[Исторический раздел] | [«ГЕОГРАФИЯ» - Содержание] | [Библиотека «Вехи»]

 

ПАМЯТНИКИ ДРЕВНЕАРМЯНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

АРМЯНСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

Трактат, перевод которого мы предлагаем ученой публике, дошел до нас под заглавием «Географии Моисея Хоренского». Эта география, впервые напечатанная в Марселе в 1683 году in 16°, была в 1736 году переведена на латинский язык братьями Вистон, известными переводчиками Истории М. Хоренского, и вместе с армянским текстом помещена в конце перевода этой Истории, под заглавием: «Mosis Chorenensis Geographia». Перевод свой Вистоны снабдили некоторыми примечаниями, из которых видно, что они справлялись у греческих географов, и при этом довольно удачно объяснили некоторые темные места подлинника.

Но не из этого, а из другого, более точного и обогащенного многочисленными примечаниями, перевода, познакомился ученый мир с этим географическим трактатом. Мы говорим о переводе, принадлежащем известному арменисту Сен-Мартену, и также вместе с текстом помещенным во II части его Mémoires sur ľArménie (Paris, 1819, стр. 301—394) с пространным предисловием под заглавием: Mémoire sur ľépoque de la composition de la Géographie attribuée à Moyse de Khoren. В этом предисловии Сен-Мартен со знанием дела и с основательностью доказывает, что географический трактат, о котором идет речь, ни под каким видом не мог быть творением знаменитого историка, и что он составлен несомненно гораздо позже его эпохи.

Кто несколько знаком с литературой географии с одной стороны, с языком и манерой изложения Хоренского с другой, тот не может не согласиться с этой частью выводов {III} Сен-Мартена. Но когда французский ученый, основываясь на тех местах текста, в которых встречаются названия возникшие одним или многими веками позже Хоренского, смело утверждает, что наша география есть продукт X века, то с этим окончательным его выводом уже никак нельзя согласиться, по причинам изложенным ниже.

В трех местах своего введения в Географию, автор говорит о том, что он заимствовал содержание своего труда из Хорографии Паппа Александрийского (см. стр. 7, 12, 17). Если между Птоломеем и нашим автором замечается в большинстве случаев не только сходство, но весьма часто и тожество выражений, то это доказывает только то, что утраченный трактат Паппа Александрийского был не самостоятельным трудом, а только простым сокращением Птоломея. Папп Александрийский, по свидетельству Свиды, жил в конце IV века, в царствование Феодосия Великого, и написал Всеобщую Географию под заглавием Χωρογραφία οκυμενική. Это именно тот труд, который послужил оригиналом для автора армянской Географии. Частью для того, чтоб понять многие темные места в тексте, частью же с целью составить себе понятие о том, каково было изложение Хорографии Паппа, я при переводе текста шаг за шагом следил за Птоломеем, и отмечал на полях все заимствования, сделанные у него нашим автором. Из этих указаний легко убедиться, что автор в первой части своего труда, т. е. в введении, в описании Европы, Ливии и частью Малой Азии воспроизводит Паппа, хотя и в сокращенном виде, редко позволяя себе вставлять пояснительные замечания или современные ему факты. При описании же Армении и соседних стран: Иверии, Албании и Персидской монархии, автор очевидно пользовался другими источниками, на что мы указываем в примечаниях. Несмотря на то в перечислении стран во всем труде удержана почти та же последовательность, какая у Птоломея.

Обратимся, однако, к предисловию Сен-Мартена. Доказав, что автор армянской Географии не прямо, а через Паппа, {IV} пользовался Географией Птоломея, французский ученый указывает на такие прибавки нашего автора к Паппу, которые могли быть сделаны только человеком X, а никак не V века. Вот ряд этих прибавок, на которых основывает Сен-Мартен свои выводы относительно времени составления Географии:

1. Название народа франков, как жителей Галлии, едва ли могло быть известно Хоренскому. Во всяком случае оно не могло встречаться у Паппа.

2. Таврический полуостров назван Крымом и владением христианским.

3. Говорится, что Дунай у русских называется Иозу ( hozou). Это могло случиться только между IX и X веками, или около 950 г.

4.  В Сарматии встречается область Шрван, тогда как это название, по свидетельству всех восточных писателей, вошло в употребление при Хозрое Нуширване в половине VI века.

5.  Несколько армянских областей названы грузинскими и албанскими, каковыми они сделались лишь после падения армянского царства в 428 г.

6.  Название области Шатах; в провинции IV Армении, встречается у автора двумя столетиями раньше своего возникновения. При этом критик ссылается на Историю Иоанна Мамиконьяна.

7.  В одной из областей Каменистой Аравии, в Фарнитисе, автор помещает «дом или жилище Авраама», что по всей вероятности означает Мекку. Это название могло сделаться известным в Армении лишь после Магомета.

8.  При описании Вавилона автор упоминает о городах Басре и Куфе, которые были основаны в половине VII века арабами.

9.  Форма слова Парсах, т. е. параганга, ясно указывает {V} на то, что она образовалась в Армении под влиянием арабов, и потому никак не могла встречаться у автора V века.

10. Употребление имени турок, которое сделалось известно византийцам только в конце VI века.

11. Имя области Руан, которое было дано мусульманами той части Армении, где находилась Эривань.

12. Едва ли у писателя V века могли встречаться названия Кинесрина в Сирии, и Мосула в Ассирии.

