[Исторический
раздел] | [«Кавказская
война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
А.В. Потто
«Кавказская война»
(в 5-ти
томах)
Том 1.
От древнейших времён до
Ермолова
В начале 1812 года, на место маркиза
Паулуччи, главнокомандующим в Грузии назначен был генерал-лейтенант Николай
Федорович Ртищев.
Предшествовавшая служба его не
представляла ничего особенно выдающегося. Выпущенный из кадет сухопутного
корпуса в 1773 году в Навагинский полк, он участвовал в кампании против шведов,
потом находился с корпусом генерала Игельштрома в Польше во время восстания,
известного под именем Варшавской заутрени. Назначенный, в чине генерал-майора,
комендантом в Астрахань, он не успел доехать до места своего назначения, как был
приказом императора Павла исключен из службы в числе многих других генералов
екатерининского времени. Девять лет он прожил в отставке и только перед началом
турецкой войны 1809 года снова поступил на службу, произведен в
генерал-лейтенанты и назначен начальником шестнадцатой пехотной
дивизии.
В Петербурге разрабатывался в то время
новый проект управления Кавказом, по которому край этот разделялся на две
совершенно отдельные и независимые друг от друга части: все Закавказье
оставалось в непосредственном ведении главнокомандующего Грузией, а северная
часть Кавказа отходила под управление кавказского и астраханского губернатора, в
лице которого сосредоточивалась военно-административная власть и над Кавказской
линией. Выбор государя на эту новую должность остановился на Ртищеве, и в
феврале 1811 года он прибыл в Георгиевск.
Кратковременное управление Ртищева Линией
принесло некоторую пользу в чисто гражданском отношении: он успел восстановить
порядок во внутренних делах, которого не было при его предшественнике генерале
Булгакове. Но в отношении военном действия его были неудачны. Принятая им
система держать в повиновении горцев посредством подарков и денег была роковой
ошибкой, отозвавшейся на Линии по отъезде Ртищева горькими
последствиями.
Ермолов в своих записках о Кавказе
приводит несколько весьма любопытных фактов, могущих служить прекрасной
характеристикой деятельности Ртищева. Желая, например, доказать миролюбивое
настроение горских народов, он уговорил кабардинцев отправить в Петербург
депутацию, чего не мог добиться ни один из его предшественников, но он не
заметил, что в этой депутации не принял участия ни один из представителей
почетнейших кабардинских фамилий. Между тем "шайка бродяг и бездомников", как
называет депутацию Ермолов, принята была в Петербурге весьма благосклонно, и
некоторым из депутатов даны были штабс-офицерские чины и богатые подарки.
Возвратившаяся депутация даже прямо презиралась гордой черкесской аристократией,
и таким образом все это импровизированное выражение преданности кабардинского
народа могло только разве ухудшить положение дел на Линии, и действительно,
набеги, убийства и грабежи продолжались после того еще с большей
интенсивностью.
Еще неудачнее была попытка Ртищева
устроить мирные сношения с чеченцами — народом в высшей степени необузданным,
диким и вероломным, не признававшим никогда никаких договоров. Собранные с этой
целью в Моздок чеченские старшины были осыпаны подарками, но в ту же ночь,
возвращаясь домой, напали за Тереком на обоз самого Ртищева и разграбили дочиста
почти на собственных глазах генерала.
Памятником пребывания Ртищева на
Кавказской линии осталось также укрепление святого Николая, воздвигнутое на
Кубани на такой низкой местности, что во время разливов реки вода наполняла все
укрепление и казармы. Болезненность и смертность в крепости превосходили всякое
вероятное. "Трудно сказать, — говорит Ермолов, — чего желал Ртищев: более
нездорового или более бесполезного места. Я приказал уничтожить убийственное сие
укрепление".
Главнокомандующим в Грузию Ртищев назначен
был помимо желания. Человек уже преклонных лет, не отличавшийся ни
решительностью характера, ни выдающимися заслугами и военными дарованиями,
Ртищев с крайней неохотой принял на себя тяжелую обязанность быть правителем
обширного и беспокойного края. Особенно тяготило его то обстоятельство, что он
попал в Грузию в трудную эпоху двенадцатого года, когда правительство, занятое
приготовлениями к громадной борьбе с Наполеоном, естественно, не могло уделить
южной своей окраине того внимания, какого требовали обстоятельства тогдашнего
времени.
