[Вл.С.Соловьев] | [Библиотека «Вѣхи»]

 

 

А.В.Журавский

Ислам в религиозно-философской системе Владимира Соловьева[1].

 

 

 

К проблеме ислама Вл. Соловьев обращался во многих своих работах. Как религиозного философа его глубоко волновали два вопроса — собственно, те два во­проса, которые поставила христианская мысль с того момента, когда она впервые столкнулась с феноменом ислама: почему появилось мусульманство (каков его исто­рический смысл) и кто такой Мухаммад (каков его рели­гиозный статус). Эволюция взглядов Вл. Соловьева по этой проблематике как бы в филогенезе воспроизводит развитие христианских представлений об исламе. Первый подступ к проблеме — это небольшая ранняя работа Вл. Соловьева «Три силы»[2] (1877 г.), написанная в период его недолгого пребывания в стане славянофилов. Воспроизведем вкратце ход его рассуждений.

В истории с самого ее начала, утверждает философ, Действуют три коренные силы, управляющие человеческим развитием. Первая сила стремится подчинить человечество во всем многообразии его жизни одному верховному на­чалу, подавить его индивидуальную свободу. Ее предел — "один господин и мертвая масса рабов". Вторая, прямо противоположная сила, "стремится разбить твердыню мерт­вого единства, дать везде свободу частным формам жизни". Предел ее — "всеобщий эгоизм и анархия". Обе эти силы имеют отрицательный, исключительный характер: первая исключает личность ради целого, вторая разрывает соли­дарность целого ради единичного. Третья же сила дает положительное начало двум первым, примиряя единство высшего начала со свободной множественностью частных форм.

В современном мире, согласно Вл. Соловьеву, эти силы проявляют себя в трех исторических культурах, единственно имеющих мировое значение. Под преобладающим влияни­ем первой силы находится мусульманский Восток, вторая сила — это западная цивилизация, третья же — славянство. "В исламе все подчинено единому началу религии, и притом сама эта религия является с крайне исключитель­ным характером, отрицающим всякую множественность форм, всякую индивидуальную свободу. Божество в исламе является абсолютным деспотом, создавшим по своему произволу мир и людей, которые суть только слепые орудия в его руках; единственный закон бытия для Бога есть Его произвол, а для человека — слепой неодолимый рок".

Таким образом, на раннем этапе творчества Соловьев отказывался признать за исламом самостоятельную исто­рическую ценность. Следует отметить, что тогда его конк­ретные знания о религии мусульман были еще крайне поверхностны и определялись в основном популярными в ту пору ренановскими стереотипами: арабская философия — пустоцвет; иранская поэзия — единственно ценное, что дал мусульманский мир, — чужда исламу; лучшие предста­вители ислама — дервиши — "помешанные фанатики"; мусульманской цивилизации чужд прогресс и т.д.

В работе «Великий спор и христианская политика», напи­санной через шесть лет (1883 г.), Вл. Соловьев рассматривал проблему ислама уже в перспективе исторического про­тивоборства восточной и западной культур. Восток, тради­ционная особенность которого состоит в утверждении непреодолимой пропасти между человеком и Богом, обра­щенный и устремленный Христом к богочеловеческому единству, вновь был возвращен восточными христианскими ересями — арианством, несторианством и монофизитст-вом -к своей внутренней потребности разделения чело­веческого и божественного начал. В исламе, который вы­ступил уже не как ересь, а как другая, нехристианская религия, Восток нашел наиболее последовательное, завер­шенное утверждение этого своего традиционного основания. Вовсе не приписывая исламу христианского происхож­дения, Соловьев видит в нем завершение ориентального бунта против богочеловечества. Все, что еще в неявных формах содержалось в восточных христианских ересях, было ясно выражено мусульманством: отрицание идеи боговоплощения, фатализм, простота культа, запрет изо­бражения божественного.

"Скрытый грех христианского Востока становится здесь явным, но это и есть историческое оправдание мусуль­манства". Большинство восточных христиан жили не по закону своей веры. Мусульманство заключает отсюда и несостоятельность самого закона и дает другой, более исполнимый закон. "Мусульмане, таким образом, имеют перед нами то преимущество, что они живут по закону своей религии, так что хотя вера их не истинна, но жизнь их не лжива".

К этому своеобразному оправданию верующих дру­гих религий и неверующих виной перед ними христиан Вл. Соловьев не раз в дальнейшем возвращался. И в работе «Еврейство и христианский вопрос»[3] (1884 г.), и в реферате «Об упадке средневекового миросозерцания»[4] (1891 г.) он утверждал: в том, что евреи и мусульмане "упорствуют" в своих верах, а атеисты в своем неверии, винить следует не их, а самих христиан, которые не руководствуются в своей жизни христианским законом.

В дальнейшем Вл. Соловьев постепенно преодолел не­который схематизм своих взглядов на ислам и его роль в истории. Созданию очерка «Магомет, его жизнь и рели­гиозное учение»[5] (1896 г.), специально посвященного проблеме ислама, предшествовала серьезная работа над исламоведческой литературой — трудами Коссена де Персеваля, А. Шпренгера, Р. Смита, И. Вельхаузена, А. Мюллера, Г. Гримме. Вл. Соловьев изучал также Коран в европейских переводах. Наконец, в ходе работы над очерком он кон­сультировался у известного русского арабиста академика В.Р.Розена.

Соловьевский очерк представляет собой не просто опи­сание жизни и ученияпророка мусульман.Это — своеобразная христианская апология ислама. Позитивная исто­рическая и духовная миссия ислама удостоверяется прежде всего его причастностью к ближневосточной монотеисти­ческой традиции. Эту причастность утверждает Мухаммад, возводя свою веру через Измаила к Аврааму, которого почитают и иудеи, и христиане. Дело Мухаммада имеет провиденциальное значение: «В Мекке родился человек, через которого исполнились древние обе­тования Божий об Измаиле, предке его» (Это положение впоследствии станет центральным в исламософии католического востоковеда Л. Массиньона.)

Несправедливо поэтому ставить вопрос о том, насколько Мухаммад был истинным, а насколько ложным пророком, равно как и нельзя ограничивать его миссию националь­ными и политическими задачами. "У Мухаммада несом­ненно был специальный религиозный гений". Все его действия были безусловно про­диктованы религиозной санкцией. Учение Мухаммада о Боге и его свойствах, о его откровениях, о заповедях Бо-жиих, о судьбе злых и добрых хотя и было весьма неполно, но в нем не было ничего ложного, а сравнительно с язы­ческой религией арабов оно представляло огромный успех религиозного сознания.

«Основная ограниченность в миросозерцании Мухаммада и в основанной им религии — это отсутствие идеала чело­веческого совершенства или совершенного соединения че­ловека с Богом — идеала истинной богочеловечности. Мусульманство требует от верующего не бесконечного совершенствования, а только акта безусловной преданности Богу». Но именно своими общедоступными догматами и простыми заповедями ислам смог приобщить к истории многие народы. Для этих народов религия Мухаммада стала тем, «чем был закон для иудеев и фило­софия для эллинов, — переходной ступенью от языческого натурализма к истинной универсальной культуре, школою спиритуализма и теизма в доступной этим народам на­чальной педагогической форме».

 

 

[Вл.С.Соловьев] | [Библиотека «Вѣхи»]

© 2007, Библиотека «Вѣхи»