Андрей Еремин, "О.Александр Мень. Пастырь на рубеже веков"

[Александр Мень] | [Содержание] | [Библиотека «Вехи»]

АНДРЕЙ ЕРЕМИН

«О.Александр Мень. Пастырь на рубеже веков».

Москва. «Сarte Blanche» совместно с издательством «Бумажная галерея», 2001, объем 496 с.

Главы из книги

Часть первая.
Приход

Выбор о. Александром священнического пути. Духовная ситуация в стране; псевдорелигиозность народа. Церковь и Российская империя. Интеллигенция и Церковь (до революции и после). Священник отверженного сословия. Религия и научное мировоззрение. Поиски «золотой середины» в духовной жизни. Стратегия христианского возрождения в России. Свобода и творчество. Задачи и ценности человека. Стиль общения о. Александра с людьми. Работа с молодежью. Правильное понимание христианской аскезы. Неприятие рутины и начетничества в церковной жизни. Отношение к отцу Александру простых прихожан, духовное окормление пожилых. Благоговение перед природой – важный этап в развитии религиозного сознания. О. Александр о простоте церковного быта. Место Божественной литургии в его жизни. Как открыть в себе христологическое сознание. Современное пастырство и традиционное старчество. Смысл послушания. Отношение о. Александра к церковным реформам. Его взаимоотношение с епископатом. Деятельность отца Александра в последние годы его жизни.

….

Отец Александр легко общался с людьми, еще не принявшими христианскую веру. Он жил среди них и умел их любить, несмотря на то, что находился в идейной оппозиции существующему режиму. На вопросы о своей вере он отвечал, не нападая и не обличая, а, напротив, отыскивая положительные черты, общие для него и его собеседника. Общими были такие понятия, как справедливость, братство, скромность и некоторые другие, заимствованные коммунистической идеологией из христианской этики. Хотя эта идеология была лживой и использовала данные представления, чтобы манипулировать сознанием масс, но все-таки подобные положительные принципы питали ум и совесть многих честных людей советской эпохи. С этим надо было считаться.

Батюшка никогда не стремился доказать оппоненту его несостоятельность; он всегда апеллировал к лучшему в собеседнике и разговаривал с ним так, будто тот выше своего уровня, чтобы у человека был стимул подняться над тем, к чему он привык.

Неприятию людей и жизни, враждебности, осуждению, которые были весьма характерны для диссидентских кругов 60–80-х годов, батюшка противопоставлял любовь, сочувствие, милосердие, понимание. И все, что он делал и писал, пропитано этим духом. Он считал, что книги, где нет беспристрастности, доброжелательности, — это книги инквизиторов, которых лишили возможности сжигать людей на самом деле; так вот они сжигают их на бумаге.

Отец Александр полагал, что люди, для которых весь мир состоит из одних негодяев, — это те, у кого в душе царит зло, поэтому и кругом они видят одно только зло. А батюшка полагал, что живя в действительно трудных условиях, советские люди удивительным образом сохраняли человеческий облик. Он говорил, что они могли бы быть намного хуже, и мы должны удивляться тому, что они сохранили какую-то человечность. Сам отец Александр всегда старался в любом человеке найти что-то возвышенное, позитивное и сокровенное (в каких бы формах это ни выражалось) – найти, так сказать, его религиозный центр.

Библейская мудрость учит, что чистого и святого в человеке мало (не зря говорится в псалме: «Вот я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя», т.е. грешен человек от рождения, по природе). Самое лучшее, если в личности изначально есть просто «человеческое» — невыдуманный, нелицемерный, истинный гуманизм. Это начало должно в человеке проявиться, а потом он должен почувствовать, что этого недостаточно, что, возможно, задумано о нем нечто большее.

Лишь с тем, у кого есть истинно позитивные принципы (доброта, справедливость, творчество, любовь к истине), можно говорить о большем, о том, чего ему не хватает. А тот, у кого все человеческое изъято из жизни, придя в Церковь, превращается в подобие старца Ферапонта из «Братьев Карамазовых». Его позиция — образец отрицательного, «закрытого христианства», граничащего с изуверством.

Отец Александр хотел, чтобы его ученики, выросшие во вражде к советской идеологии, не заразились чувством ненависти к «чужим», но учились христианской проповеди у апостола Павла на примере его обращения к жителям Афин [20]. Апостол говорил о неизвестном, но почитаемом горожанами Боге, исходя из убеждения, что искра Божия дана каждому человеку, и надо только найти слова, которые помогут людям вернуться к сердцевине своего собственного «я», найти лучшее, что есть в их душах.