Повторяем, если бы на основании приведенных выше анахронизмов Сен-Мартен ограничился мнением, что География приписываемая М. Хоренскому есть произведение эпохи позднее V века, то нам не оставалось бы ничего другого, как вполне согласиться с ним, и на основании новых данных постараться точнее определить эпоху неизвестного автора. Но критик пошел далее. Он определил эпоху, в которую эта География могла быть написана, а именно между IX и X столетиями, или около 950 года, но не позже, потому что в ней незаметно следов тех изменений, которые были произведены вторжением сельчукидов в Переднюю Азию. И если бы даже, продолжает он, можно было допустить, что эта География написана Хоренским, то и в таком случае, при преобладающем количестве позднейших вставок и интерполяций, она может считаться авторитетом только как творение X века, но заключающее в себе драгоценные сведения о временах более древних.

Вот с этою частью выводов почтенного критика мы позволим себе не согласиться. Сам Сен-Мартен в своем предисловии заявляет, что марсельский текст, с которого были сделаны перепечатки братьев Вистон и его собственная, издан по плохой рукописи, полной ошибок. Уже одно это сознание должно было навести его на мысль о недостаточности одного экземпляра текста, и притом изданного малограмотным люби-{VI}телем, для построения на нем окончательного и резкого суждения об известном памятнике древности. Текст, подвергнутый Сен-Мартеном столь строгой критике, действительно полон ошибок, искажений и вставок. Что касается последних, то редко какой-либо труд так способен привлекать их, как географическое сочинение небольшого объема, в котором каждый переписчик мог делать объяснения и толкования, нужные, по его мнению для его современников. Таких вставок и искажений, сделанных в средние века, не избегло и географическое творение Птоломея. Их было даже так много, что многие ученые одно время считали невозможным восстановить первоначальный текст (Forb. I, 404). Если только по этим вставкам судить об оригинальном тексте, то можно весьма древнюю книгу разжаловать в новую, и автора ее назвать самозванцем и обманщиком.

О. Лука Инджиджьян, глубокий знаток армянских древностей и Географии в начале текущего столетия, оскорбленный строгою критикой Сен-Мартена, более как патриот, чем как географ, написал Опровержение на доводы французского армениста, и поместил его в III части своих Древностей Армении, стр. 303 — 314. Обыкновенно, когда при решении научных вопросов взгляд исследователя затемнен патриотизмом и лишен необходимой в таких случаях объективности, результаты трудов оказываются далеко несоответствующими потраченным на них воодушевлению и стараниям. Так было и с Инджиджьяном. В его возражениях не столько было веских доводов, сколько требования, чтоб и французский ученый относился с должным пиететом к памятнику армянской древности. В конце концов, результатом полемики было то, что всякий беспристрастный читатель невольно становится на сторону Сен-Мартена, который поддерживает свое мнение наукообразно и с целым арсеналом доказательств, тогда как его противник ограничивается голословными опровержениями.

Критическая статья Сен-Мартена вызвала в Мехитарис-{VII}тах похвальное желание пересмотреть и сличить между собою хранившиеся у них списки этой Географии, и приготовить довольно порядочный, очищенный по возможности от вставок и снабженный многими вариантами текст, который появился в печати в 1843 году, в Венеции, в Полном Собрании Сочинений Хоренского. К сожалению все пять списков венецианской библиотеки и один эчмиадзинский, из сравнения которых возник новый текст, не имели дать. Другим путем, при несуществовании армянской палеографии, также нельзя было определить степени их древности. Но и в том виде, в каком он напечатан, новый текст в состоянии оказать науке услугу. Некоторые из анахронизмов найденных Сен-Мартеном оказались позднейшими вставками, так как не встречались в бóльшей части сравненных между собою древних списков. Такими вставками оказались: Иозу, русское название Дуная, Крым, Шатах, именно те, которые побудили критика считать автора Географии человеком X века. Остальные доводы Сен-Мартена, к которым мы еще возвратимся, частью справедливы относительно V века, частью не совсем основательны.

Знакомому с древним армянским языком беспристрастному исследователю и в голову не может придти приписывать этот безымянный трактат Хоренскому. Ни язык, ни способ изложения, ни степень знания греческого языка, не дают право делать Хоренского автором этой Географии. Хоренский, при близком знакомстве с греческой литературой, в совершенстве владел своим языком, тогда как у автора Географии слог чрезвычайно неправилен в грамматическом отношении; а в выборе выражений и составлении новых слов, столь необходимых для возникающей литературы, он далеко отстоит не только от Хоренского, но и от всех его современников. Несколько общих Хоренскому и автору Географии фраз действительно встречается в тексте, на чтó мы и обратили внимание в примечаниях к нашему тексту. Но две-три общие фразы ничего не могут доказывать. Для меня ясно, что один из пер-{VIII}вых списков этой Географии вписан был в рукописный сборник вслед за Историей Хоренского, но без имени автора. Это обстоятельство послужило для последующих переписчиков безмолвным доказательством того, что автор Истории был в то же время и автором Географии. Раз принятое и неопровергнутое мнение пошло из рода в род, из поколения в поколение и дошло до нас уже окончательно установившимся.

Вышеприведенные соображения, конечно, не для всех убедительны. Нам предстоит доказать, что автор этой Географии не мог жить раньше VI века, чем окончательно должна устраниться всякая мысль об авторстве Хоренского.

