[ОГЛАВЛЕНИЕ]
| [Библиотека «Вехи»]
ЖАН КАЛЬВИН
О ХРИСТИАНСКОЙ
ЖИЗНИ
Глава I
О ЖИЗНИ ХРИСТИАНИНА, И
ПРЕЖДЕ ВСЕГО О ТОМ,
КАК НАСТАВЛЯЕТ О НЕЙ СВЯЩЕННОЕ
ПИСАНИЕ
1. Цель жизни возрождённого[1]
христианина в том, чтобы установить гармонию[2]
и согласие между Божьей справедливостью и нашим послушанием, утвердившись в
усыновлении, которым Бог объявил нас своими детьми. И хотя закон Божий поведал о
новой жизни, возрождающей нас и возвращающей к его образу и подобию, мы из-за
на-[ шей непонятливости нуждаемся в помощи — в том, чтобы нас подталкивали по
пути этой новой жизни. А поэтому полезно изложить некоторые места из Священного
Писания, чтобы люди, желающие обратиться к Богу, не сбились с пути, поддавшись
безрассудным страстям.
Намереваясь обучать христианскому образу
жизни, я хорошо представляю, что приступаю к сложной и неисчерпаемой теме,
которой можно было бы посвятить большую книгу, если бы я задумал излагать всё
подробно. Ведь мы знаем, как многословны поучения прежних докторов[3],
когда они рассуждают лишь об одной какой-либо добродетели. И дело здесь вовсе не
в чрезмерной словоохотливости; ибо какую бы добродетель мы ни стали восхвалять,
сведения о ней так обширны, что правильное рассуждение кажется невозможным без
большой обстоятельности. Однако я не стремлюсь ни подробно рассказывать про
учение о жизни, которое разработал, ни разъяснять каждую добродетель по
отдельности, ни составлять пространные поучения. Всё это следует искать в других
книгах, главным образом в гомилиях[4]
прежних докторов, то есть в предназначенных для публики проповедях.
Я укажу лишь некий план, которым должен
руководствоваться христианин, направляясь к верной цели благоустроения своей
жизни.
Я кратко изложу, повторяю, лишь общее
правило, которому он мог бы следовать во всех своих поступках. Не исключено, что
иногда нам придётся вводить рассуждения, встречающиеся в проповедях прежних
докторов; однако предстоящее нам дело требует по возможности более сжатого
изложения. Ведь подобно тому, как философы[5]
исходят из общего понятия о честности и справедливости, рассуждая об отдельных
обязанностях и различных проявлениях добродетели, Св. Писание тоже толкует о
частностях на основе общего, но лучше и убедительнее философов.
Разница в том, что философы, снедаемые
честолюбием, старались придать форме изложения особый блеск и строгую
последовательность, дабы показать свою проницательность. Напротив, Св. Дух,
поучая без какой-либо высокопарности и самолюбования, не всегда столь строго
придерживается определённого порядка и метода. Тем не менее, подчас прибегая к
ним, Он указывает нам, что не следует пренебрегать и методичностью.
2. Итак, метод Писания, о котором идёт
речь, двоякий. Его цель, во-первых, вселить в сердце любовь к справедливости, к
которой по своей природе мы отнюдь не склонны. Во-вторых — снабдить нас чётким
правилом построения жизни, предохраняющим от ошибок и заблуждений.
Что касается первой цели, то в Писании
есть много превосходных рассуждений, способных возбудить в сердце любовь к
добру; о них мы уже не раз говорили, а о некоторых вспомним и здесь. Для начала
зададимся вопросом: есть ли довод убедительнее, чем тот, что надо быть святыми,
поскольку свят наш Бог (Лев 19:2; 1 Пет 1:16)?
К этому Писание добавляет, что мы рассеяны
по лабиринту этого мира, как заблудшие овцы, но Он собрал нас, дабы мы
находились вместе с Ним.
Говоря о нашем соединении с Богом, надо
помнить, что связует нас святость.
Но мы вступаем в общение с нашим Богом
вовсе не благодаря своей святости. Ибо, прежде чем стать святыми, нам надо
припасть к Нему, чтобы Он уделил нам от своей святости, а мы смогли последовать
за Ним по его зову; и поскольку его слава не может быть запятнана ни скверной,
ни беззаконием, нам надо быть похожими на Него, раз мы принадлежим Ему.