Напротив, говорил батюшка, «тот, кто оскорбляет другого, кто его унижает, кто, даже имея сокровища веры, ставит себя выше и гордится этим, тот никогда не добьется успеха. Никогда не проникнет в человеческую душу и сердце, и вообще, такой человек неправ. Потому что злом добра никогда не посеешь».

Батюшка знал, что те люди, которые еще вчера являлись врагами Церкви, но по натуре своей были романтиками, идеалистами, потом вполне могли стать членами его паствы. Именно к ним можно было обратиться с настоящей христианской проповедью, именно тут можно было надеяться на настоящее обращение. И куда меньше шансов было в работе с циниками, зараженными мещанской рассудительностью, с теми, кто ни во что не верил, сумел обуржуазиться при коммунистах и забыл о поисках смысла жизни.

Что для отца Александра было абсолютно неприемлемо, так это вульгарный материализм в его низших формах, любая форма пошлости.

Работу с интеллигенцией отец Александр вовсе не считал для себя тяжелым крестом, гораздо труднее ему было иметь дело с косностью и невежеством. Он любил людей творческих, внутренне свободных, независимых. К ним он относился особенно бережно, никогда не «ломал», осторожно вел ко Христу. Батюшка старался «ювелирно» поворачивать их мышление, освобождая от стереотипов и идеологии, научая свободно и широко мыслить. Он всячески поощрял творческий рост, считая, что в этой жизни человек должен стремиться к максимальному развитию своей души, своих дарований.

Сам обладая огромным духовным и душевным богатством, он умел искренне радоваться способностям и успехам других людей. Причем он радовался за них так, как они сами за себя не радовались. Даниил Андреев верно отмечал: «Чувство сорадования свойственно просветленным» [21].

Обыкновенно люди плохо умеют сорадоваться. Но как умел это батюшка! Он «видел цветы, а не сорняки», обладал редким даром — видеть прекрасное, лучшее в людях, природе, мире. И поощрял именно такое отношение к жизни. Он говорил: «Один из ключей к счастью — научиться доброму отношению к людям». Все, кто его знал, действительно чувствовали, что он счастливый человек, что он имеет такой ключ.

Отец Александр был воодушевлен Богом и умел сообщать свое воодушевление другим. Он как бы распространял вокруг себя избыток собственной творческой силы, заряжал своей бесконечной энергией. Творческие люди тянулись к отцу Александру не только потому, что находили у него разрешение своих жизненных проблем, но и потому, что подобное притягивает подобное. Им было с ним хорошо, у них сразу возникало понимание без лишних слов.

Людей также притягивал его необыкновенный дар перевоплощения в собеседника. Батюшка сам говорил, что «единственное перевоплощение — это перевоплощение в другого человека», чтобы суметь чувствовать его боль и радость. Это и есть любить ближнего как самого себя.

Таким образом, сама личность отца Александра явилась для наших современников примером истинной интеллигентности, без которой нельзя сделать ничего стоящего в деле культурного возрождения общества и Церкви. Отец Александр хотел видеть христианских интеллигентов апостолами современности, но важно было снять с интеллигенции флер избранности, кастовости, научить открытости и ответственности перед народом.

Конечно, с творческими людьми работать непросто. Они не склонны к слепому послушанию, ничего не принимают на веру, могут «самоутверждаться» и обнаруживать трудный характер. Но отец Александр надеялся, что после прививки к истинной христианской традиции они смогут внутренне преобразиться и по-настоящему открыться миру, сохранив и приумножив все прекрасное, творческое, что было до них в истории Церкви. Отец Александр считал важным помогать таким людям: «Много людей было, погруженных лишь в повседневные заботы, но не они формируют душу культуры, а творческое меньшинство, и оно для этого должно иметь время».

Советская система, власть диктатуры пролетариата десятилетиями унижала российскую интеллигенцию, заставляла ее чувствовать себя в обществе так называемой «прослойкой». Но люди не хотят чувствовать себя ничтожными, не хотят быть винтиками в машине, не хотят, чтобы ими манипулировали.