В самом введении в Географию есть места, которые нельзя считать вставками, так как они связывают предыдущее изложение с последующим. Выбросить их из текста невозможно, не прервав последовательности рассказа и не вредя целости впечатления. Таковы, кроме, собственных имен (см. прим. 132 и 152), два места, заимствованные автором явно у писателя половины VI века, о котором скажем несколько слов. Вот эти два места (греческие тексты которых помещены в примечаниях на стр. 10 и 11): «Также говорили, что солнце гораздо меньше земли и равняется пространству двух климатов». Другое: «Говорят также, что океан окружает не только жаркий пояс, но и всю землю. На этом основании Константин Aнтиохийский, в своей Христианской Топографии, говорит, что Ковчег прошел к нам из Восточной страны по середине». Откуда заимствованы эти два места? Ни у одного из древних известных нам географов не встречаем ничего подобного. Не зная, кому приписать первое из этих мест, Сен-Мартен (стр. 383, прим. 15) в пояснении своем говорит: Si се que dit ľauteur arménien est pris de Pappus, on voit que ce mathématicien avait de singulières idées sur la composition de ľunivers. Как увидим ниже, не Паппа имел в виду армянский автор приводя это мнение, а какого-то Константина Антиохийского. {IX}

После целого ряда замечательных ученых древности поднявших Географию на степень действительной науки, настала эпоха постепенного упадка математических наук, продолжавшаяся более тысячи лет. Землеописание Птоломея в VIII книгах было последнею степенью развития географической науки в древности. После него никто уже не смел выступить с новою системою до самого возрождения наук в Европе.

Христиане первых веков в системах Птоломея и его предшественников, находили много такого, что, по их мнению, противоречило многим местам Св. Писания — как напр., учение о шарообразности земли, мнение о существовании антиподов и др. Потому они отвергали их как противухристианские. Но отвергать все языческое, не имея чем его заменить и обходиться вовсе без Географии, было невозможно. Поэтому им приходилось создавать свою систему, которая не только должна была удовлетворительно объяснять небесные явления, но и вполне согласоваться с Библией. Эту христианскую географическую систему во всех подробностях описал, и в 12 книгах в своей «Христианской Топографии» с особым остроумием изложил один ревностный христианин VI века, известный в настоящее время под именем Косьмы Индикоплевста. Конечно, эта новая система не имела влияния на развитие географических сведений и пользовалась авторитетом только в тесном кругу благочестивых христиан. Для нас она имеет некоторый исторический интерес и может содействовать пониманию многих мест у отцов церкви.

В кратких словах содержание этой системы следующее:

Обитаемая земля представляет собою четырехугольник, длина которого вдвое более ширины. Ее окружает со всех сторон океан в четырех местах вдающийся в глубь материка и образующий таким образом, моря Средиземное и Каспийское, заливы Аравийский и Персидский. За океаном на все четыре стороны находится сплошная земля, на которой прежде жили люди, теперь же там нет населения. В восточной части этой земли {X} был Эдем. Его и теперь орошают четыре реки, которые подземными путями проникают в нашу землю. После грехопадения изгнанный из Эдема Адам и его потомки долгое время жили на берегу этой земли, и только потоп перенес Ковчег с Ноем и с его семейством в нашу землю...

Относительно неба говорится следующее: на отдаленных концах той недоступной, заокеанской земли, о которой мы говорили, со всех четырех сторон подымается бесконечно-высокая стена, на которой подобно своду покоится небо. Над этим небом находится местопребывание Бога; в самом небе живут избранники; а ниже небесного свода солнце и луна совершают свои ежедневные занятия. Эти светила не движутся вокруг земли: такому движению препятствовала бы высокая стена. На севере той земли находится чрезвычайно высокая, конусообразная гора, вокруг которой правильно движутся солнце и луна, производя, таким образом, день и ночь. Летом солнце подымается выше, следовательно, менее скрывается от земли острою вершиною горы, а потому и короткие ночи. Зимою же оно спускается ниже, а гора в нижних своих частях гораздо шире, оттого длинные ночи...

Вот в кратких словах представление Косьмы о небе и земле, изложенное с большим запасом остроумия, начитанности и на всяком шагу подтверждаемое выписками из Св. Писания.

Автор Христианской Топографии долгое время занимался торговлей, плавал в Индию, откуда и прозвище его ’Ινδικοπλευστς, и наконец, приняв монашеский чин, посвятил себя литературе и пропаганде своих идей. Но все его сочинения, за исключением Христианской Топографии, в настоящее время утрачены. Он умер в половине VI века. Что касается его имени, то многие сомневаются в том, чтоб оно было Косьма, как его ныне называют. Фабриций (Bibl. Graec. II, 612) полагает, что имя Cosmas дано ему потомством за то, что он написал топографию Κόσμου, т. е. мира, подобно тому как {XI} Иоанна, аббата Синайского, прозвали Climacus, потому что он написал книгу под заглавием: Κλίμαξ. Книга Косьмы в древнейшем списке имела следующее заглавие: Χριστιανικ Τοπογραφία παντός Κόσμου, а имя автора неизвестно было уже при Фотие.