Между тем, действительно, Паулуччи оставил
в наследство Ртищеву самое сложное и запутанное положение дел, требовавшее для
своего разрешения незаурядной энергии. Турки угрожали отнять Ахалкалаки;
персияне ворвались уже в Елизаветпольскую провинцию и на границе Карабага
держали значительные силы; в Кахетии еще тлело восстание; царевич Александр
вторгся в самую Грузию, а многочисленные скопища лезгин, наводнившие всю Картли,
угрожали самому Тифлису; Дагестан кишел заговорами; в Кабарде поднималось
сильное брожение. Между тем чума опустошала границы, а в районе
Военно-Грузинской дороги восстали осетины, хевсуры, пшавы и тушины, которые,
разрушив все мосты, совершенно перервали сообщения с Кавказской линией. К
довершению всего русские полки не имели полного комплекта, а о помощи из России
нечего было и думать.
В таких обстоятельствах не действовать
было невозможно, и Ртищев, по его любимому выражению, "призвав на помощь
всемогущего Бога", решился действовать, но не иначе, как со свойственной его
характеру и летам осторожностью.
Ознакомившись на месте с положением края,
он поручил отряд, стоявший на турецкой границе, генерал-майору князю
Орбелиани, составившему себе известность покорением Поти. На него он
возложил обязанность защищать Ахалкалакскую область и ограждать Тифлис со
стороны Ахалцихе. Молодой Котляревский, герой Ахалкалаков и Мигри, оставлен был
против персиян, а для поддержки его назначены небольшие отряды генералов Клодта
и Лисаневича, поставленные в Нухе и в Бомбаках. Генерал-майору Хатунцеву,
покорителю Казикумыка, поручены были дела Дагестана, а Симанович был вызван из
Имеретии в Тифлис для управления Грузией.
К счастью, турки, вопреки общим ожиданиям,
не тревожили границ, все внимание их было обращено на развязку войны на Дунае.
После того как еще при Паулуччи, двадцать четвертого февраля 1812 года, генерал
Лисаневич с казачьим полком и батальоном Тифлисского полка разбил турецкий отряд
в Анатолии, при деревне Паргите, они ограничились лишь небольшими набегами, и
князю Орбелиани за все это время не пришлось иметь ни одного сколько-нибудь
значительного дела. А вскоре за тем последовал Бухарестский мир, и отряд
Орбелиани мог быть даже отозван с турецкой границы в
Грузию.
Нельзя, однако, не сказать, что как ни
выгоден был для России Бухарестский мир вообще, на Закавказье он произвел
тяжелое впечатление; там вынуждены были отдать туркам все, что в последнее время
отвоевано было у них с тяжкими жертвами. Удержан был — и то вопреки трактатам —
один только Сухум, как резиденция абхазского владетеля, на том лишь основании,
что город этот никогда не принадлежал непосредственно Турции. Но в Ахалкалаки, в
Анапу и в Поти вступили опять турецкие гарнизоны, и магометанская луна вновь
осенила победное русское знамя. Турция возвратила за Кавказом все, что было ею
потеряно, а русские, после целого ряда блестящих побед, очутились по отношению к
ней опять на тех же невыгодных позициях, на которых были при Кнорринге и
Цицианове.
Мир с Турцией оказался, впрочем, как
нельзя более кстати. Почти одновременно с заключением его вспыхнул опять бунт в
Кахетии, еще так недавно подавленный при Паулуччи. На этот раз он
распространился на соседние земли осетин, пшавов, тушин и хевсуров. Мятежники,
не ограничиваясь уже грабежом и убийством русских чиновников, попадавшихся в их
руки, просили помощи лезгин и отправили гонцов к царевичу Александру, приглашая
его от имени всего народа прибыть в Грузию и принять бразды
правления.
Первые вооруженные шайки появились, как и
первый раз, около Телави. Гарнизон крепости, находившийся в то время за
Алазанью, был окружен мятежниками и только с большим трудом пробился в Телави,
потеряв при этом раненым своего начальника майора Шматова, известного геройской
обороной Телави во время возмущения прошлого года.