Западный богослов отец Рене Вуайом писал, что люди сегодня жаждут не только простой воды, о которой говорил Христос в Своей притче о Страшном Суде. Один из наиболее часто встречающихся видов жажды — это жажда уважения, человеческого достоинства [22]. И отец Александр всегда старался поднимать в людях это достоинство, чтобы они осознали свою нужность обществу, избавились от чувства униженности через любовь Христа.

Для отца Александра как для пастыря это не было простым проявлением доброты. Он понимал, что ничтожному человеку трудно полюбить Господа, человек с пониженной самооценкой закрыт, замкнут на себе не меньше, чем человек гордый и самоуверенный. Тот, кто жалеет себя и страдает комплексом неполноценности, не видит людей вокруг и не догадывается о своих подлинных проблемах. Поэтому существенное место в проповедях и наставлениях батюшки занимала мысль о том, что ничтожных, маленьких людей нет; что все мы одинаково и бесконечно дороги нашему Господу. Кроме того, почувствовать любовь Бога может только тот, кто знает, что такое быть любимым другим человеком...

Осознание своей онтологической ценности в глазах Христа помогает человеку откликнуться на Его любовь, услышать Его призыв, открыть свое сердце. Ничтожный человек, недолюбленный, недооцененный, видит Бога как Громовержца и не верит в Его заботливый промысел, не верит в то, что Бог его любит, сколько бы ему об этом ни толковали.

Все святые — те, кто познал на себе преображающее действие Духа Святого, рождение в себе Новой твари, — говорили о высоком призвании человека: «Познай свое благородство, а именно, что призван ты в Царское достоинство», «ты призван к сыноположению, к братству, в невесты Христу» [23].

В одной из проповедей батюшка говорил: «Мы созданы, каждый из нас оберегаем, каждый из нас — дитя Божие, мы не можем быть ничтожны; мы об этом забыли, — вот почему мы несчастны».

Отец Александр высоко ставил поиск человеком своего и только своего места в жизни, верность своему призванию, чего бы это ни стоило. Он считал, что если Бог позвал, если дорога определена — нечего «подстилать соломку», чтобы не упасть. Тут он бывал непреклонен.

В книге «Сын Человеческий» батюшка писал: «Проповедь Иисуса обращена не к “массам”, не к безликому муравейнику, а к личности. В толпе духовный уровень людей снижается, они оказываются во власти стадных инстинктов. Поэтому Христос придает такое значение отдельным судьбам. В любом человеке заключен целый мир, бесконечно ценный в очах Божиих» [24].

Одна прихожанка Новой Деревни рассказывала мне о своем первом приезде в церковь со своим приятелем, который открыл ей туда дорогу. Когда она увидела, как батюшка подошел, обнял, поцеловал ее друга, она впервые в жизни почувствовала, что такое отец. Он не был гуру или суровым старцем, не был формальным «духовным отцом». Он был человеком, действительно родившим нас в духовную жизнь. Отношения отца Александра с прихожанами лучше всего иллюстрирует его же проповедь о блудном сыне:

«Заметьте, что отец как будто бы всегда стоял на пороге и ждал своего сына, которого продолжал любить, и ждал не с гордостью, не с тем, чтобы упрекнуть его, а ждал с горечью и любовью. И несмотря на то, что он был уже глубоким стариком, первым побежал ему навстречу, обнял и ничего не ответил на заученные слова, которые повторял его сын: “Отец, я согрешил, я не достоин называться сыном, я буду у тебя работником”. Отец повел его в дом, велел одеть его в новые одежды и устроил пир в его честь. Нам всем понятно, какую радость испытывал отец, потому что почти у всех нас есть дети, и хотя они нередко нас огорчают, для матери и отца дети всегда остаются детьми, что бы они ни сделали. И вот об этих родительских чувствах говорит Господь в Своей притче – о том, что отец не упрекнул сына, не сказал ему: “Ты развеял по ветру мои деньги”, а простил его и устроил праздник...»[25].

Для батюшки настоящий отец – тот, кто относится к детям с нежностью, без давления. Кто способен по первому требованию, без ссоры отпустить заблудшее чадо в «страну далече».

А как мечтал отец Александр, чтобы у нас в жизни что-то получилось, чтобы мы нашли себя, чтобы добились успеха в том, что делаем! Он и сам всячески этому способствовал. Но никогда не предопределял наших шагов, не навязывал своего мнения, хотя и обладал удивительной прозорливостью. Как деликатно он помогал проявиться талантам, но никогда насильственно не раскрывал руками лепестки еще не распустившегося цветка. Он только питал его своими соками, согревал своим теплом и любовью. И конечно, он дарил свободу, которая предполагала, что любой человек мог уйти от него. Это была любовь, подобная любви Небесного Отца. Люди, прошедшие в детстве через авторитарное воспитание, познавали в общении с батюшкой любовь Бога Отца...

