[Исторический
раздел] | [«Кавказская
война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
А.В. Потто
«Кавказская война»
(в 5-ти
томах)
Том 1.
От древнейших времён до
Ермолова
Переселившись на привольные кубанские
берега, Черноморское войско нашло в отведенных ему местах ничтожные остатки
когда-то сильных черкесских племен, воевавших с ногайцами, а иногда вместе с
ними вносивших опустошение и меч за Тихий Дон, вглубь русских земель.
Сохранялось еще предание, что вся местность и все разливы близ устьев Кубани
занимало некогда Хегатское племя, ближайшее к владениям крымских татар а к
юго-востоку от них обитали жанинцы — сильный, воинственный, страшный народ,
выставлявший до десяти тысяч превосходных наездников. Жанинское племя было
некогда на Кавказе сильным и могущественным, резко отличавшимся даже от других
черкесских племен своей отвагой, гордостью, духом независимости и пламенным
характером. Но оба эти племени были истреблены чумой, и казаки нашли на их месте
лишь несколько бедных хижин, разбросанных по Каракубанскому острову, и,
естественно, не представлявших для казаков ни малейшей опасности. Совершенно
иную картину представляли сильные черкесские племена адыге, жившие по ту сторону
Кубани, на северных склонах западной части Кавказского хребта.
Черноморцы-запорожцы, привыкшие встречать в своих приднепровских степях крымских
байгушей-конокрадцев, здесь, на Кубани, с удивлением увидели перед собой народ
того же татарского склада, но в высшей степени трудолюбивый, честный, без мелких
хищнических замашек, но в то же время грозно-воинственный, превосходно и вечно
вооруженный, потому что он не составлял из себя государства, и каждый отдельный
член его должен был сам заботиться о своей безопасности. И казаки не могли
отказать черкесам в глубоком уважении, как к народу, равному ему по доблести.
Черкесы, со своей стороны, также скоро выучились уважать лучшие стороны
казачества. Увидев новое воинственное племя, Бог весть откуда и зачем пришедшее
и поселившееся с ними бок о бок, сначала они смотрели на него не совсем
дружелюбно, но мало-помалу они помирилсь с ним, видя рыцарские качества
пришельцев, так прекрасно вооруженных, так смело, бесстрашно приходивших к ним
на Кубань, партиями и поодиночке, рубить леса, ловить рыбу и охотиться и
очевидно не желавших причинять им никакого вреда.
Па этой почве взаимного уважения между
казаками и черкесами в первое время возникли самые дружественные отношения.
Завелась меновая торговля и куначество, казаки и черкесы ездили друг к другу в
гости; если случались какие-нибудь неудовольствия и недоразумения, воровство,
убийство, мошенничество, то они разбирались всегда добросовестно и безо всякого
пристрастия. Турки, сидевшие в Анапе, с неудовольствием следили за развитием
мирных сношений на Кубани, справедливо видя в них помеху своему влиянию, и всеми
силами старались мешать им, вызывая в горцах-магометанах ненависть к
христианским пришельцам. И скоро казаки сами помогли им неосторожным
вмешательством в распрю между черкесскими племенами, сразу положившим начало
упорной и долголетней ненависти и войне. Дело было так.
По странному совпадению, одновременно с
французской революцией, в девяностых годах прошлого века в землях шапсугов и
абадзехов обнаружились яркие признаки революционного движения. Шапсуги, конечно,
ровно ничего не знавшие о Франции, тем не менее в тех же самых годах восстали
против своих дворян и князей, и гордая, блестящая дотоле аристократия их пала в
неравной борьбе.
Князья были изгнаны из отечества, а народ
ввел у себя чисто демократические порядки. Но и в Кавказских горах и ущельях
происходило в миниатюре то же, что происходило в Европе, и между черкесскими
племенами далеко не все отнеслись сочувственно к революции. Так, бжедуги не
только сохранили верность своим князьям и старинному феодально-рыцарскому
устройству, но и дали убежище шапсугской и абадзехской эмиграции. Вспыхнула
война, и бжедуги обратились за помощью к черноморским казакам. Не рассчитав
последствий, казаки перешли за Кубань в черкесские земли и там приняли участие в
знаменитой Бзиюкской битве, столь памятной для них своими последствиями. Об этом
первом казацком походе сохранилось несколько известий, не всегда, однако же,
согласных между собой.
