или народное словопроизводство (грамм.). — Под этим термином разумеется один из психических процессов языка, близко родственный так называемой морфологической ассимиляции (см.) и состоящий в сближении таких слов, которые первично были совершенно чужды друг к другу. Под влиянием такого сближения изменяется или внешняя форма слова, или его значение. В первом случае мы имеем две разновидности: А) слово изменяется по образцу одного или нескольких похожих слов, хотя бы и не имеющих с ним ничего общего ни по происхождению, ни по значению (по терминологии польского ученого Я. Карловича, занимавшегося народной Э., так называемая ассонация, т. е. чисто внешнее приспособление одного слова другому в звуковом отношении). Особенно часто этот вид народной Э. замечается у иностранных слов, непонятных по своему значению и непривычных по форме. Так, иностранное слово адмиралтейство переделывается простолюдином в ад-мир-атечество (как бы: ад + мир + отечество); иностранное слово рекрут изменяется в некрут (как бы не + крут, ср. аналогичные природные слова неуч, нетель, неслух и т. д.); имя города Лиссабон в устах простолюдина превращается в Лисадон (как бы лиса + Дон); греч. слово άσβέστης дает в конце концов известь (по типу сложных слов с предлогом из-); имя Экзакустодиан переделывается народом в из-за-куста-дьявол, фамилия генерала Бреверн де ла Гарди — в бревно для гвардии, название помещичьей усадьбы Бельвю — в бельмо и т. д. Вторая разновидность: Б) слово изменяется по образцу другого слова, похожего по звукам и близкого по значению (по терминологии Карловича — аррадикация, т. е. приспособление к группе слов с известным определенным корнем [radix], имеющим определенное значение). Такой переделке также особенно часто подвергаются иностранные слова. Например, англ. пиджак превращается у нас в спинжак (носится на спине, франц. бульвар — в гульбар (ибо на нем происходит гульба), франц. палисадник — в полусадик, полусад (не сад, а что-то вроде сада). У немцев Бисмарка в шутку называли Baisse-mark (понижатель курса марок), a Jesuiter (иезуиты) превращаются в Jesuwider (противники Христа) и т. д. Случай, когда изменяется не само слово, а только его значение, взамен которого заимствуется значение слова, похожего по звукам, Карлович называет адъидеацией. Здесь мы имеем приурочение слова к чуждой ему первично идее, значению, навязанному ему от другого слова, похожего на первое лишь внешним образом. Так, французское слово колики (colique) мы сближаем со словом колоть. В XVII веке утверждалось, что Мартин Лютер назван так потому, что проповедовал лютую ересь. В 1812 г. имена Наполеона и Багратиона толковались: На поле он, Бог рати он. Не знающие латинского языка полагают, что типографские литеры (лат. Litterae) названы так потому, что они отлиты из металла. Французы понимают свои слова malheur, bonheur, как male heure, bonne heure (дурной или хороший час), хотя источником их служит лат. malum или bonum augurium (дурное или хорошее предзнаменование, приносившее затем несчастье или счастье), а вовсе не mala или bona hora. На такой адъидеации основана масса всевозможных легенд, поверий, примет, толкований снов и т. п. Известная католическая легенда о собаке, несшей во рту горящий факел, которую видела во сне мать св. Доминика, истолковавшая сновидение как пророчество, что ее сын будет верен Господу, как пес своему господину, и разольет всюду свет веры, основана, очевидно, на созвучии слов patres Domin i cani (отцы доминиканцы) с Domini canis (пес Господа). Другая легенда о св. Христофоре, переносившем в виде подвига путников через реку и перенесшем однажды и самого Христа в виде ребенка, основана на конкретном толковании самого имени святого (носитель Христа), имевшего первично отвлеченное значение (носитель Христа в сердце). У католиков-немцев патроном эпилептиков является св. Валентин, вследствие сходства слов: Valentin (с v = f) и fallende Sucht или Fallsucht (падучая болезнь). Лужичане связывают имя своего города Будышин (Бауцен) с преданием о вендском князе, который на охоте, узнав о том, что у него дома разрешилась от бремени жена, выразил пожелание: буди сын. Вернувшись домой, он действительно был обрадован рождением сына, и в честь этого события, на месте, где получил первую весть, выстроил город Буди-сын, откуда будто бы стало Будышин. У нас в начале XIX в. объясняли имя реки Яхромы в Московской губернии рассказом, что некогда на ее берегах некая княгиня, гуляя со своим супругом, зашибла о камень ногу и воскликнула: "Я хрома!" До сих пор на Волге имена города Кинешмы и посада Решмы приводят в связь с романтической историей возлюбленной одного из волжских разбойничьих атаманов, которую он бросил (Кинешь мя) или зарезал (Режь мя) и т. д. На такой же адъидеации основаны приметы: в апреле земля преет, прошли Сидоры (св. Исидора в начале мая) — прошли и сиверы (холодные ветра), женишься в мае, весь век будешь маяться, и т. д. Из того же источника ведут свое начало популярные толкования снов: приснится лошадь — испытаешь ложь, увидишь гору — будет какое-нибудь горе, увидишь девушку — чему-нибудь дивоваться будешь, и т. д.

Все случаи народной Э. не отличаются существенно от так называемой морфологической ассимиляции (см. Морфология) и сводятся к тем же бессознательным психическим процессам ассоциации одних словесных представлений с другими. Разница заключается лишь в том, что при морфологической ассимиляции наблюдается уподобление одной морфологической части (морфемы) другой (корня, суффикса, префикса), а в народной Э. — уподобление всего слова другому. Самый термин — "народная Э." или народное словопроизводство, придуманный первым исследователем этого явления, Фёрстеманом, неточен и не определяет процесса. Явление это наблюдается не только в народе, но даже и у ученых этимологизаторов прежних времен, сближавших слова на основании одного внешнего созвучия, вроде нашего Тредьяковского, производившего имя царицы амазонок (т. е. омужонок), Гипполиты, от Губа и Люта (велеречивая), видевшего в этрусках — хитрых людей (хитрушки), "ибо сии люди в науках по тогдашнему упражнялись", в Британии — Пристанию или пристань кельтов, названных так за желтый цвет волос (кельты — желты) и т. д. Сознательного этимологизирования, как в научной Э., в рассматриваемом явлении также нет, и потому лучше его называть лексической ассимиляцией, как это предлагал покойный профессор Крушевский в своей содержательной статье "Об аналогии и народном словопроизводстве" ("Русский Филологический Вестник", 1880).

Первый обратил внимание на этот процесс немецкий ученый Фёрстеман своей статьей "Ueber deutsche Volksetymologie" ("Kuhn's Zeitschr. f. vergl. Sprachforsch.", I, 1852 и XXIII, 1876). По его стопам пошел Andresen в книге: "Ueber deutsche Volksetymologie" (Heilbronn, 1876), выдержавшей 5 изданий. У нас ей занимались: А. И. Афанасьев ("Несколько слов о соотношении языка с народными поверьями", в "Известиях Императорской академии наук по отдел. русского языка и словесности", т. II.), А. И. Александров ("Литовские этюды. I. Народная этимология в литовском языке", "Русский Филологический Вестник", 1888), Савинов (там же, 1889, I); у поляков — Карлович ("Sł oworó d ludowy", Краков, 1878, отд. отт. из "Dwutygodnika naukowego") и Л. Малиновский ("Zur Volksetymologie" в "Beitr äge zur vergleich. Sprachforsch." Куна и Шлейхера, т. VI, 1870).