…

Отец Александр никогда не жалел, что живет и служит за пределами Москвы, даже наоборот, считал свою работу за городом подарком судьбы. Свежий воздух, природа — все это компенсировало для него неудобства частых поездок на электричке в церковь и в семьи московских прихожан. Батюшка относился к природе так же благоговейно, как к самому прекрасному храму. Он рассказывал, что в детстве какое-то время ежедневно ходил в биологический музей и там его охватывало такое благоговение, что он с трудом сдерживал руку, чтобы не перекреститься. Именно тогда он стал понимать, что в мире нет ничего профанного, но что все сакрально, кроме греха. Созерцание природы с детства стало для него «теологией прима».

Позже в своем шеститомнике он напишет замечательные слова: «Восхищенное смирение, рожденное панорамой мироздания, — вот один из верных путей к Богу. Это изумление лучше самой остроумной метафизики приводит к подлинному соприкосновению с верховной Реальностью Сущего» [32]. Как близки ему в этом и преподобный Серафим Саровский, и святой Франциск! Отец Александр говорил: «Все горы мира созданы для того, чтобы люди могли поднять свои взоры к небу, чтобы они могли молиться перед Господом». Тут вспоминаются слова святого Бонавентуры, который, размышляя о мире, о природе, писал: «По “следам” Божиим можно понять Бога, восхититься к Богу, и молиться, и узнавать Бога в проявлениях Его».

Благоговейное отношение к природе неоднократно было темой проповедей отца Александра. О необходимости приобщения к ней для гармоничного развития души он часто говорил своим прихожанам, особенно городским. Он также хотел, «чтобы мы, дети Творца, дети природы, которые тоже являемся творением, получая радость, восхищение, вдохновение, когда мы видим чудеса природы, никогда не привыкали к этому...» «В такой момент мы должны стать такими, как Адам в первый день творения, когда он окинул взором все вокруг и увидел то чудо, которое его окружает. В таком созерцании, в такой медитации — один из источников счастья человека. И это всегда рядом с нами». Только важно не забывать, что человек отличается от всех остальных творений даром нравственного чувства, этической волей, которая в природе нигде больше не существует.

Храм в Новой Деревне летним утром казался насквозь пронизанным солнцем. Когда длинные лучи из яркой синевы неба попадали внутрь, они создавали косые снопы света, падающие на вынесенную Чашу с Причастием и на лица прихожан. И на фоне этого торжества света – пространство клироса, погруженное в прохладный полумрак.

Этот деревянный храм с низким потолком и большими окнами, построенный в начале ХХ века, чем-то напоминал старинные русские церкви, ничем не примечательные, в которых еще не было никакой помпезности и роскоши.

Простота храма была близка душе отца Александра и вообще всему складу прихода в Новой Деревне.

Мне вспоминается одна картина. Конец лета 1990 года. Всенощная. Мы с ним вдвоем в алтаре. Стоит чудесный теплый вечер. С улицы сквозь открытые окна доносится громкое пение птиц, заглушающее хор на клиросе. Алтарь погружен в дымку от курящегося ладана. Все вокруг оставляет ощущение новизны и чистоты. И такие спокойные звуки — шелест перелистываемых страниц на аналое рядом с престолом. Слышится гул пчелы в углу оконного стекла. Мерное тиканье часов на стене... Батюшкина фигура, склонившаяся над книгой. Я подхожу к окну и обращаю его внимание на удивительный вид: яркий цветной узор из красных, желтых и изумрудных листьев в лучах вечернего солнца. Он смотрит и задумчиво говорит: «Это здесь самая замечательная икона».

У батюшки было умение расслабляться в такой атмосфере мира и тишины, он легко ловил неторопливый ритм немного заунывного пения и становился совершенно умиротворенным.

Небольшой деревянный храм смотрелся красиво и зимой. Синева куполов, что появлялась еще издалека и просвечивала сквозь заиндевевшие ветки деревьев, сливалась с синевой зимнего холодного неба. Во дворе по бокам храма и на кладбищенских могилах лежали белые сугробы. Мохнатые еловые ветви, покрытые пушистым искрящимся снегом, были видны через окна храма. Не зря это так запомнилось А. Галичу:

«Когда я вернусь,

Я войду в тот единственный дом,

Где с куполом синим не властно соперничать небо,

И ладана запах, как запах приютского хлеба,

Ударит в меня и заплещется в сердце моем...»