Обратимся к нашему географическому трактату. Два отрывка, приведенные нами выше, встречаются только у Индикоплевста, которого исключительное положение между другими географами делает то, что встречающееся у него принадлежит лично ему, вытекает из общего его миросозерцания и не может быть заимствовано у других. Далее, автор Географии говорит, что он вычитал эти места в Христианской Топографии. Это обстоятельство еще более убеждает нас в том, что наш автор знаком был с творением Индикоплевста. Хотя приведенные выше извлечения не на столько рельефны, чтобы по ним безошибочно можно было узнать автора; но если примем в соображение, что книга названа Христианской Топографией, и что в ней встречаются эти два отрывка, то мы не рискуем ошибиться, если станем уверять, что армянский автор заимствовал их у Косьмы и, следовательно, жил после VI века. Еще два слова: мы видели, что лучшие исследователи творений Индикоплевста сомневаются в его настоящем имени; что заглавие книги в древнейшем списке было: Χριστιανικ Τοπογραφία παντς Κόσμου; что в этой именно Топографии встречаются два отрывка из армянской Географии, и что даже Фотию неизвестно было настоящее имя автора. Если при всем этом мы знаем, что армянский автор, живший несколькими веками ранее Фотия, ссылается на Христианскую Топографию Константина Антиохийского, как на источник своих заимствований; то, кажется, мы имеем право вывести из всего этого то заключение, что автор Христианской Топографии назывался не Косьмой, а — Константином Антиохийским.

Близкое и всесторонне изучение текста приведет всякого к убеждению, что занимающий нас географический трактат, в том виде в каком он дошел до нас в древнейших спис-{XII}ках, не мог быть составлен раньше VII века. Но так как в нем не ощущается следов того быстрого и сильного изменения в судьбах Передней Азии, какое было произведено арабами, то мы еще точнее можем определить момент составления нашей Географии, именно временами Хозроя II, его преемников и императора Иракла до вторжения арабов в Армению. Это тем вероятнее, что автор спокойно продолжает населять арабами три Аравии, чего не сделал бы человек переживший их завоевания. Кроме того в названиях 60 областей Ирана не видать влияния арабского произношения, не говоря уже о чисто арабских наименованиях, которые быстро распространились в Персии. Эта часть Географии особенно для нас драгоценна, потому что в ней сохранилось административное деление Ирана при последних Сасанидах. Признав первую половину VII века временем первой редакции армянской Географии, мы уже этим самым освобождаемся от тех мнимых вставок и анахронизмов, которые отыскал в ней Сен-Мартен, имевший перед собою не безымянную древнюю Географию, а Географию М. Хоренского, следовательно, сочинение половины V века.

Обратимся однако к этим анахронизмам.

Мы уже видели, что имен Иозу и Крыма не существует в древнейших списках. В словах автора, что «Херсон владение христианское», критик находит основание видеть в нашей географии произведение X века, так как, говорит он, русские приняли крещение в 986 году. Я не нахожу никакой связи между этими фактами. Русские приняли крещение в 988 (так вернее) году, а Херсон был христианским и принадлежал христианам (в тексте не совсем ясно) в VII веке. Таким образом пункты 2 и 3 падают сами собою.

Автор VII века мог говорить о франках, как о народе жившем в Галлии. (№ 1).

Названия провинций Ширван в Сарматии и Шатах в IV Армении, по мнению самого Сен-Мартена, могли возникнут только в VI и VII веках, хотя уверения его, особенно отно-{XIII}сительно последнего названия, основаны на шатких доводах и на авторитетах сомнительного достоинства. Этим уничтожаются анахронизмы (№ 4 и 6).

Некоторые из северных областей Армении еще задолго до падения Армянского царства в 428 г. не раз занимаемы были грузинами и албанцами (см. Фауст. 210, 211). К VII же веку последние надолго в них утвердились (№ 5).

Название турок было известно в Армении в VII веке. Оно встречается у двух современных историков, Себеоса и Каганкатваци, в том же виде, как и у нашего автора (№ 10).

Слух о доме Авраама в Каменистой Аравии, даже если под этим названием подразумевалась Мекка, весьма легко мог дойти до Армении в эпоху автора. Ничто не противоречит этому (№ 7).

Города Акула (которую отожествляют обыкновенно с Куфой), Басра, Мосул, Кинесрин могли существовать в первой половине VII века и быть известны автору Географии. Хотя, по свидетельству восточных писателей, они пришли в цветущее состояние при арабах и частью (Куфа, Басра) основаны ими, однако этот вопрос далеко еще не решен и есть немало намеков на то, что они существовали гораздо раньше арабов. Те же писатели говорят, что и Багдад основан арабами. Истахри (52) уверяет даже, что до арабов на месте Багдада не было ни одного дома; а между тем, самое имя Багдада доказывает, что город существовал гораздо раньше. Можно допустить, что торговое значение Басры сильно поднялось при арабах, и намек на это обстоятельство у нашего автора считать за позднейшую вставку. Но и такая уступка не может иметь значения в вопросе об эпохе составления Географического трактата. См. Assem. II, Dissert. также 333, 415; III 413; IV 715, 728, 729 (№8 и 12).

Известная персидская мера, парасанга, у армян V века является в форме  (диалектич. ) hraçakh. Она предполагает персидскую форму , а не . Почему сло-{XIV}вари последнюю форму называют персидскою, а первую арабскою, это их секрет. Дело в том, что армян. hraçakh предполагает , как hraman —  , как hrêshtak — , как hrahang — , как Hrouden — , как Hrahat , и встречается у многих писателей V века. А при существовании древнеперсид. , в армян. законны обе формы hraçakh и pharçakh, второе как прямое, но более позднее заимствование из персидского, без всякого арабского посредничества (№ 9).