Вот что говорит о ней предание, записанное
со слов старого казака-черноморца, современника и участника
события.
"Однажды, — рассказывал старик, — приехал
к нам в гости приятель бжедуг и рассказал, что у них в горах жить стало трудно,
что шапсуги и абадзехи хотят, во что бы то ни стало, выгнать бжедугских князей и
что они приехали с тем, чтобы просить атамана о помощи. Дней через пять после
этого получен был действительно наказ от куренного собраться нашей сотне и идти
в Екатеринодар. Вот и на мою долю выпало побывать в этом поганом деле. Сотней
командовал тогда не то Скияревский, не то другой кто, не запамятую добре, бо был
не из нашего куреня. В Екатеринодаре дали нам одну паганеньку пушку и повели нас
к тому месту, где теперь Хомутовский пост. Здесь переправились мы за Кубань и,
отошедши версты две, остановились. К рассвету к нам подошли три-четыре тысячи
бжедугов, а спустя немного дали знать, что идут и наши
противники.
День был отличный и жаркий, на небе — ни
облачка. Кругом нас расстилались большие леса, виднелись богатые аулы и ходило
множество стад... Видно было, что дело шло не на грабеж, а просто на рыцарскую
потеху. Как только показались шапсуги, бжедугский князь попросил есаула
стрельнуть из пушки. Стрельнули. Шапсуги в ответ на это пустили целые тучи
стрел, дали залп и кинулись в шашки.
Тут уже каждому работы было вдоволь...
Наша сотня стояла в стороне и собственно в битве не принимала никакого участия,
а смотрела так, как на какую-то комедию. Бжедуги долго держались молодцами, но
вдруг по всей шапсугской линии разом пронесся какой-то радостный крик, и бжедуги
смешались... На вопрос, что такое случилось, казакам ответили, что князь
бжедугский убит и что, по народным понятиям, дело их проиграно. Напрасно
черноморцы указывали им на беспорядок в рядах неприятеля и ручались за успех,
ежели кинуться дружно. Бжедуги твердили одно, что этого сделать нельзя, и
просили казаков не вмешиваться, чтобы не нарушать народного
обычая.
Подивились мы ихнему порядку, — продолжал
старик, — а тут глядим: черкесы и взаправду слезают уже с лошадей, прячут стрелы
в колчаны и опускают луки. Несколько стариков разостлали на земле свои бурки и
на них положили сильно раненого князя. Он тут же и умер, крепко наказывая народу
держаться его сыновей и не слушаться шапсугов.
Между тем как наши дурни черкесы сами на
себя надевали петлю, противники их скакали по полю, стреляли вверх и оглашали
воздух радостными криками. Убитых и раненых с обеих сторон было много, всех их
забрали и повезли с собой по аулам. Сотенный также повел нас к Кубани, и мы
прибыли домой благополучно, без всякой потери".
Краткие официальные известия, занесенные в
историю Черноморского войска, впрочем, говорят, что казаки, ходившие тогда за
Кубань, под начальством войскового полковника Еремеева, принимали в деле
некоторое участие и потеряли ранеными пропорщика Блоху и восемь
казаков.
Но существуют черкесские народные
сказания, которые с большей подробностью и достоверностью передают факты
Бзиюкской битвы, ставшей эрой в жизни черкесов и крепко залегшей в памяти
народной. Шапсугская эмиграция, как говорят эти сказания, водворившаяся у
бжедугов, конечно, не оставалась сидеть сложа руки и кровавыми набегами
расплачивалась с народом за свое изгнание. Тогда шапсуги поднялись сами, чтобы,
со своей стороны, мечом отплатить покровителям изгнанников, бжедугским князьям,
и в то же время они не чужды были стремлений распространять свою революцию
дальше, требуя, чтобы и бжедуги, подобно им, изгнали своих князей. Но это
требование только могло возмутить народное чувство бжедугов, преданных своим
князьям и свято чтивших законы гостеприимства. Раздражение и ненависть с обеих
сторон были чрезвычайны.