В созерцании природы отец Александр находил особое и лично к нему направленное обращение Бога. «Когда человек знает о небесном взоре, обращенном к земле, земля расцветает нетленной красотой. Только тогда мироздание обретает смысл, ценность и цель», — писал он в книге «У врат молчания» [33].

Где мы можем ощутить Господа? Отец Александр отвечал:

«Господь повсюду. Если во время Своей земной жизни Он мог быть только в одном месте, — в Вифлееме, в Назарете, в Иерусалиме, то отныне Он принял в свои объятия всю землю, все мироздание. Подобно Отцу, Он всюду, Он с нами в каждый момент. И мы можем ощутить это, призывая Его в молитве, приступая к Святой Чаше, открывая Евангелие».

Эту атмосферу Богоприсутствия отец Александр дополнял собою необыкновенно; он участвовал в ее создании не меньше, чем природа, чем свет, попадающий через окна в храм.

Он очень любил пасхальные службы с открытыми алтарными вратами, что подчеркивает присутствие Бога среди Своего народа. И он сам так вписывался в эту атмосферу Пасхальной радости, пения птиц, солнца! Сильный, светлый, жизнелюбивый — он был совершенно в своей стихии.

...

Храм для отца Александра был центром особого Богоприсутствия, местом, где совершается Божественная Литургия. Он служил величественно и трепетно одновременно. В его движениях не было поспешности, но он был чужд всякой стилизации и не затягивал и без того длинные православные службы.

Прекрасные слова оставила в своих воспоминаниях профессор Е. Завадская: «Много раз я бывала в Пушкино, на службе, — и каждый раз меня поражало, что отец Александр всегда исполняет все на самом высоком эмоциональном и духовном подъеме. В Церкви я оказывалась и в будние дни, когда прихожан было совсем немного, только местные старушки, но отец Александр неизменно совершал церковную службу во всей ее полноте. Восхищала красота, абсолютная законченность его ритуальных жестов, значительность и гармоничность произнесения молитвенного текста» [34].

С тем большей горечью и болью относился батюшка ко всякому неблагоговейному поведению в храме. «Только любовь, вера и благоговение, — говорил он, — угодны Богу, все остальное – на втором месте. Поэтому молящиеся должны беречь свое сердце, чтобы не оскорбить святыню». Отец Александр никогда никому не делал личных замечаний, но видел все, что происходило в церкви, и часто во время общей исповеди указывал на необходимость соблюдать благоговейную тишину:

«Божественная Литургия есть особенный, священный момент всей службы. В это время со страхом и трепетом мы все призываем Господа, чтобы Он пришел к нам. И как бывает горько, как бывает стыдно, когда люди, пришедшие в храм, во время освящения Святых Даров начинают хождения, разговоры, ставят свечи...

Как только мы поем “Достойно”, все, у кого сил хватит, должны на коленях стоять, взывать, а в это время я постоянно вижу: кто-то выходит из храма, кто-то ходит. Я понимаю, что многие это делают по невежеству, по незнанию, но вы-то, которые ходите в храм десятки лет, должны понимать, что в это время Сам Господь приходит в Свой дом, в наш дом, в дом Церкви.

Вот представьте себе, что вы ждете какого-то дорогого гостя, и не просто дорогого гостя, а очень любимого вами. Вот он стучится в дверь, вы ему открываете и вместо того, чтобы провести его в свою комнату, поворачиваетесь к нему спиной и начинаете заниматься своими делами. Конечно, это будет знак небрежения, невежливости, и никому из вас в голову не придет так сделать. А ведь мы так поступаем с нашим Господом Спасителем каждую обедню! Я не помню ни одной Литургии, чтобы кто-нибудь во время освящения Святых Даров не оскорблял Его хождениями, разговорами, выходом из храма, передаванием свечей и т.д.»

«Почему, — говорил отец Александр, — Господь изгнал торгующих из храма? Ведь они, казалось бы, пришли с благочестивой целью — приносить жертву. Они, вроде бы, послужили для храма, однако у них не было благоговения. Поэтому Он изгнал их.... В храме мы должны особенно чувствовать благодать Божию, потому что храм – это не просто дом нашей молитвы, а это еще и место особого пребывания Бога. Всегда на Святом престоле находятся Святые Дары, всегда оттуда идет сила Господня. Это Христос Воплощенный, который пришел к нам, в нашу жизнь...»