Тревожные известия, доходившие со всех
сторон о возмущении, побудили главнокомандующего отправить в Кахетию
генерал-майора Сталя, а вслед за ним и начальника двадцатой пехотной дивизии
генерал-майора князя Орбелиани. Быстрым движением к Телави они успели пресечь
мятеж в самом начале, и многие из кахетинских князей, участвовавших в восстании,
начали являться с изъявлениями покорности.
Прекращение бунта оказалось, однако,
только наружным, и с наступлением осени в Тифлисе стали ходить тревожные слухи,
что царевич Александр вновь появился в Кахетии и поднял все население, громко
заявившее желание иметь его своим верховным вождем. Слухи оказались
справедливыми, царевич действительно был в Тионетах и двинулся к Алавердынскому
монастырю, чтобы там, по древнему обычаю, провозгласить себя грузинским царем.
Но на пути он встретился с полковником Тихановским, был разбит при селении
Шильде и отброшен к лезгинской границе. Бунт между тем все усиливался. Мятежники
заняли Военно-Грузинскую дорогу и, прервав сообщения Тифлиса с Кавказской
линией, обложили Пассанаурский пост, где захватили в плен начальника душетского
кордона майора Никольского [Из сведений, имеющихся у нас под руками, мы не могли
доподлинно узнать, тот ли это Никольский, который отличился d этих же самых местах еще при Цицианове.
Цицианов доносил между прочим государю, что "из шести рот Казанского полка,
высланных на Военно-Грузинскую дорогу, под общим начальством генерала
Несветаева, одна, под командой капитана Никольского, прошла по куртатской дороге
по таким местам, по которым не отваживались ходить даже осетины, и своим
появлением в этих неприступных горах много содействовала блестящим победам
Несветаева". "Оставив сего отличного офицера в Ларсе, — прибавляет Цицнанов, — я
предписал генерал-лейтенанту Глазенапу впредь ни по своему выбору, ни по
таковому же его шефа генерал-майора Мейера никогда его не сменять..."].
Присланный сюда на помощь батальон егерей, с полковником Печерским, не в силах
был разогнать неприятеля и сам очутился в блокаде. Дерзость осетин дошла до
того, что они угрожали уже самому Тифлису, и генерал Симанович, вызванный
Ртищевым из Имеретиb, должен
был принять деятельные меры для охранения столицы. К счастью, храбрый Печерский
не долго оставался в бездействии. Получив в подкрепление два батальона, он
бросился на неприятеля, стоявшего вокруг Пассанаура, разбил его наголову и
очистил весь путь до самого Владикавказа.
Победы Печерского потушили бунт на
Военно-Грузинской дороге. Но в Кахетии царевич Александр, заняв сильную позицию
у деревни Велисцихе, усиливался с каждым днем новыми толпами лезгин и туземцев.
К счастью, торжество его было непродолжительно. Шеф Суздальского полка князь
Эристов, случайно прибывший с Линии для осмотра своего батальона, расположенного
в Грузии, стремительно напал на мятежников и, разогнав их толпы, овладел восемью
знаменами. Мятежники бросились к Шильде, но здесь были настигнуты отрядами
Тихановского, Эристова и генерал-лейтенанта князя Орбелиани, произведенного в
этот чин за усмирение первого кахетинского бунта. Шильде защищалось упорно, но
было взято приступом, и так как это селение уже два раза принимало царевича и
два раза жители его сражались против русских, то князь Орбелиани приказал
разорить его до основания и конфисковал у жителей все хлебные запасы. Сам
царевич, загнанный в тесное горное ущелье, из которого не было выхода, очутился
в блокаде и, по всей вероятности, окончил бы здесь свое политическое поприще,
если бы к нему неожиданно не явились на помощь две тысячи лезгин, Бог весть
какими путями пробравшиеся из Дагестана. Тогда царевич, четырнадцатого октября,
со всеми своими силами бросился на отряд полковника князя Эристова; и хотя после
жаркого боя лезгины были отбиты, а Эристов, очистив сады, занял Шильдинскую
крепость, но царевич тем не менее успел прорваться в Кизик и с отчаянием,
которое могло внушить ему только его безысходное положение, кинулся на
Сигнахскую крепость. Три дня Сигнах, обложенный толпами мятежников, отбивался
сам, а на четвертый к нему подошел неумолимый бич кахетинцев князь Орбелиани и
наголову разбил царевича, отбросив его к селению Манави. Здесь произошло
последнее и самое бедственное для инсургентов сражение. Большая часть их погибла
от русских пуль и штыков, остальные рассеялись, и сам царевич, лишь с небольшой
свитой кахетинских князей, укрылся в недоступные горы Хевсурии. С бегством
Александра кахетинское возмущение окончилось, и большая часть народа стала
возвращаться в свои жилища.
