло справа и слева, есть
отрицание личности, порабощение её коллективу. Право охраняет личность от
посягательства на нее злой воли. Право делает свободу человеческой личности
независимой от добродетелей и пороков других людей, от их нравственного уровня,
от их произвола. Право делает возможной свободу личности даже при существовании
зла, при дурной воле людей. Русские смешивают право с моралью и ставят судьбу
личности в зависимость от нравственного сознания людей, от их добродетелей. Но
есть свобода, которая должна быть мне гарантирована и при порочности людей, и
при склонности их к насилиям. Этого никогда не понимало народническое сознание,
и правое, и левое. Такое отрицание права есть знак ослабления личного
самосознания, есть недостаток личного достоинства, есть погруженность в безликий
коллектив. Это свойство оказалось роковым для России.
Русская революция есть тяжелая расплата за
грехи и болезни прошлого, за накопившуюся ложь, за неисполнение своего долга
русской властью и господствующими классами, за столетний путь русской
интеллигенции, вдохновлявшейся отрицательными идеалами и обманчивыми лживыми
призраками. Русская революция есть гибель многих, слишком многих русских
иллюзий, иллюзий народнических, социалистических, анархических, толстовских,
славянофильских, теократических, империалистических и др. Традиционное
миросозерцание русской интеллигенции потерпело страшный крах. Дорогой ценой
покупается ныне обучение русской интеллигенции, дорогой ценой стяжается для нее
познание. Россия должна была быть доведена до края гибели, чтобы обучились
элементарным истинам. Близоруко и несправедливо во всем винить большевиков. Вы,
более умеренные русские социалисты и русские радикалы всех оттенков, русские
просветители, все вы, происходящие от Белинского, от русских критиков, от
русских народников, все вы должны и на себя возложить вину. Большевики лишь
сделали последний вывод из вашего долгого пути, показали наглядно, к чему ведут
все ваши идеи. Многие из вас испугались, когда давно желанная вами
социалистическая революция, основанная на вами же заложенном материалистическом
базисе, начала истреблять вас и выбросила вас за борт жизни. Вы даже заговорили
о пользе религии, которую вы всегда отрицали, и начали обращаться к церкви,
которую всегда ненавидели и травили. Но слишком поздно обратились вы к помощи
религии, и слишком утилитарно ваше отношение к религии. Благодать Божья не
нисходит на тех, которые прибегают к ней по соображениям утилитарным, из
потребности к самоохранению. Нужно было раньше думать о Боге и о духовных
основах жизни. Ещё совсем недавно вы думали, что народ может существовать без
духовных основ, без веры в высший божественный смысл жизни, без святынь, что для
жизни народа достаточно материальных основ и рационалистического просвещения.
Теперь вы увидели, что происходит с народом, когда падают святыни в его душе,
когда отпадает он от веры во всё, что стоит выше его интересов. Но вы слишком
долго хотели, чтобы в народе пала всякая святыня и всякая вера, и всё для этого
делали. Поймите же страшную вину свою, отнеситесь поглубже к переживаемой
трагедии. Перестаньте думать, что всё было бы прекрасно, если бы применена была
более разумная и умеренная тактика. В такие минуты нельзя уже оставаться на
поверхности. Необходимо сознание, что произошел страшный крах, не внешний
только, но и внутренний крах, что изобличена ложь того духа, которому вы служили
почти столетие. Позорно пала ваша земная вера, низвергнуты ваши земные идолы.