Шум разговоров, ходьба со свечами, передача записок в алтарь в самые важные моменты службы — такое поведение давно стало нормой во многих православных храмах. Еще патриарх Тихон настаивал на том, что этот обычай надо изменить, потому что он глубоко чужд благоговейной вере Священного Писания.

Отец Александр говорил в одной из проповедей, что он знает множество случаев, когда о вере христианской судили по людям, ходящим в церковь; их поведение становилось соблазном для других. Почему новички, заглянувшие в храм, потом долго не хотят туда прийти? Да потому, что часто встречают там лишь суету, беспорядок, грубость, недоброжелательство.

«Если мы мешаем Богу, если мы не являем миру такой пример, чтобы людям хотелось быть на нас похожими, значит, мы делу Божьему препятствуем, потому что человек, прежде чем узнать что-то о Евангелии, чаще знакомится с кем-то из верующих людей и видит их вздор, нетерпеливость, злобность, ропот — в сущности, видит их живущими так, как будто вера не касается их жизни. А это значит, что в церковном сообществе уже нет силы, потому что слово полностью расходится с делом.

И тогда люди говорят: “Вы ходите в Церковь для самоутешения, для самоублажения, из суеверных побуждений”. И крыть нам нечем, потому что это наша вина. Потому что Сам Господь сказал: “Да просветится свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославили Отца, Который на небесах”».

Батюшка прекрасно знал, что люди часто ходят в Церковь по привычке и, несмотря на то, что бывают на службе, живут в тех же грехах, что и неверующие, а иногда и похуже. Отец Александр называл их веру «косметическим христианством».

...

Вера, считал отец Александр, должна быть здравой, твердой, спокойной и уверенной. С любителями показного благочестия, надевающими маску святош, батюшка был весьма холоден. Поведение таких людей обычно характеризуется неумеренным увлечением старинными обычаями, строгим следованием ритуалистике, излишней экзальтацией, бесконечными разговорами о постах и о количестве вояжей по святым местам. Они всегда нетерпимо относятся к чужим взглядам, особенно к другим религиям.

Батюшка считал, что подобное поведение не является признаком настоящей церковности. Примером истинной христианской веры для него была жизнь преподобного Сергия Радонежского. Этот святой, по словам батюшки, «был одной из самых могучих личностей, самых сильных людей своего трудного и тревожного времени. Это он вдохновлял на борьбу против иноземных завоевателей, это он мирил людей, это он был, может быть, самым авторитетным в то время в Московском государстве человеком. Казалось бы, такой человек должен быть исключительно надменным, казаться “власть имеющим”. Между тем этот поистине могучий и сильный человек с железной волей подвижника, прошедший через многолетний искус в лесу, оставался необыкновенно смиренным, простым, скромным, непритязательным».

Люди, подобные Сергию Радонежскому, не прячутся от жизненных проблем за церковной оградой, а воспитывают в себе волю к победе над грехами.

Воля, по словам батюшки, — это сила, которая связывает человека с окружающим миром, с тем, что мы воспринимаем всеми органами чувств. Значит, нельзя терять эту силу и жить без нее. Но надо также научиться ее вовремя восстанавливать, иначе теряются гибкость, подвижность души, творческий дух и внутренняя свобода. «Главное, — говорил отец Александр, — быть в том, что сейчас делаешь. Но тот, кто постоянно напрягает эту силу, может оказаться в нужный момент обесточен».

Развить волю человеку помогают самые заурядные дела. Важно только не забывать, что усилия мы прикладываем с одной целью — найти Господа в своем сердце, ибо, кто полюбит Его, тот получит Его силу для преодоления греха, для преодоления зла.

Сила Божия помогает человеку раскрыть свое призвание, найти свой собственный внутренний стиль и ритм жизни. Еще Гете стремился к тому, чтобы воспринимать единство бытия как род живого ритма, примиряющего кажущиеся непримиримыми реальности. Это было свойственно и отцу Александру — не противопоставление, не внутренняя борьба, а гармония. Батюшка считал, что внутренний стиль вырабатывает тот, кто постоянно учится доброму отношению к людям, умению держать себя перед лицом Божиим, управлению своими душевными порывами с невозмутимостью.