Что касается до имени Руан, которое Сен-Мартен считает названием той части Армении при арабах, столицею которой был город Эривань, то мы должны поставить на вид, что автор говорит вовсе не об Армении, а о Мидии, где действительно гораздо раньше VII века существовала весьма известная область Руйан : следовательно, об арабской переделке названия Эривани в Реван  не может быть и речи.

Таким образом все то, что Сен-Мартен, имевший перед собой Географию V века, считал анахронизмом, является совершенно естественным для той эпохи, в которую по нашему мнению жил и писал наш автор, т. е. в половине VII века. В 1873 г. член Берлинской Академии, Киперт, читал в заседании Академии записку «О времени составления Географического Компендиума, приписываемого М. Хоренскому»[1]. К сожалению не вся записка, а только сухой из нее вывод помещен в Известиях Академии за 1874 год. В этой записке известный географ, знакомый с разбираемым трактатом не по переводам, а в оригинальном тексте, приходит к следующим заключениям, с которыми нельзя не согласиться: описание отделов касающихся Европы, Африки, Аравии и Восточной Азии, заимствовано из какого-то греческого писания III (IV?) века; редакция Римской Азии должна быть отне-{XV}сена ко временам от Феодосия I до Юстиниана, а описание Армении и, вероятно, всей Персидской Азии — ко временам между Юстинианом и Маврикием.

Конец записки несколько озадачивает нас. Доказав, что армянская География в окончательном своем виде может быть произведением только начала VII века, г. Киперт неожиданно делает уступку установившемуся преданию и говорит: «Откинув последний отдел (т. е. описание Армении и Персидской Азии. Прибавим и Малую Армению) и несколько незначительных интерполяций (а в введении?), есть возможность допустить в оставшемся древнейшую редакцию в том виде, в каком она была написана Хоренским в первой половине V века. Причем следует предполагать, что описание Армении получило свой окончательный вид в переработке VI века». Далее прибавляет в скобках: «К этому мнению готов пристать (scheint sich anzuschliessen) и географический авторитет у армян, О. Л. Алишан в Венеции». Конечно, нельзя не согласиться отчасти и с этим выводом, особенно если формулировать его несколько иначе: откинув известные отделы, в остальной бóльшей части Географии можно видеть произведение половины V века. Но при такой операции уйдет четвертая часть трактата, самая интересная не только для нас, но и для тех для кого написана была География, и останется только то, что было сокращением Паппа (или Птоломея), т. е. краткое описание Европы, Африки и частей Малой и Восточной Азии. Кроме того следовало бы доказать также, что География написана не в одно время, а в разные времена в течение двух веков, и по частям.

Между тем, из всего творения видно, что автор имел в виду составление полной Географии по тогдашним понятиям. При описании Европы и Африки он признается, что сокращает Паппа, конечно, со своими кое-где прибавками; приступая же к описанию Армении он говорит: «Мне хочется изложить поподробнее, хотя и придется мне для этого порыться в книгах и картах». И действительно, трудно полагать, чтоб автор {XVI} Албанию, Иверию, Армению, Иран, страны ближе знакомые ему, чем Паппу, решился описывать по греческим источникам, тем более что сведения греков об этих странах были недостаточны, а в собственных именах такая разница, что только лингвисту нашего времени понятны первоначальные формы туземных названий в греческой транскрипции. Нет причин предполагать, чтоб География пережила несколько переделок в течение двух веков и не сохранила памяти авторов.

Признав безымянного автора Географии человеком VII века, мы в то же время не можем не высказать своего предположения о том, кто из известных нам писателей мог быть этим автором. При сравнительной бедности армянской литературы, человек с известной степенью образования и вдобавок занимавшийся литературой, не прошел бы незамеченный современниками, как это могло случиться у народа с более богатой литературой. Писатели сохранили память о многих лицах, сочинения которых давно утрачены, но имена их и предметов их литературной известности не исчезли. Для того чтобы составить трактат подобный нашей Географии, не довольно было знать один греческий язык, нужно было иметь некоторое научное образование, т. е. иметь известную степень познаний в математике. Конечно, в авторе незаметно глубокого образования, но и то, что он знал, должно было показаться его современникам бездной учености. Вот почему случайно сойдясь в одной рукописи с Историею Хоренского (это только мое личное предположение), эта География была настойчиво приписываема ученейшему, по понятиям армян, из писателей. Между тем, в числе писателей VII века встречается лицо, которое могло написать этот трактат и которому одинаково доступны были и Птоломей, и Папп, и Индикоплевст. Этим лицом я считаю одного известного (более по имени) армянского писателя, изучавшего греческий язык и математику, Ананию Ширакаци. Следует заметить, что до IX века между армянскими писателями не встречается другого лица, занимавшегося математическими {XVII} науками. Не много дошло до нас из его сочинений, между прочими трактат о мерах и весах и Космография, которые свидетельствуют о том, какого направления держался Анания в своих занятиях. В одной из других его статей встречаем отрывок, который целиком находится и у нашего географа. Эти соображения побуждают меня признать Ананию Ширакаци автором переведенного мною трактата, который армянами приписывается Хоренскому.