Произошло страшное падение исконного русского атеизма и материализма, русского
социализма и анархизма, всего, чем вы дышали, питались и жили. Час слишком
легкого торжества ваших исконных идей и был часом их страшного падения, часом
жестокого изобличения их лжи и призрачности. Никогда, никогда уже вы не
возродитесь духовно, никогда идеи ваши не будут иметь обаяния. Новые поколения
русских людей вырастут и воспитаются в ненависти и отвращении к вашим идеям и
будут проклинать те злодеяния, к которым эти идеи привели. И, вероятно, слишком
далеко они зайдут в этом. Слишком многое было ложно в вашем сознании и в вашей
настроенности. Ложно было ваше отношение к государству, ваше отношение к
национальности, ваше отношение к жизни хозяйственной и к развитию
промышленности. Ложна была ваша интеллигентская мораль, ваш морализм,
соединенный с нигилизмом, ваш утилитаризм. Ложно было ваше отношение к красоте и
ваше гонение на красоту. Ложна была ваша нелюбовь к познанию и ваше равнодушие к
истине, которую вы всегда подвергали утилитарным расценкам. И самой первой,
самой страшной ложью вашей было ваше безверие и безбожие, ваша измена духовным
основам жизни, ваша оторванность от религиозных истоков жизни. Ваша исступленная
жажда равенства была истреблением бытия и всех его богатств и ценностей, была
жаждой ограбления божественного мира и уничтожения всякого величия в мире. Дух
небытия двигает вами, это он внушил вам ваши эгалитарные идеи и страсти. Закон
энтропии, который ведет к смерти вселенной путем равномерного распространения
тепла, действует через вас в жизни социальной. Но вы всегда не любили свободу и
вам всегда было чуждо братство. В духе революционном никогда не бывает ни
свободы, ни братства. В вашем царстве, в пределах вашего сознания и вашего
духовного кругозора не может быть уже никакого движения. Царство большевизма
было пределом движения на ваших путях, в вашем духе. Это — конец, предел, темная
бездна небытия. Вы никогда не любили творчества, оно всегда казалось вам
недозволенной роскошью. Творчество — аристократично. Вы давно догадались об
этом. И когда начнется эра творчества, когда настанет час подлинного
возрождения, вы будете устранены, как ненужности, как духовные трупы. Вы давно
уже подтачивали иерархическое начало жизни. И в русской революции произошло ещё
небывалое в истории разрушение иерархического строя, ниспровержение всякой
иерархии качеств. Но разрушение всякого иерархизма есть также разрушение
личности, ибо личность связана с иерархизмом. Лишь в иерархии возможны
разнокачественные индивидуальности. Вы же привели всё к равенству
небытия.
Духовные последствия русской революции
будут огромны. Эти последствия будут не только отрицательные, но и
положительные. Мы переходим в другое измерение бытия. Все традиционные оценки
подвержены сомнению. Приходится переоценить все социальные ценности. Бисмарк
выразил когда-то желание, чтобы нашлась такая страна, которая сделала бы опыт
применения социализма, в надежде, что после этого не явится уже желания вторично
производить такой опыт. Такая страна нашлась, и она произвела этот опыт в
колоссальных размерах. Правда, опыт осуществления социализма в России очень
напоминает грабеж и разбой. Но социальная революция и не может не напоминать
грабежа и разбоя. Это окончательно вскрыла русская революция. Но это видно уже
было в античном мире. Либеральная и радикальная русская интеллигенция всегда
склонна была думать, что социализм очень возвышенная вещь, хотя может быть и
неосуществимая в данное время. Вы, русские радикалы, всегда в глубине души
думали, что нет ничего выше, как революционный социализм, что
революционер-социалист представляет самый высший человеческий тип, но что вы
сами по слабости своей и связанности своей житейской средой не можете стоять на
этой высоте и идете на компромисс. Русский радикализм никогда не имел своей
собственной идеи, он всегда жил чужими идеями, разбавленными водой. Вы, русские
радикалы, многоликие и разнообразные, — самый ненужный род людей, у вас нет
ничего своего. Вам наступил конец. Ныне нужно уже иметь свою идею. Отныне нельзя
уже будет восторгаться социализмом со стороны, как прекрасной далью. Отныне
социализм стал проблематическим, стал сложной проблемой для сознания, и всё
нужно переоценить в социализме. Не время теперь и для бесхарактерного, лишенного
глубокой духовной основы либерализма. Ваше время прошло, всех вас, — и
социалистов, и радикалов, и либералов, и консерваторов старого типа,
колеблющихся и сидящих между двух стульев. Ныне наступает страшное,
ответственное время. И лишь более огненные, более глубокие идеи могут победить
тьму, которой мы объяты. Новые души должны придти, новый дух должен снизойти на
несчастную, исстрадавшуюся, погибающую родину нашу. Мало, слишком мало надежды,
что вы, люди старого духа, инертной мысли, радикально переродитесь, сознаете
вину свою, выйдете из заколдованного круга, откроете глаза свои для восприятия
нового света и уши свои для звуков иного мира, непохожего на ваш затхлый,
подпольный мир, мир уродливой кружковщины. Многие из вас безнадежны, вы —
обреченные, вы так и умрете слепыми и глухими. Новые люди должны придти в
Россию, чтобы творить новую жизнь. Вся ткань вашего существа негодна для
творчества жизни. Вы — конец старого, вы — не начало нового. И также никогда не
могут быть названы новыми людьми разные реставраторы и внешние
контрреволюционеры.