Близость царевича, который, живя между
хевсурами, замышлял новые планы вторжения в Грузию, не внушала, однако, доверия
к будущему, и потому генерал Симанович, разгромив весной 1813 года Хевсурию,
заставил Александра бежать в Дагестан. Там он прожил до времени Ермолова
бесприютным скитальцем, поддерживаемый кое-какими подачками персидского
двора.
Одновременно с усмирением внутренних смут
в Грузии велась и персидская война, представлявшая серьезнейшие опасности. К
счастью, на персидской границе стоял отряд хотя и малочисленный, имевший притом
против себя тридцатитысячную армию, но под предводительством такого вождя, как
Котляревский. Ртищев, старавшийся всеми мерами избежать кровавых столкновений,
предлагал персиянам заключить перемирие и для ускорения переговоров сам прибыл
на границу. Но здесь ожидал его ряд разочарований; по мере того, как он
склонялся к уступчивости, персияне становились надменнее и, наконец, потребовали
перенесения русской границы на Терек.
Хорошо понимая, что каждый день
промедления дает неприятелю возможность усиливать свои войска и возмущать
подвластные Грузии земли, пылкий Котляревский, возмущавшийся опасной
медлительностью главнокомандующего, настойчиво, но напрасно требовал
наступательных действий. Наконец, воспользовавшись временным отъездом
главнокомандующего в Тифлис, по случаю кахетинского бунта, он решился, приняв
все последствия на личную ответственность, сразиться с надменным врагом, и
девятнадцатого октября 1812 года со своим двухтысячным отрядом перешел за Араке.
Здесь в кровопролитном двухдневном сражении при Асландузе он истребил главную
персидскую армию, а затем, перейдя в Талышинское ханство, взял штурмом
Ленкорань. Победы Котляревского, в связи с поражением эриванского сардаря при
Кара-Беюке (третье апреля 1813 года) Тифлисским полком, под командой полковника
Пестеля, вынудили персиян к поспешному заключению Гюлистанского мира, по
которому ханства Карабагское, Ганжинское, Шекинское, Ширванское, Дербентское,
Кубинское, Бакинское и часть Талышинского с крепостью Ленкоранью признаны на
вечные времена принадлежащими России, и Персия отказалась от всяких притязаний
на Дагестан, Грузию, Менгрелию, Имеретию и Абхазию.
Таким образом только энергичная
деятельность вождей цициановской школы спасла Закавказье от печальных
результатов, которыми могли отозваться нерешительность и недальновидность
Ртищева. Но Ртищев был замечательно честный человек. Он не только сознался в
ошибочности своих мнений, но в своем донесении государю прямо указывает на
энергию Котляревского, как на исключительную причину успехов в персидской войне. В общей
картине персидских сношений он представил коварно замышленный неприятелем план,
готовивший, во время переговоров о мире, конечную гибель русским войскам за
Кавказом. Все было, по словам Ртищева, обдумано и хитро соображено и
подготовлено персиянами: появление в Кахетии царевича Александра с деньгами для
поддержания смут, приглашение лезгин на Алазанскую долину, откуда они шли на
Грузию, мятеж кахетинских дворян, занятие персиянами преданного России
Талышинского ханства, бунт в торах и, наконец, появление самого Аббас-Мирзы,
долженствовавшего довершить удар. Спасши русское дело за Кавказом, сам
Котляревский, израненный в боях, вынужден был оставить военное поприще,
обещавшее ему такую блестящую будущность. Щедро награждая виновника побед,
Котляревского, государь в то же время пожаловал Ртищеву за Асландузскую победу
орден св. Александра Невского, а за Гюлистанский мир — чин генерала от
инфантерии и право носить полученный им от персидского шаха бриллиантовый орден
Льва и Солнца 1-ой степени.