Враги встретились на берегах речки Бзиюк,
полагают, близ нынешней Новодмитриевской станицы. И тут произошло кровопролитие,
небывалое в междоусобных войнах черкесских племен. Шапсуги, сильнейшие числом,
напали с ожесточением, и их знаменосцы, обыкновенно первыми бросающиеся на
врагов, проникли далеко вглубь неприятельского войска. Но бжедуги самую
стремительность неприятеля обратили в свою пользу, они побежали и навели
разгоряченную вражескую конницу на скрытую в засаде свою пехоту. Охваченная с
двух сторон, вся конная шапсугская толпа повернула назад и в бегстве смяла часть
своей же пехоты. Напрасно шапсугские вожди старались восстановить порядок,
напрасно храбрейшие, стыдясь бежать, смертью искупали постыдную трусость
товарищей — все усилия были тщетны. Пехота шапсугов еще долго и храбро
сражалась, но тем сильнейшему поражению она подвергла себя, потому что
бжедугская конница, возвращавшаяся после победы, ударила ей в тыл, и,
поставленные между двух огней, шапсуги подверглись страшному
истреблению.
Сама природа, казалось, благоприятствовала
победителям. Утро этого достопамятного дня было тихо, прекрасно, и летнее солнце
великолепно взошло над прекрасной равниной, блиставшей росой и скоро
долженствовавшей обагриться кровью. Но вдруг, перед самым сражением, весь
горизонт покрылся мрачными тучами, изредка засверкала молния и пошел проливной
дождь. И это обстоятельство было чрезвычайно полезно для малочисленных бжедугов
тем, что замокшие ружья почти не стреляли, а в рукопашном бою они, ловкие и
проворные, много выигрывали перед тяжелыми и в сравнении с ними неповоротливыми
шапсугами.
Поле сражения было покрыто убитыми и
ранеными; целыми толпами пригоняли пленных к сборному месту; добычу, оружие
свозили туда же и, как говорят, навезли целую гору. Но победа стоила дорого и
победителям: они потеряли много отличных людей и своего храброго князя
Баты-Гирея. Этот замечательный человек получил рану в самом начале сражения,
когда еще не было известно, чем решится судьба достопамятного дня. Истекая
кровью, лежал он на поле кровавого побоища и дожил еще до минуты, когда пришли
поздравить его с победой.
— Теперь я умру спокойно, — сказал
он.
Участие малочисленного отряда казаков, по
горским сказаниям, также было делом второстепенным, принесшим победителям,
однако, большую пользу несколькими выстрелами из орудия, которые должны были
внушить сильный страх шапсугам. В песне, в которой бжедуги передали потомству
свои подвиги, есть и имя начальника казацкого отряда.
Кровавая битва поныне живет в памяти
черкесских племен, и полумирный пахарь на берегах Бзиюка, ручейка ничтожного, но
давшего имя достопамятному дню (Бзийказаор), отрывая человеческие кости,
вздохнув, произносит: "Тогда погиб и мой отец", — и угрюмо глядит на истлевающие
останки собрата. Спросите седого, как лунь, старика, сколько ему лет, и он вам
скажет: "Во время Бзиюкской битвы я уже умел держаться на лошади", — или:
"Помню, когда привезли тело моего отца, на нем все платье было в крови". "Не
бжедуги, а Бог нас истребил в наказание за нашу гордость , — говорили старики,
вспоминая бурные дни народных волнений, в которых и сами принимали
участие.
Помнит народ и славные имена участвовавших
в битве. В долине Адагума, там, где стоит ныне штаб-квартира Крымского полка,
еще видны два кургана, на которых поставлены бастионы нового укрепления. На
вопрос русского офицера, чьи это могилы, местные жители рассказывали, что
некогда жил в долине Адагума один из известнейших владельцев племени натухайцев,
Калабат, что шапсуги напали на него с абадзехами, но казацкий атаман Чепега
послал на помощь Калабату войскового полковника Еремеева с сотней
казаков-охотников, с пушкой, при прапорщике Блохе, и шапсуги были разбиты. По
этим рассказам, казаки потеряли одного убитым и десять ранеными, и между
последними — прапорщика Блоху. Сам Калабат пал в битве.