Для характеристики личности и эпохи Анании, приведу краткую его автобиографию, не лишенную некоторого исторического интереса:

«Я, Анания Ширакаци, изучив всю науку нашей страны армянской и коротко познакомившись с Св. Писанием, по выражению Псалмопевца, ежедневно просвещал очи моего разума. Чувствуя в себе недостаток численного искусства, я убедился, что без числа бесплодно будет изучение философии, которую я считал матерью всех наук. В Армении я не нашел ни человека сведущего в философии, ни книг в которых излагались бы науки. Поэтому я отправился в Грецию, и в Феодосиополе встретил Илиазара, человека сведущего в книгах церковных. Он сказал мне, что в IV Армении живет известный математик Кристосатур. Я отправился к нему и пробыл у него шесть месяцев. Но вскоре я заметил, что Кристосатур владел не всей наукой, а только некоторыми отрывочными сведениями. Тогда я поехал в Константинополь, где встретил знакомых, которые сказали мне: «Для чего ты ехал так далеко, когда гораздо ближе к нам, в Трапизоне, на берегу Понта живет византийский вардапет Тюхик. Он исполнен мудрости, известен царям и знает армянскую литературу». Я спросил их откуда они это знают. Они в ответ: «мы сами видели, как странствовало к нему много народу, с целью поучиться у столь ученого мужа. С нами же ехал Филагр, архидиакон константинопольского патриарха, который вез к нему многих молодых людей для обучения». Услышав это я возблагодарил {XVIII} Бога, который утолил жажду раба своего. Прибыв к Тюхику, я встретил его в монастыре св. Евгения и сообщил ему о причине своего к нему прихода. Он принял меня ласково и сказал: «Благодарю Бога за то, что Он прислал тебя поучиться и пересадить науку в удел св. Григория; радуюсь тому, что у меня поучится страна ваша. Я сам в молодости долго жил в Армении. В ней царствовало невежество». Вардапет Тюхик полюбил меня как сына и поверял мне все мысли свои. Ниспослал и мне Бог благодать свою: я усвоил вполне численную науку, и с таким успехом, что соученики мои при дворе царском стали мне завидовать. Я пробыл у него 8 лет и изучил много таких книг, которые не были еще переведены на наш язык. Ибо у вардапета было несметное количество книг: тайных и явных, (церковных) и языческих, книг об искусствах, исторических, медицинских и хронологических. К чему перечислять их поименно? Одним словом, нет такой книги, которой бы у него не было. И такой был у него от Св. Духа дар переводить, что принимаясь за перевод чего-либо с греческого на армянский, он не затруднялся подобно другим переводчикам, а просто читал по-армянски, как будто книга написана была по-армянски. Он рассказывал мне, как он достиг такой обширной учености и как усвоил себе армянский язык. «В молодости, говорил он, жил я в Трапизоне при дворе военачальника Иоанна Патрика, и долгое время, до самого воцарения Маврикия, в военном звании служил в Армении, где и научился языку и письму вашему. Во время одного нападения персидских войск на греческие, я был ранен и бежал в Антиохию. Все мое имущество было разграблено. Моля Бога об исцелении моих ран я дал Ему обет: если Ты продлишь мою жизнь, то я посвящу ее не коплению тленных сокровищ, а собиранию сокровищ познания. Услышал Бог мольбы мои. Поправившись я отправился в Иерусалим, оттуда в Александрию и в Рим. Воротившись в Константинополь я встретил знаменитого афинского философа (?), у которого провел в {XIX} учении немало лет. Кончив учение я воротился на родину и стал учить и поучать народ». Между тем, через несколько лет философ скончался. Не найдя кем его заменить, царь и вельможи послали за ним и приглашали его на кафедру учителя. Когда же Тюхик, сославшись на обет данный Богу — не удаляться из города, не принял предлагаемой ему кафедры, то в виду его обширных сведений, к нему стали из всех стран стекаться, чтоб учиться у него.

И я, ничтожнейший из армян, изучив у него эту мощную науку, желанную царям, перенес ее в страну нашу, не быв никем поддержан, обязанный только своему трудолюбию, помощи Бога и молитвам св. Просветителя. И никто не поблагодарил меня за труды мои. Армяне не любят наук и познаний. Они ленивы и не стойки в изучении» и т. д.

Сочинения Анании, сколько нам известно, касались предметов требовавших знания математики и астрономии в известных размерах. Главные труды его по части календарных работ, о которых упоминает он в сохранившихся сочинениях, к сожалению, не дошли до нас. Мне они, по крайней мере, неизвестны. Может быть со временем в рукописных трудах Эчмиадзинского монастыря откроются те его трактаты, которые мы считаем утраченными. Из того же что сохранилось не видно чтоб Анания обладал обширным научным образованием.

Во все продолжение V века первые армянские переводчики, учившиеся в школах Александрии, Афин и др., при глубоком христианском благочестии, умели питать уважение к научным трудам языческих философов, переводили их творения, комментировали их. Но эта эпоха скоро миновала. Настало другое время, когда всю земную мудрость, все познания стали искать не в трудах языческих авторов, а во Св. Писании и в творениях св. Отцев. Даже физическая и математическая география, если законы их не совсем согласовались со смыслом фактов изложенных в Св. Писании и у Отцев церкви, не составляли исключения. На веру принималось только то, что не противоречило {XX} библейским сказаниям. Одним словом, наступила эпоха монашеской науки, представителями которой являлись люди вроде Индикоплевста. К числу таких ученых принадлежал и Анания. Все что сохранилось от Анании недавно издано мной по копии с венецианской рукописи Мехитаристов, обязательно доставленной мне О. Алишаньяном. В этом тексте, кроме упомянутой автобиографии, встречаются еще следующие трактаты Анании:

2. Слово на праздник Богоявления, в котором автор многочисленными цитатами из Св. Писания и Отцев церкви, а также и календарными исчислениями доказывает, что армяне не нарушают преданий, празднуя 6 января, в один день, оба праздника: Богоявления и Крещения. При этом он сообщает малоизвестный факт, что до половины V века, до святительства Иоанна Мандакуни, бывали случаи когда армяне вместе с греками праздновали Богоявление 25 декабря.