Писание учит, что именно в этом конечная
цель нашего призвания[6],
к которой мы должны постоянно стремиться, если хотим достойно ответить нашему
Богу. Ибо зачем было избавлять нас от грязи и скверны, в которые мы были
погружены, если мы хотим оставаться в них всю жизнь?
Далее, Писание напоминает, что если мы
хотим принадлежать к Божьему народу, нам следует жить в святом городе
Иерусалиме. Поскольку этот город Он освятил и посвятил своей славе, недопустимо,
чтобы его оскверняли нечестивцы и профаны[7].
Поэтому и сказано: кто ходит непорочно и делает правду, тот найдёт обитель под
сенью Господа (Пс 23:3; 14:2; Ис 35:8 и др.). Ибо не пристало храму, в котором
пребывает Он, быть грязным, как хлев.
3. Затем, чтобы ещё более воодушевить нас,
Писание раскрывает, как Бог примирился с нами во Христе и дал в Нём людям столь
яркий пример и идеал для подражания.
А те, кто думает, будто нравственное
учение могут хорошо и убедительно развивать только философы, пусть попробуют
найти в их сочинениях столь же добрые наставления, как те, что я сейчас изложил.
Когда они изо всех сил стараются призвать нас к добродетели, то приводят
единственный довод: надо жить в соответствии с природой.
Писание же верно указывает нам более
надёжный источник истины, когда велит не только сообразовывать всю жизнь с
Богом, подателем её, но и напоминает, что во грехе мы пали и уклонились от
подлинной цели сотворения человека.
Оно добавляет, что Христос, примиривший
нас с Богом-Отцом, дарован нам как образец непорочности, которому мы должны
следовать в жизни.
Можно ли сказать что-либо более
вдохновляющее и убедительное? И можно ли ещё чего-то требовать? Ибо Бог принял
нас своими детьми с условием, чтобы в нашей жизни проступал лик Христа; если же
мы не стремимся к справедливости и святости, то не только низко и бесчестно
предаём своего Творца, но и отрекаемся от Него как от Спасителя.
Следовательно, Писание заботится о том,
чтобы раскрыть перед нами все благодеяния Бога и все условия нашего, спасения,
когда, например, провозглашает: поскольку Бог дан нам как Отец, то нас можно
обвинить в подлой неблагодарности, если мы не ведем себя как его дети (Мал 1:6;
Еф 5:1; 1 Ин 3:1).
И поскольку Христос очистил нас, омыв
своею кровью, и передал нам эту чистоту через крещение, то нам непозволительно
погрязнуть в новой скверне (Еф 5:26; Евр 10:10; 1 Пет 1:15, 19).
Поскольку Он сделал нас частью своего
Тела, нам нужно тщательно соблюдать чистоту, ибо мы — члены Тела Христова (1 Кор
6:15; 15:35; Еф 5:23).
Поскольку Он, наш Глава, вознёсся на
небеса, нам следует отрешиться от земных привязанностей, чтобы устремить все
помыслы к небесной жизни (Кол 3:1).
Поскольку Св. Дух осенил нас, чтобы мы
стали Божьими храмами, нам надо приложить усилия, дабы слава Божья приумножалась
в нас и ничем не была запятнана (1 Кор 3:16; 6:19; 2 Кор 6:16).
Поскольку наши душа и тело предназначены
для бессмертия в Царстве Божьем и для нетленного венца его славы, нам надлежит
сохранять в чистоте и без порока душу и тело вплоть до пришествия Господа (1 Фее
5:23).
Таковы разумные и надёжные основы
благоустроения нашей жизни, подобных которым не найти во всех сочинениях
философов; ибо когда речь идёт о том, чтобы разъяснить человеку его долг, они
рассуждают лишь о природном достоинстве человека и никогда не поднимаются до
более возвышенного.
4. Теперь я обязан обратить своё слово к
тем людям, которые, не зная о Христе ничего, кроме имени, хотят, однако,
считаться христианами. Но разве это не дерзость — похваляться его святым именем,
когда на самом деле к Нему приобщился только тот, кто воистину познал Его через
слово Евангелия?
Ал. Павел полагает, что нельзя истинно
познать Христа, если не отрешиться от ветхого человека, истлевающего в
обольстительных похотях, дабы облечься во Христе в нового человека (Еф 4:22-24).
Отсюда следует, что такие люди лгут,
утверждая, будто познали Христа, тем самым оскорбляя Его, как бы ни была красива
их болтовня.
Ведь Евангелие учит не языку, а жизни[8].