Меньший курган и есть могила героя легенды
Калабата, похороненного вместе со своими сподвижниками; в большом лежат
восемьсот шапсугов и абадзехов. Дорого обошлась Бзиюкская битва шапсугам, но еще
дороже она стала победителям, бжедугам, утратившим в лице князя Баты-Гирея
влияние на соседние горские племена. И бжедуги долго, на самом месте сражения,
оплакивали своего князя, положенного под небольшим одиноко растущим дубом,
молодым до того, что ветви его гнулись от бурок, защищавших труп убитого князя
от лучей солнца. Еще недавно некоторые горцы указывали этот дуб, названный
Батыгиреевским дубом. Но говорят, что русский топор не пощадил и его во время
последних движений отрядов.
Взгляд народа на Бзиюкскую битву выразился
в ответе одной шапсугской женщины, вышедшей навстречу возвращающимся с поля
битвы. Узнав о гибели мужа и детей, сложивших головы на Бзиюке, она крепко
пригорюнилась. "Что же вы сделали доброго?" — спросила она шапсугов. "Убили
Баты-Гирея", — ответили ей. Опечаленная вдова и мать захлопала в ладоши и
сказала: "Потерю шапсугов шапсугские женщины могут пополнить в одну ночь, а
потерю Баты-Гирея бжедуговские жены и во сто лет не
исправят".
Вот песня бжедугов, образчик простой
поэзии гор, в которой воспеты и битва и личные в ней подвиги замечательнейших
бжедугов.
Его конь Хоаре был с красивой
шеей, и на нем он отважно вступил в бой с врагами.
Сражайся,
Батгирей!
Не много прошло времени, а конь
Хоаре уже весь был усеян стрелами, торчавшими в его боках.
Сражайся,
Батгирей!
Шишак у него, как солнце, был блестящий, и сам он сиял между всеми,
как солнце.
Сражайся, Батгирей.
Но вот из его рук выпала плеть шелковая, и
он закатился от нас, как молодая луна.
Сражайтесь, храбрые
бжедуги!
Заплакали бжедуги, потеряв в бою любимого вождя Батгнрея. Оплакала
смерть его и великая царица.
Сражайтесь, храбрые бжедуги!
Счастливый
Батгирей, рыдала по тебе счастливая невеста твоя, Гошемаф.
Сражайтесь,
храбрые бжедугн!
"Отомстим врагам!" — раздался крик в воздухе, и балка Негиде
была завалена вражескими телами.
Сражайтесь, храбрые бжедугн!
Расстегнутый
воротник обнаружил его панцирь, он был в бою непобедим,
Пшемаф Батоков.
В
ночное время оберегал он стан, как днем оберегает людей крепость,
Анчек
Ахеджаков.
Шишак он надвинул и, опустив забрало, врезался в середину
врагов,
Ислам Хаджимуков.
Он ранен был в бедро, но, склонившись на шею
коня, продолжал поражать врагов,
бек-Мирза Ахеджаков.
У него было лицо
железного цвета, и сам он был железный человек; свист пуль его тешил,
Берзек
Едиков.
Он имел широкодульный мушкет и одним выстрелом убил двух
врагов,
Алхаз Лакшоков.
Он натягивал тетиву лука во всю длину стрелы, и
стрела его была смертоноснее пули,
Казы Декыджев.
Конь его был лысый, с
головой, как у оленя, а сам он играл головами шапсугов,
Алзах
Хаджимуков.
Его конь Бечкань играл под ним, а он не считал удары меча
своего,
Агубок Хаджимуков.
Под ним был горячий конь Кодемех, он им топтал
шапсугскую пехоту,
Едыг Берзеков.
Он славно пал в бою, и двери его сакли
закрыли маленьких детей,
Есенгель Ешуков.
Он первый сделал выстрел и убил
главного шапсугского вождя,
Закерей Хсусоков.
Бзиюкская битва положила начало ненависти
и полувековой борьбе черкесов с русскими, и Чепега, в самое последнее время
атаманства которого она была, оставил своим преемникам, Котляревскому и потом
Бурсаку, трудное положение дел. Шапсуги мстили за вмешательство постоянными
набегами и добровольно перешли на сторону турок, только и ждавших момента
поссорить горцев с казаками. Бжедуги, натухайцы и некоторые другие племена еще
держались недолгое время союза с русскими, но те же шапсуги и турки скоро
переманили их на свою сторону. Да иначе и быть не могло. Если бы турки в то
время не сидели в Анапе и не держали по берегам моря рынков для торговли
невольниками, быть может, влияние их на Черкесию окончилось бы в тот самый день,
как русские придвинулись к Кубани. Но развращающая возможность легкого
обогащения грабежом и пленением соседей склоняла черкесов на сторону турок и
делала их естественными врагами русских.
