[Исторический
раздел] | [«Кавказская
война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
А.В. Потто
«Кавказская война»
(в 5-ти
томах)
Том 1.
От древнейших времён до
Ермолова
Все то минуло, остались
Лишь
могилы в поле,
Те высокие могилы,
Где лежит зарыто
Тело белое
казачье,
Саваном повито.
"Спускаясь вниз по течению Кубани к
Ахдынизовскому лиману, вы погружаетесь в самую глубину черноморских плавней и
находитесь в последнем, низовом участке кордонной линии, самом невыгодном и
неудобном для обеспечения ее от опасности.
Мрачна эта дымящаяся, туманная закраина
зеленых степей, представляющая собой необнимаемые глазом болота, задернутые
дремучим лесом камышей, с узкими между ними прогалинами сухой земли, которые
служат путями только для хищных шакалов и горцев.
Напрасно взор ваш, измученный мрачным
однообразием узкой дорожной просеки, ищет простора или предмета, на котором мог
бы отрадно остановиться и отдохнуть.
Дремучий, безвыходный камыш! При ином
повороте лениво подползет к дороге узкий ерик, дремлющий в своем заглохшем ложе
под одеялом из широких листьев водяного лопушника, либо протянет к вашему
стремени свои усохшие, искривленные ветви чахлая ветла, словно увечный,
покинутый товарищами путник. Молит он проезжего о помощи, а проезжий... как бы
только самому скорее проехать. Кое-где мелькнет дикая коза и перебежит фазан,
кое-где покажется высокая пика разъездного казака, молчаливого, бесстрастного и
угрюмого, как окружающая его местность. Глушь и оцепенение кругом. Только
невнятный шепот камышей, только однозвучное жужжание кружащих над вашей головой
насекомых, да, при объезде какого-нибудь лимана, кваканье целого сонма
лягушек... Там долетит до ваших ушей какой-то задушенный вой, быть может,
волчий... а там резкий тоскливый писк ждущих корма птенцов хищной
птицы.
И это вздрагивание, и этот бред
погруженной в горячечный сон природы отдается в вашем чувстве самосохранения
заветным memento mori. Покинутое
внешними впечатлениями воображение разыгрывается, наполняется мрачными
представлениями опасности близкой, готовой вспорхнуть из-под копыт коня.
Зловещее предчувствие неравного боя, смерти, внезапного плена и неволи в горах
налегает свинцом на душу... Завидев прежде вас обгорелый пень, чуткий конь
поднимает голову, храпит и робко путает свои шаги. И вот где-то близко затрещал
тростник, может быть, под клыком кабана, может быть, под чувяком психадзе...
Всадник вздрагивает и торопливо заносит руку на приклад ружья. Чу! Раздался
выстрел и в медленных перекатах замер где-то в бездонной глубине, в бесконечной
дали. И стая лебедей тяжело поднялась над лиманом, и стадо кабанов шарахнуло в
камышах с треском и гудением... И всадник едва может сдержать сполохнувшегося
коня.
Всю ночь, от сумерек до света, и вверх и
вниз но Кубани ходили разъезды, обыкновенно выбиравшие спой путь по прибрежным
тропинкам, скрытым от глаз высоким камышом или
кустарником.
Проезжая по Кубани поздним вечером
(конечно, по казенной надобности) и тревожно приглядываясь к мелькающим мимо вас
в темноте кустам, не выскочил бы из них головорез шапсуг, вы не видите разъезда,
а он вас видит... Заметив, как беспокойно вы оглядываетесь то на ту, то на
другую сторону, разъездный моргнул усом и думает про себя: "Не бойтесь, ваше
благородие, езжайте себе, глаза зажмуря, ведь мы не спим!"
Да еще вы были версты за две, как он уже
остановил коня, насторожил ухо и наострил глаз. И когда вы пронеслись мимо него
и вновь умчались в темную даль, он все еще прислушивается к печальному звяканью
колокольчика — не прервется ли оно вдруг... И добродушно провожает вас
пожеланием, чтобы ваш поздний ужин не остался кому другому на завтрак" [Это
описание прикубанской природы и низовых кордонов принадлежит известному Попке —
автору "Черноморских казаков".].
Посреди такой-то именно местности, между
Лхдынизовским и Кизилташкинским лиманом, соединяющимися между собой широкой
лентой Кубани, стоял Новогригорьевский пост, как бы запиравший вход в узкие
ворота Таманского полуострова. На посту находилось шестьдесят человек
черноморских казаков и до сорока солдат Азовского гарнизонного батальона, под
общей командой постового начальника зауряд-хорунжего
Похитонова.
Постовая служба здесь была трудна и
опасна, потому что плавни давали возможность хищным психадзе прятаться в виду
самых кордонных вышек. Зато малейшие признаки: пыль, поднятая ветром, шум
прибрежного камыша, шелест кустов, тревожные крики птицы — все обращало на себя
внимание человека, чуткого к опасности, и заставляло его настораживать и слух
свой и зрение.