Огромный жизненный материал дает революция
для социально-философской мысли, внутренние толчки и импульсы сообщает она. Вы
были всегда ленивы, неподвижны в своем мышлении. Вы любили повторять заученные
мысли и излагали их своим отвратительным жаргоном в своих легковесных брошюрах.
Вы носили в карманах своих маленькие катехизисы и при всех случаях вычитывали из
них трафаретные мысли. Отныне нельзя уже будет этого делать. Отныне нужно сжечь
все ваши катехизисы и все ваши брошюры и предать проклятию все шаблоны вашей
серой, безликой мысли. Почему мысль ваша никогда не была индивидуальной? Почему
у писателей ваших никогда не было своего лица? Это — не случайно. В этом —
осуждение ваше. Настало время крушения всех ваших утопий земного рая, серых,
безличных, пустынных утопий, утопий предельного равенства и предельного счастия
в небытии. Настало время здорового социального пессимизма, более благородного,
более сложного и утонченного, чем оптимизм тупых социальных фанатиков. Ныне
необходимо более суровое отношение к социальной жизни, более ответственное
отношение. Социальная мечтательность есть разврат. Плоды этой развратной
мечтательности уже известны. Они всегда были одинаковы. Стремление к
отвлеченному социальному совершенству есть нечестивое, безбожное стремление.
Опыты осуществления земного рая всегда вели к аду на земле, к злобе, к
ненависти, взаимному истреблению, к крови, к насилию, к оргии. Так было в эпоху
реформации, когда анабаптисты создавали Новый Иерусалим. Человек не имеет права
быть наивным и мечтательным в жизни социальной, не смеет распускать своей
сентиментальности. Он должен быть ответственным мужем, должен видеть зло и грех,
должен научиться различать духов. Слишком дорого стоила ваша мечтательность,
ваша сентиментальность, ваша наивность, ваше неведение зла. Будьте суровы,
будьте ответственны, познайте зло в огненном испытании. Будьте мужами. Русский
народ должен исполнить закон, закон культуры, закон государственности, закон
относительного существования на земле. Таков удел грешного человечества. Путь к
высшей творческой жизни лежит через закон и искупление. Русский народ — великий,
но грешный народ, полный слабости и соблазнов. И ожидание социального чуда есть
одна из слабостей русского народа, один из самых больших его соблазнов. Этот
соблазн был отвергнут Христом в пустыне. Русскому народу предстоит пройти через
суровую дисциплину труда. Революция научает нас, что есть трагическое
несоответствие и разлад между духовными вершинами русской жизни и низинной тьмой
её. На вершинах давно уже происходит кризис культуры, в то время как в низинах
нет ещё никакой культуры. Вы революционеры — вы люди середины. Вы не знаете ещё
кризиса культуры, ибо не знаете ещё культуры. Вы — люди полупросвещения. И не
вам говорить о том, что народ русский выше культуры. Вы сами ниже её. Необходимо
народу русскому пройти ступени, подымающие тьму к свету. Сложна проблема
русского мессианизма, и в понимании её можно сбиться на пути самой страшной лжи.
Слишком часто русские люди сбивались на этот путь лжи. И самой большой ложью
является революционный мессианизм. Большевизм показал, что такое революционный
мессианизм, и в этом заслуга его. И ещё имеет он заслугу изобличения лжи
гуманизма, в которой целиком пребывают социалисты-революционеры. В большевизме
гуманизм переходит в свою противоположность, в истребление человека. Всегда
остается противоположность между большинством и меньшинством, между духовными
вершинами и материальными низинами жизни. И вечной остается правда аристократии
духа, древняя правда человечества, которой не могут низвергнуть никакие
революции. Человеческий дух должен мужественно противиться напору эмпирии. Он не
может получить от эмпирии с её стихийным хаосом и тьмой свои высшие ценности, он
находит эти ценности в своей глубине. Революция ещё раз этому научает. Революция
есть царство эмпирии, опрокидывающей свободу человеческого духа. Но после
революций происходит переработка темных масс. В этом положительное значение
революции. В письмах моих о социальной философии хочу я противопоставить свободу
человеческого духа хаотической эмпирии и хаотической тьме. Моя социальная
философия имеет религиозный исток, лежащий в глубинном пласте жизни. Вечная
истина христианства ещё раз раскрывается в испытаниях революции, но раскрытие её
в социальной философии есть вечная творческая задача. Писать я хочу не об
отвлеченной, а о конкретной социальной философии.
[Н.А.Бердяев]
| [«Философия неравенства» - Оглавление] [Библиотека
«Вехи»]
©
2001, Библиотека «Вехи»