Шапсуги и абадзехи первые стали
производить набеги на Линию, захватывать людей и сбывать их в Анапу; другие
племена увлеклись их примером, и война запылала. За Кубань нельзя уже было
ездить казакам не только поодиночке, как прежде, но даже и целыми командами,
которые никогда не возвращались назад без убитых и раненых. Мирная Кубань стала
с этих пор для черноморского казака порогом вечности. И уже никто, не рискуя
утратить жизнь или свободу, не мог переступить запретных берегов
ее.
Одной из первых жертв начавшейся борьбы
предания называют казацкого хорунжего Бескровного, и в его истории отражаются
взаимные отношения врагов, мнения черкесов о казаках и гордая воинская дерзость
последних. Бескровный попался в руки черкесов во время охоты за Кубанью, а на
третьи сутки уже успел бежать. Черкесам удалось поймать его, и на этот раз они
решили продать его в горы. Но три дня напрасно водили пленника в горах по аулам
— покупать его никто не хотел. Каждый, узнавая в Бескровном по чуприне на голове
черноморца, говорил продавцам, что "его можно купить разве для того только,
чтобы пропали деньги". Тогда азиаты, посоветовавшись между собой, обрезали
Бескровному чуприну, и уже в этом виде продали его за турчина одному черкесу, от
которого Бескровный и бежал через две недели в свои закубанские
плавни.
Уже в короткое атаманство Котляревского
война приняла весьма острый характер. Атаман, живший почти все время в
Петербурге, письменно громил управителей Черноморского войска за слабое
содержание кордонов, но с приездом его самого на Кубань дела пошли еще хуже. В
темные ненастные ночи черкесы пробирались между казацкими секретами, нападали на
жителей, грабили, убивали и уводили в плен. Не раз вторгались большие черкесские
партии громить казацкие станицы. Казаки геройски защищались, но им недоставало
быстроты, легкости и подвижности, которыми отличалась черкесская конница. В этом
отношении виноват уже более всего упрямый характер самих черноморцев, не
желавших у себя никаких нововведений.
Шапсуги остались до конца злейшими врагами
России и покорились последними. К тому же они скоро потеряли свою некогда яркую
самобытность и стали жить жизнью беспорядочной разбойничьей шайки. Дело в том,
что, разрушив в революционном порыве все свое общественное устройство, они после
так уж и не могли построить прочного порядка. И в этот несчастный край, как в
лишенный изгороди двор, со всех сторон стали собираться, сперва поодиночке, а
потом и целыми караванами, беглецы, все беспокойные и преследуемые в своем
обществе и племени люди, убийцы, воры и всякие оскорбители народных нравов и
нарушители чужих прав. Оставив обычаи того племени, к которому они принадлежали
прежде, эти пришельцы не находили на новом месте ни прочных законов, ни обычаев,
потому что шапсугский народ сам находился в совершенном брожении. Шапсугия стала
обширным разбойничьим притоном для всех соседних племен, и беглецов из одной
только Кабарды здесь водворились тысячи.
Лучшие люди Шапсугии скоро поняли
начинающуюся гибель своего племени, и между ними возникла мысль отделиться от
наносного сброда и даже действовать против него в союзе с русскими. С горячим
негодованием и скорбным сетованием говорили они о позоре своей родины,
превращенной буйством народа в притон воров и разбойников. "Если бы вы
поставили, — говорили они впоследствии русским, — два-три укрепления впереди
Кубани, все настоящие, родовые шапсуги стянулись бы и сели позади этих
укреплений, чтобы вместе с вами принудить необузданный сброд подчиняться
порядку". К сожалению, мысль эта не нашла сочувствия со стороны кавказского
начальства, которое не верило ее осуществимости. А между тем, по словам
старожилов, она имела все шансы осуществиться легко и прочно, чему примером
может служить Гривенская станица Черноморского войска, которая населилась именно
шапсугами, не сочувствовавшими анархическому движению своей
родины.
[Исторический
раздел] | [«Кавказская
война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
© 2007, Библиотека «Вѣхи»