3. Слово по поводу Св. Пасхи, где автор пространно говорит об истории установления этого праздника, о том, как первые отцы церкви старались избежать совпадения дня христианского праздника с еврейской пасхой, и какие меры ими были по этому случаю приняты. При этом не лишен интереса рассказ его о том, с какими затруднениями пришлось бороться христианским ученым при установлении пасхального счисления.

4 и 5. Два трактата о мерах и весах, встречающихся в Св. Писании. Эти трактаты были уже раз изданы Мехитаристами с объяснениями.

6. Краткая Космография, в котором автор, являя близкое знакомство с результатами наблюдений греческих географов, окончательно объясняет, однако, причины явлений природы доводами которые не противоречат библейскому миросозерцанию.

7. Об астрономии. {XXI}

8. Об астрологии, из Павла Александрийского.

Вот все, что сохранилось, сколько мне известно, из сочинения Анании Ширакаци.

В Космографии Анании считаю нужным обратить внимание иранистов на персидские названия зодиакальных знаков и планет, представляющие некоторое различие от тех, которые сохранены мусульманскими писателями.

Следует заметить, что эти названия, непонятные армянским переписчикам, подверглись весьма сильным искажениям, бóльшую часть которых можно легко исправить на основании сходства букв:  которые в рукописях имеют часто еще большее между собою сходство.

А. Зодиаки:

1. Персидские названия зодиакальных знаков в том виде, в каком они встречаются в рукописи:

1.  2.  3.  4.  5.  6.  7.  8.  9.  10.  11.  12.

2. На основании сходства известных букв, эти названия можно восстановить следующим образом:

1.  2.  3.  4.  5.  6.  7.  8.  9.  10.  11.  12.

3. Арабская транскрипция восстановленных названий:

1. , 2. , 3. , 4. , 5. , 6. , 7. , 8. , 9. , 10. , 11. , 12. .

В этом ряду только три названия отступают от тех, которые нам известны из других источников, а именно: 1, 6 и 10.  по всей вероятности стоит вместо . Шестой {XXII} зодиак у всех авторов мусульманского периода , spica. Встречающееся  никак нельзя было принять за искажение  , но весьма легко за  , в чем нельзя не узнать , virgo. Десятый зодиак у всех мусульманских авторов , но в тексте  (бзасар) нельзя никак принять за искажение первого.

Для сравнения приведу ряд этих названий по Бундехешу:

1. , 2. , 3. , 4. , 5. , 6. , 7. , 8. , 9. , 10. , 11. , 12. .

По Альбируни:

1. , 2. , 3. , 4. , 5. , 6. , 7. , 8. , 9. , 10. , 11. , 12. .

B. Планеты:

1. Персидские названия планет в том виде, в каком они встречаются в рукописи:

1.  2.  3.  4.  5.  6.  7. .

2. По восстановлении:

1.  2.  3.  4.  5.  6.  7.

3. Транскрипция арабскими буквами:

1. , 2. , 3. , 4. , 5. , 6. , 7. .

В названиях 3, 4 и 5 существует большая разница между этими и теми которые известны нам из других источников. Последнее  вместо  не может быть ошибкой, так как уже у Хоренского Сатурн переводится через Зерван.

Для сравнения приведем названия планет по Бундехешу:

1. , 2. , 3. , 4. , 5. , 6. , 7. . {XXIII}

По Альбируни[2]:

1. , 2. , 3. , 4. , 5. , 6. , 7. .

Скажу несколько слов о самом переводе. Армянский текст, приложенный к моему переводу, не представляет собой нового критически изданного текста. Я имел под руками только известные печатные тексты Вистонов и Мехитаристов, последний с вариантами. Новых же, неизданных до сих пор, рукописей не было у меня в распоряжении. Если существует некоторая разница между моим и венецианским текстами, то она заключается лишь в замене некоторых слов венецианского издания их вариантами. Предпочтение данное мною тем или другим вариантам мотивировано в примечаниях. Только в весьма редких случаях я позволял себе исправлять явные описки переписчиков, заявляя о том каждый раз в примечаниях.

Главная часть труда моего при переводе текста заключалась в постоянном сличении его с теми сочинениями которые я считал если не непосредственным оригиналом армянской Географии, то ее отдаленным авторитетом. Главным авторитетом я, как и мои предшественники в этом деле, признавал Географию Птоломея. Для того, чтоб понять смысл чересчур лаконически и до непонятности кратко изложенного Введения в Географию, я присоединил к моему переводу две карты Птоломеевой системы. Первая, русская, есть вдвое увеличенное воспроизведение I карты атласа Шпрунера-Менке (1865) — Orbis terrarum ad mentem Ptolemaei. Вторую, армянскую, я составил по карте Маннерта, также в увеличенном масштабе. Эта карта присоединена мной к армянскому тексту, в виду многих названий не со всем сходных с европейскими. В этой карте {XXIV} градусы широты, по недосмотру, оказались обозначенными несколько севернее надлежащего.

При существовании переводов латинского и французского, новый перевод, помимо бóльшей верности, для оправдания своего raison ďêtre требовал более тщательной обработки подробностей и таких пояснений которые бы в значительной степени подвинули вперед как восстановление самого текста, так и точное понимание его. С этою целью я снабдил свой перевод объяснительными примечаниями трех родов.