Его нужно постигать не только с помощью разума и памяти, как другие науки, но
оно должно полностью захватить душу и утвердить свой престол и ковчег в глубине
сердца — в противном случае оно не принято. Поэтому пусть они либо не позорят
Бога своей похвальбой, либо проявят себя как ученики и последователи Христа.
Первое место в религии мы отвели её
учению, поскольку оно является началом нашего спасения. Но чтобы это учение
принесло нам пользу и дало свои плоды, оно должно проникнуть в глубину сердца и
оказать воздействие на нашу жизнь и даже на свой лад преобразовать нашу природу.
Если философы имеют все основания для
гнева на тех, кто корыстно пользуется плодами их трудов, превращая в
софистическую болтовню то искусство, которое они считают руководством к жизни,
то насколько же больше оснований у нас обличать болтунов, сующих нос в
Евангелие, но отвергающих его собственной жизнью! А ведь Евангелие должно
проникать в самое сердце, укорениться в душе во сто тысяч раз крепче, чем все
философские поучения, цена которым невелика.
5. Я не требую, чтобы нравы христианина
абсолютно и полностью соответствовали Евангелию; хотя следует этого желать и к
этому стремиться. Я не требую евангельского совершенства столь строго и
неукоснительно, чтобы не признавать христианином человека, который его не вполне
достиг. Ибо тогда все миряне оказались бы отвергнутыми церковью; ведь не найти
ни единого человека, который, несмотря на все свои старания, не был бы ещё очень
далёк от совершенства, а большинство людей вовсе не приблизились к нему.
Что же необходимо? Разумеется, нам
необходимо иметь перед глазами эту цель, на неё должны быть направлены все наши
поступки: то есть нам следует стремиться к заповеданному Богом совершенству. И я
призываю, чтобы вы прилагали усилия и надеялись достичь цели.
Ведь если мы сопричастны Богу, то
недопустимо по собственной прихоти одну часть заповеданного в его слове
принимать, а другую отвергать. Ибо Он требует от нас прежде всего цельности.
Этим словом Он обозначает простоту чистого сердца, свободного от какого бы то ни
было притворства и не приемлющего двоедушия. Это как если бы сказать, что
главное в правильной жизни — духовное[9],
когда сокрытая в душе любовь искренне посвящается Богу, дабы человек шёл путём
справедливости и святости. Однако, пока мы пребываем в земной темнице, нет среди
нас ни настолько крепкого духом, ни настолько целеустремлённого, кто шёл бы по
этому пути достаточно быстро: напротив, в своём большинстве люди настолько слабы
и немощны, что шатаются и хромают, едва продвигаясь вперёд; так пусть же каждый
идёт в меру своих скромных возможностей, но не сходит с избранной стези.
Как бы медленно человек ни продвигался, он
каждый день понемногу приближается к заветной цели.
Будем же непрестанно стремиться как можно больше
преуспеть на стезе Господней и не утратим решимости, если преуспеем лишь в
малом. Даже если наши чаяния не сбылись, ещё не всё потеряно, только бы
сегодняшний день был лучше дня вчерашнего[10].
Лишь бы мы стремились к чистой и поистине простой цели и старались её
достигнуть, не обманываясь суетной лестью и не прощая себе пороков; пытались
становиться день ото дня лучше, пока не приблизимся к высшему благу, которого мы
должны искать и добиваться в течение всей жизни, чтобы, избавившись от немощной
плоти, приобщиться к нему и стать его полноправными участниками в тот день,
когда Господь призовёт нас к себе.
[ОГЛАВЛЕНИЕ]
| [Библиотека «Вехи»]
© 2002, Библиотека
«Вехи»
[1] О возрождении
верой и покаянием говорится в главе III третьей
книги.
[2] Понятие о гармонии
(фр. melodie, лат. symmetria), т. е. о благозвучии и
соразмерности, является ключевым в этике Кальвина, сохраняя в его языке
образность музыкального термина. Речь идёт об установлении Богом меры, порядка и
красоты — гармонии — как об основном законе, на котором основываются отношения
Бога к человеку, христианина к Богу, а также должны основываться отношения
верующих между собой.
[3] Т. е. в сочинениях церковных
писателей. Строго говоря, титул “доктора” (“Учителя Церкви”) давался в Средние
века римским папой некоторым богословам за особые заслуги перед Католической
церковью и святость жизни. К сер. XVI в. официально признанных
“докторов” было немного: Амвросий Медиоланский (ок. 339-397), Иероним (ок.