Окончание войн с Персией и Турцией
заставило присмиреть и лезгин. И только раз, осенью 1813 года, партия их,
спустившись с гор, заняла близ деревни Пашана монастырь Иоанна Предтечи с
намерением ограбить несколько ближайших сел по Алазани, но в первую же ночь
полковник Тихановский с Кабардинским полком атаковал монастырь и взял его
приступом. В Кахетии водворилось спокойствие, нарушаемое разве только изредка
небольшими хищническими шайками, которые, однако же, всегда терпели
поражения.
К этому времени относится начало боевой
известности Нижегородского драгунского полка, расположенного тогда в Царских
Колодцах. Драгуны действительно прослыли грозой лезгин, и их молодецкие дела,
под командой штабс-капитанов Щербакова, Маркова, Габовского, поручика Дьякова и
других, открывают собой длинный ряд славных подвигов, которыми так богата их
полковая летопись.
Теперь остается сказать несколько слов о
том, как шли дела в Дагестане у генерала Хатунцева. Поголовного восстания в
горах во все это время, собственно, не было. Но там несколько лет кряду
продолжалось мятежное волнение умов, рыскали хищнические шайки и гнездились
закоренелые подстрекатели бунтов: Шейх-Али-хан, Сурхай-хан казикумыкский, хан
аварский и, наконец, царевич Александр, бежавший сюда после неудач, испытанных в
Грузии. Генерал Хатунцев, располагавший весьма небольшими силами, не мог
действовать наступательно, но он пять лет стоял бессменным стражем Дагестана и
удержал полнейшее спокойствие в этой части Кавказа.
Когда же Сурхай с трехтысячной партией
казикумыкцев, в начале 1813 года, кинулся на селение Ричи и, вытеснив оттуда
русский пост, прорвался было в Кюринскую область, Хатунцев вовремя поддержал
кюринского хана горстью войск (пятьюдесятью стрелками с одним орудием, под
командой капитана Данибекова) и этим дал ему возможность управиться с
Сурхаем.
Кюринцы, имея в голове пятьдесят отборных
русских стрелков, взяли штурмом деревню Колханы и нанесли Сурхаю такое
поражение, что тот не смел даже возвратиться в Казикумык и в сопровождении
тридцати человек бежал под покровительство персидского шаха. Заключение мира
поставило его, однако же, там в весьма щекотливое положение и, обманутый во всех
своих ожиданиях, Сурхай решил возвратиться на родину.
Собрав к себе всех дагестанцев, шатавшихся
по Персии, он образовал партию в сто двадцать пять человек, с которой и думал
пробраться в горы через Елизаветпольскую провинцию. Но он был открыт и настигнут
окружным начальником подполковником Колотузовым с милицией, которая преследовала
его несколько верст и, наконец, соединясь с отрядом казачьего подполковника
Изволова, напала на него, по переправе через Куру, на берегу речки Кочкарки.
Семидесятипятилетний старик искал спасения в быстром бегстве. Но старший сын
его, известный дагестанский наездник Закар-бек, видя, что отцу не уйти от
погони, решился пожертвовать собой и, повернув назад, с отчаянием кинулся на
Колотузова. Сам Закар-бек и один из старших его сыновей, Ибрагим, вместе с
восьмьюдесятью татарами были изрублены, другой его сын и родной племянник Сурхая
— захвачены в плен, но Сурхай успел уйти в Казикумыкские горы. По представлению
Ртищева Колотузов получил орден св. Владимира 4-ой степени с бантом, а Изволов —
орден св. Анны 2-ой степени.
Ртищев не сумел воспользоваться
пребыванием Сурхая в Персии, чтобы присоединить его владения к России и сделать
Казикумык навсегда безвредным. Он ограничился лишь тем, что отдал ханство во
временное управление Аслан-хана кюринского, по-видимому преданного русским. Но
это оказалось совершенно бесполезным. Когда Сурхай возвратился на родину, в
Кумыке жил его сын Муртазали-бек. Он предложил Аслан-хану защищать Казикумыкское
владение и вызвался даже вместе с братом его, Фет-Али-беком, идти против отца в
передовом отряде. Аслан согласился. Но едва отойдя десять верст от Кумыка, на
привале, Муртазали одним ударом шашки снес голову Фет-Али-беку и отправил ее к
отцу в доказательство сыновней преданности.