Первое место занимают те примечания которые касаются оправдания самого текста. Следовало убедиться, не искажено ли переписчиками изложение автора, а если искажено, то в какой степени, и что хотел сказать автор в тех или других сжатых и часто непонятных фразах. За отсутствием Хорографии Паппа Александрийского, в данном случае главным источником моим была География Птолемея, в которой известные части составляют буквальный оригинал многих мест армянской Географии. На это обстоятельство и было обращено внимание в примечаниях первого рода. Собственные имена, слова и отдельные выражения, явно переведенные с греческого, преимущественно из Птоломея, помещены не в примечаниях, а в самом переводе в скобках.

Второго рода примечания составляют такие же сличения нашего текста с именами, словами и выражениями, встречающимися у армянских писателей, предшествовавших или современных автору Географии, т. е. живших до первой половины VII века. Мы уже говорили, что некоторые части Географии, преимущественно описание стран Передней Азии, заимствованы не из греческих, а из восточных источников, в настоящее время для нас утраченных. Следовало убедиться, насколько искажены или правильны названия 200 с лишком областей Армении, 60 Ирана, 21 Иверии, 6 Албании и др. Каждое из этих почти 300 имен приходилось искать у других армянских, а частью и у мусульманских, писателей, и отмечать что и где {XXV} встречается. Только такое сличение дало нам возможность увериться в правильности более чем двух третей этих названий и восстановить часть остальной трети. Кроме того, встречаясь у авторов до VII века, эти имена содействовали отчасти определению эпохи, в которую жил автор.

Но так как помимо чисто топографических подробностей в Трактате встречается масса слов, частью малоизвестных, частью до сих пор необъясненных и даже до непонятности искаженных, то пришлось прибегнуть к примечаниям третьего рода, объясняющим названия тех или других произведений известной страны. На эту часть примечаний я обратил особенное внимание, в виду того обстоятельства что сведения касающиеся разведения и распространения культурных растений в столь раннюю эпоху, как VII столетие по Р. X., имеют важное историческое значение. Первое упоминание о разработке сахара к западу от Инда, именно в Сузиане, сколько нам известно, встречается у нашего автора. Хотя приготовление шелка в эту эпоху начало уже распространяться в Византийской Империи, однако наш автор главным местом производства шелка считает все еще Китай, и это обстоятельство в некоторой степени, хотя и косвенно, намекает на время составления нашего трактата. В нем же говорится, что в эпоху автора в северо-восточной Армении хлопок разводился в большом количестве. Кроме того, в нашей Географии упоминается масса других произведений имевших, частью и ныне имеющих, важное торговое значение, но названия и значения их до сих пор мало были выяснены. Я главным образом обратил внимание на восстановление и на правильное чтение этих названий, большею частью персидских.

Так как вследствие политического и даже культурного преобладания Персии в предшествовавшие эпохи, предметы роскоши и торговли ввозились в Армению большею частью с установившимися персидскими названиями, то для контроля над правильностью дошедших до нас в армянской Географии названий {XXVI} разных торговых статей нам оставалось одно верное средство — отыскать в персидском языке те же слова с теми же приблизительно значениями. Иные слова легко отыскивались в лексиконах; с другими приходилось долго биться и допускать их разнообразные изменения на основании сходства букв, как нами указано выше при восстановлении персидских названий зодиаков и планет.

Точное и ботанически верное определение этих слов для меня не всегда было возможно, в виду неизвестности, какое именно растение или какой сорт известного растительного продукта понимался в то время под тем или другим названием. Доказать, что известное название, встречающееся у автора, действительно существовало, а в сомнительных случаях восстановить правильное чтение этого названия, — эта задача казалась для меня на первый раз достаточною. В том же, какою осторожностью и осмотрительностью я руководствовался при восстановлениях и отожествлениях слов и названий, может убедиться всякий, кто будет иметь досуг просмотреть мою книгу с некоторым вниманием.

Уже давно на эту часть нашей Географии было обращено внимание ученых. Так, Е. Мейер, в своей Истории Ботаники (Königsberg, 1856. III, 331 — 338), пользуясь переводом С. Мартена, извлек из этой Географии все, что по его мнению, имело некоторый ботанический интерес. Но, доверяясь безусловно своему авторитету, он, во-первых, самую книгу считает творением X века; во-вторых, неверно переводит названия многих растений, на что обращено нами внимание в разных местах перевода; и наконец, встречает такое количество неизвестных и искаженных слов, что книга в его глазах окончательно теряет всякую авторитетность.

Кончает свои извлечения Мейер следующими словами: Das ist alles aus dem Werke, was möglicher Weise einem Botaniker gelegentlich einmal interessiren kann. Ich habe es vollständig ausgezogen in der freilich sehr unsichern Hoffnung, dass es doch, {XXVII} abgedruckt in zvei Büchern ganz verschiedener Art, um so leichter einmal einem Orientalisten zu Gesicht kommen könnte, der die so unerlässlichen sprachlichen Erläuterungen hinzuzufügen nicht verschmähete...

Насколько мы оправдали ожидания почтенного натуралиста, не беремся судить.

К. П. ПАТКАНОВ

————

[Исторический раздел] | [«ГЕОГРАФИЯ» - Содержание] | [Библиотека «Вехи»]

© 2006, Библиотека «Вехи»