Батюшка понимал, что призвание каждого человека уникально, поэтому его педагогические, пастырские решения были сугубо индивидуальными, сколько бы людей к нему ни приходило.

Конечно, у отца Александра были общие наставления, которые он не уставал повторять всем в проповедях и исповедях. Прежде всего, о чтении Священного Писания. А дальше все зависело от того, когда человек услышит призыв, прозвучавший в его сердце. Один приходил и спрашивал, можно ли чаще причащаться, другой — чем он может помочь кому-либо из прихода, и так далее. Батюшка каждый раз решал вопрос конкретно.

Если же кто-то хотел служить в Церкви, отец Александр проверял сначала, как он справляется с простыми поручениями, с семейными проблемами, со своей светской работой, какие отношения устанавливает с людьми в приходе. И благословлял на клиросное, и тем более на священническое, служение, только тогда, когда в мирских делах у человека все было в порядке. Он считал, что если член Церкви не может сделать свою жизнь Божьей в миру, то тем более он не сможет стать настоящим христианином, превратившись в служителя алтаря!

Часто к такой деятельности стремятся люди, не имеющие истинного призвания, а просто уставшие от беспорядочной светской жизни, думающие с помощью внутрицерковной дисциплины, церковного устава внести смысл в свое сумбурное существование. Превращая Церковь в некий психоневрологический санаторий, они и становятся основными носителями и хранителями мертвой религиозности.

Им кажется, что Церковь — это место, куда можно прийти после работы, посмотреть на лампадки, послушать хорошее пение. Отец Александр не возражал против желания отдохнуть душой в Церкви, но у него вызывало глубокое отвращение представление о храме как о месте, где можно, например, «заниматься вокалом, отрабатывать репертуар». С огромной горечью он говорил, что Господь Иисус пришел на землю вовсе не для того, чтобы здесь занимались вокалом. И не для того, чтобы привнести новые виды пения.

Батюшка по опыту знал, что люди, особенно новоначальные, которые сразу устремлялись на клирос, потом плохо усваивали настоящую молитву, не понимали христианского служения и Евангельской проповеди. Такие люди очень быстро отпадали от настоящей христианской жизни. Более того, становились от нее дальше, чем были, когда только пришли в храм. Отец Александр считал такую профанацию христианства самой большой угрозой для Церкви.

Всем, кто был знаком с отцом Александром много лет, запомнилась бесконечная мудрость и бережность, с которыми он вел своих духовных чад. В пастырском воспитании личности у него был такой план: «Человек замыкающийся должен учиться общаться с братьями, сестрами; человек, который чрезмерно общается, “размазывает себя по стенке”, — тот должен немножко собраться; человек негибкий должен учиться смирению. На нашем языке смирение — это открытость, т.е. способность видеть, слышать и понимать. Смирение — это трезвость по отношению к себе, а ни в коем случае не компромисс со злом».

Отец Александр делал выводы о том или ином призвании человека на основании результатов, которых добивались его ученики в своей непосредственной работе или в исполнении данных им поручений.

У отца Александра всегда было много идей, и ему в самом деле нужны были деятельные помощники. Например, некоторых прихожан он привлекал к работе над книгами. Много времени и сил занимали сверка по словарям и энциклопедиям, библиографическая работа, редактура, корректура, машинопись, консультации со специалистами в узких областях знаний, подбор фотографий.

В последние годы отец Александр стал вовлекать своих духовных детей в различные общественные мероприятия. Творческую интеллигенцию он пытался объединить, создав в 1989 году общество «Культурное возрождение». Тех, чьи интересы лежали в области изучения и преподавания Библии, отец Александр ввел в состав редакции журнала «Мир Библии». Достаточно крепких душою и желающих послужить ближнему он направил на работу в группу милосердия при Республиканской детской клинической больнице. Кроме того, незадолго до своей гибели он открыл Воскресную школу, в которой также должны были работать члены его прихода.

«Служение людям, — говорил он, — должно быть таким же повседневным делом, как еда и питье» [55]. «Некоторые имеют такую возможность помогать постоянно, другие же должны активно искать случаев служить людям. Возможности послужить бывают разные, так как вокруг нас достаточно заблудших и печальных, нуждающихся и больных, старых, которые ждут помощи... само служение есть по существу форма Богослужения, форма молитвы». И всегда нужно помнить, что «вера без дел мертва».