342-420), Аврелий Августин (354-430), но в сочинениях реформатора слово “доктор”
употребляется по отношению ко всем известным христианским писателям.
[4] Гомилии — особый
жанр ораторского искусства и сочинения; речь, обращённая к народу,
преимущественно на темы Евангелия. Эти речи, получившие распространение в первые
века христианства, отличались простотой и доверительностью, хотя произносившие
их ораторы могли быть изысканными стилистами. В восточной христианской Церкви
своими гомилиями особенно славился Иоанн Златоуст (341-407), в латинском мире —
Августин. Отцы западной христианской Церкви в большей степени насыщали свои речи
риторикой и научным аппаратом, нежели создатели первых
гомилий.
[5] Имеются в виду
прежде всего мыслители Древней Греции и Древнего Рима. Поскольку античные
философы-язычники творили в эпоху, предшествовавшую Евангелию, проблему ценности
их наследия Кальвин рассматривал двояко. С одной стороны, он вводил в
вероучительные тексты анализ тех направлений античной философии, которые давали
ему основания для возвышения христианской мысли. В сочинениях реформатора очень
много ссылок на классические системы (Демокрит, Платон, Аристотель),
эллинистическую философию (эпикурейцы, стоики, скептики), философию эклектизма
(Цицерон, Плутарх). С другой стороны, высоко ценя научные методы ряда античных
школ, Кальвин, как правило, вступал с ними в полемику, поскольку они не знали
христианской истины. Даже у Платона реформатор не находил должной религиозности,
а философию относил к разряду профанных, мирских, светских дисциплин, над
которыми должна первенствовать теология.
[6] Фр.
vocation, лат. vocatio. Толкование этого слова в Св.
Писании сыграло особую роль в учениях реформаторов XVI в. о человеке. В Вульгате
(латинском переводе Библии, считавшемся у католиков единственным источником
Слова Божия) оно означало призывание Богом верующих к спасению. Лютер при
переводе Библии использовал немецкое слово Beruf, смысл которого уже тогда
включал призыв к выполнению профессиональной работы, к достижению определённого
положения в обществе. Вокруг толкования этого слова в Библии велись не столько
филологические, сколько идейные споры, в ходе которых складывалась
протестантская концепция призвания, придавшая священный смысл деятельности
христиан в миру. Кальвин внес существенный вклад в разработку этой концепции
(ср. гл. V, 6).
[7] В терминах,
употреблявшихся в ренессансной литературе XVI в., при определении отношения
личности к религии различались степени возрастания веры. Поэтому слова
“безбожник”, “нечестивец”, “неверующий”, “профан” не были синонимами. Они
подразумевали определённую точку между полюсами неверия и
веры.
[8] Здесь
опровергается мысль о том, что Библия подлежит филологическому изучению наравне
с другими древними текстами. Для подобного изучения много сделал Эразм
Роттердамский, а реформаторы использовали его результаты, чтобы показать,
насколько не соответствует божественному Слову католическое учение. Однако
последовательное применение методов Эразма оказалось для протестантской церкви
неприемлемым, и Кальвин выдвигал требование ограничить филологическую критику
Писания, подчёркивая его богодухновенность.
[9] Здесь имеется в
виду конкретное явление — учение т. н. “спиритуалов”, или “духовных либертинов”.
Они предложили католикам и протестантам сосредоточиться на сущности христианской
веры, не придавая большого значения обрядам, т. е. деятельности определённой
Церкви. В условиях Реформации и гражданских войн все стороны конфликта объявили
спиритуалов еретиками (см. тж. прим. 35).
[10] Мысль о том, что
христианская жизнь — это движение вперёд, требующее ежедневных усилий, Кальвин
развивал в письмах. Здесь даны конкретные советы, как совершенствовать себя “в
святости жизни”, “в добродетели”, “в любом благом деле”, даже если Бог к этому
не принуждает. “Увеличивайте дары своего духа”, “вы должны достичь большего в
каждой добродетели”, “вы должны наращивать каждый духовный дар”, “приумножайте
себе милости, которыми Бог оделил вас”. Можно сопоставить эти советы и
требования с формулой кальвинистской исповеди:
“Пусть день ото дня
растут в нас милости Твоего Святого Духа...” Требуя от верующих непрерывного
духовного прогресса, Кальвин исходил из важнейшего правила духовного развития:
чтобы не отстать и не пасть, надо двигаться вперёд.