Не ожидавший ничего подобного, Аслан-хан
бежал, и Сурхай, по его следам, вступил в свою столицу. По неприступности своей
страны и слабости Ртищева он остался даже ненаказанным. И это было не единичным
случаем, а общим выражением всей политики Ртищева. Точно так же он не
воспользовался смертью ханов шекинского и талышинского, чтобы присоединить их
владения к русским провинциям и передал Шекинское — Измаил-хану, а Талышинское —
Мир-Хассан-хану. Плоды подобной политики сказались весьма
скоро.
Едва появившись в Дагестане, Сурхай начал
тотчас действовать против русских и сумел повести дело так, что сам Аслан-хан
кюринский, опутанный его интригами, уже склонялся на его сторону. Постепенно
втягиваясь в роль заговорщика, он стал посещать Сурхая и сделался в Казикумыке
желанным гостем. Хатунцев вовремя заметил опасность и быстрым занятием
Кюринского ханства удержал его от восстания.
Все планы мятежников рушились сами собой.
Напрасно Сурхай в бессильной злобе кинулся опустошать кюринскую землю: на самой
границе ее, летом 1815 года, он встретил русский батальон майора Поздревского и
был разбит наголову. Под Аслан-ханом, лично водившим в бой кюринскую конницу,
была убита лошадь, а родной его брат, известный своей храбростью Хассан-бек
кюринский, получил тяжелую рану.
Хатунцев воспользовался этой победой,
чтобы засвидетельствовать о целом ряде отличий, оказанных Троицким пехотным
полком, который восстановил в Дагестане свою боевую репутацию, утраченную им в
несчастном деле при Султан-Буда-Керчи. Император Александр милостиво принял это
ходатайство и пожаловал полку новые знамена взамен отбитых у него
персиянами.
Дагестан присмирел, и военные действия
продолжались только на Кавказской линии. Таким образом время Ртищева в Грузии,
начавшееся при обстоятельствах весьма тревожных, окончилось относительным
спокойствием и миром.
В последний год командования его
случилось, однако, малоизвестное, но весьма любопытное обстоятельство, чуть-чуть
не поведшее было к волнениям в самом Тифлисе. В крае учреждалась тогда особая
грузино-имеретинская синодальная контора, долженствовавшая начать собой новую
эру духовного управления в Грузии. По примеру московской синодальной конторы
предполагалось в новом учреждении поставить на президентском месте императорский
трон, но трона в Грузии не было, и возникла мысль поставить вместо него царское
кресло, присланное Георгию XIII императором
Павлом в числе прочих царских регалий. И вот в
Тифлисе начали говорить, что синодальная контора будет представлять собой
верховный суд, в котором, как выражается донесение Ртищева, "восстановятся
прежние права и власть царская"...
Слухи и толки росли, и злонамеренные
личности пользовались этим обстоятельством, проводя в народную массу мысль, что
главнокомандующий уже ничего не значит, что есть выше его учреждение из местных
духовных лиц, что, наконец, может возвратиться и царское правление. Ртищев,
чтобы отнять самый повод к разговорам, приказал кресло в конторе не ставить. И
когда жалобы на него по этому поводу в Петербурге не имели успеха, волнения и
слухи мало-помалу прекратились.
К концу командования Ртищева генерал
Хатунцев отозван был из Дагестана и назначен командующим резервной кавказской
гренадерской бригадой, а на место его прибыл генерал-майор Тихановский, бывший
до того военно-окружным начальником в Ширванском, Шекинском и Карабагском
ханствах. К этому же времени относится ходатайство Ртищева о перенесении
губернских учреждений из Георгиевска за тридцать пять верст на минеральные
пятигорские воды. Но представление не имело успеха; в Петербурге нашли, что
"губернскому городу на границе быть не годится", тем более что земли, окружавшие
Пятигорск, принадлежали кабардинцам.
Между тем долговременная служба,
преклонные лета и болезнь заставили Ртищева просить увольнения от должности.
Государь исполнил желание маститого старца, и высочайшим приказом двенадцатого
октября 1816 года Ртищев отчислен по армии, а на его место главнокомандующим в
Грузию назначен генерал-лейтенант Алексей Петрович Ермолов, начавший собой
совершенно новый период кавказской войны.
[Исторический раздел] | [«Кавказская война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
© 2007, Библиотека «Вѣхи»