Однажды, одиннадцатого мая 1809 года,
часовой казак, стоявший на вышке Новогригорьевского поста, заметил в плавнях
что-то весьма подозрительное: и мошкары вилось, как будто бы, больше
обыкновенного, и птица кричала тревожнее... Насторожившись, он начал зорко
всматриваться в синюю зловещую даль, откуда нет-нет да и нагрянет, бывало,
грозовая туча черкесского набега. Вот, сквозь дремучий лес камыша,
действительно, что-то сверкнуло на солнце; брякнула где-то кольчуга наездника;
глухо отдавался по мягкому илу топот тихо ступающих коней. Это уже не психадзе,
это — хеджреты... Но хеджреты среди белого дня не пойдут в одиночку или мелкой
партией; стало быть, это собрание [Большое скопище, сильная
партия.].
Немедленно дали знать на кордон
Похитонову, тот приказал ударить тревогу, а между тем нарочный казак поскакал
воротить конный разъезд, только что вышедший из поста для осмотра плавней. Но
разъезд сам заметил уже неприятеля и, не попав на пост, понесся в ближайшие
селения Титаровку и Стеблиевку дать знать о появлении
черкесов.
Похитонов не имел достаточно сил, чтобы
остановить переправу многочисленной партии, но он решился защищать свой пост до
последней крайности. Высоко поднялись и закачались в воздухе огромные сигнальные
шары, бухнул пушечный выстрел, вызывая помощь с ближайших кордонов, и весь
гарнизон расположился по брустверу, готовясь встретить
нападение.
Две тысячи горцев окружили пост и, думая
овладеть им с налета, кинулись на штурм, но, принятые ружейным огнем и картечью,
они отхлынули назад, оставив под его стенами много убитых и раненых. С полчаса
кружились они около поста, осыпая гарнизон ружейными пулями, и наконец, истощив
все усилия, потянули назад и скрылись в лощине. Ободренный успехом, Похитонов не
захотел оставить врага в столь близком соседстве и сделал отчаянную вылазку.
Эта-то неосторожная вылазка и погубила пост.
Стройное и смелое движение русского отряда
сначала заставило горцев поспешно отступить к Кубани. Но едва они заметили, что
ряды преследующих стали расстраиваться и приходить в беспорядок, сцена
переменилась. Горцы вдруг повернули назад и сами ринулись на горсть казаков,
совершенно смешавшихся от такой неожиданности. Минута колебания была минутой
гибели для отряда. Расстроенные части его поспешно стали ретироваться к посту, а
горцы, заскакивая вперед, задерживали их на каждом шагу и осыпали ружейным
огнем, нанося большие потери. Скоро сам Похитонов был ранен, артиллерийская
прислуга вся перебита, и пушечный огонь прекратился. Из артиллеристов дольше
других оставались два канонира, но ружейный выстрел горца, сделанный в упор,
угодил одному из них как раз в самую сумку, где хранилились заряды; последовал
взрыв, и несчастный был разнесен на части, а обожженный товарищ его лишился
чувств и замертво оставлен на поле сражения.
Черкесы между тем со всех сторон окружили
отряд и с гиком бросились на уцелевшую горсть храбрецов.
Несколько бесцельных выстрелов из орудия,
сделанных неопытными казаками, не могли остановить неприятеля; черкесы
врубились, и началось буквальное истребление отряда.
Это было уже почти под самыми стенами
кордона. Двести неприятельских трупов безмолвно свидетельствовали о доблестной
защите отряда, но сила сломила его, и наконец все, кому еще можно было бежать,
бросились спасаться в укрепление. Сам Похитонов, едва державшийся на ногах от
раны, опираясь на орудийный ящик, последовал общему примеру, не видя иного
спасения. Но горцы, со своей стороны, не дремали: они вновь успели преградить
дорогу бежавшим, и только двадцати пяти человекам, со штабс-капитаном Фетисовым,
удалось вскочить на кордон и запереть за собой ворота. Все остальные или были
захвачены в плен, или изрублены, и в числе последних, под самыми стенами
кордона, пал Похитонов.
Положение Фетисова было безнадежно.
Уцелевшие казаки и солдаты в отчаянии засели в самых опасных местах и, насколько
хватало сил, поражали неприятеля метким огнем. Но спасения уже не было. Черкесы
зажгли вокруг кордона кучи сухого назема, и огонь, раздуваемый ветром, быстро
перебрался внутрь укрепления. Сухие и крытые соломой строения вспыхнули, как
порох, и волны густого черного дыма затопили кордон. Тогда Фетисов крикнул
команде: "Братцы! Приходится погибать уже не от черкесов, а от огня, так не
спасемся ли бегством, куда кто потрафит?" Растворены были все калитки, но только
пятерым удалось проскочить незамеченными к крутому обрыву Кубани, все остальные
погибли. Новогригорьевский пост был сожжен и разграблен. Начальник поста
Похитонов и с ним двадцать человек были убиты; штабс-капитан Фетисов, сорок два
казака и тридцать пять солдат, тяжело израненные, взяты в плен. Так закончилась
эта кровавая драма; и теперь на месте страшного побоища
...в чистом поле
Могила
чернее,
Де кровь текла казацька -
Трава зеленее...
[Исторический
раздел] | [«Кавказская
война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
© 2007, Библиотека «Вѣхи»