[Н.А.Бердяев]
| [«О
рабстве и свободе человека» - СОДЕРЖАНИЕ] |
[Библиотека «Вехи»]
Г л а в
а II
1. БЫТИЕ И СВОБОДА. РАБСТВО
ЧЕЛОВЕКА У БЫТИЯ
§
Метафизика всегда стремилась быть онтологией, философией бытия. Это
очень древняя философская традиция. Парменид был её главным основоположником, он
онтолог по преимуществу. Не было ничего отвлеченнее понятия бытия у Парменида.
Платон не мог примириться с такой отвлеченностью и пытался усложнить и уточнить
проблему бытия. Но от Платона также идет онтологическая традиция. И в наше время
представители онтологической философии — платоники. Я давно усомнился в
истинности онтологизма вообще и платоновского онтологизма в частности и выразил
это ещё в своей книге «Смысл творчества», где утверждал примат свободы над
бытием, хотя терминология моя была недостаточно отчетливой и последовательно
проведенной. Сейчас я, более чем когда-либо, думаю, что онтологизм есть
ошибочная философия. Истинной я считаю философию экзистенциальную, что есть иной
тип мысли и иное понимание старинной проблемы отношения между essentia и
existentia. Истинная философия должна стремиться к конкретной реальности, к
существующему. И такое течение сейчас существует в философской мысли. Впрочем, у
самого Платона была и вечная истина, несмотря на его отвлеченный
онтологизм.
Проблема бытия есть прежде всего проблема о том, в какой мере бытие есть
уже конструкция мысли, т. е. объективация, произведенная субъектом, т. е. нечто
вторичное, а не первичное. Бытие есть понятие, т. е. что-то прошедшее через
объективированную мысль, на нем лежит печать абстракции, и потому оно порабощает
человека, как и всякая объективация. В первичной субъективности существования
совсем не дано бытия, у нас нет опыта данности бытия. У Парменида, в платонизме,
в онтологизме подлинное, идеальное бытие есть универсально-общее,
индивидуально-единичное есть или производное и подчиненное, или призрачное.
Идеальное, идейное есть подлинно реальное. Реальны универсалии. Мир
множественный и индивидуальный есть мир вторичный, отраженный, не вполне
реальный, в нем бытие смешано с небытием. Такова вершина греческой философской
мысли, которая остается в силе и в новой и в новейшей онтологической философии.
Но верно обратное: именно этот эмпирический, объективированный мир есть царство
общего, царство закона, царство необходимости, царство принуждения
универсальными началами всего индивидуального и личного, иной же духовный мир
есть царство индивидуального, единичного, личного, царство свободы. «Общее»,
объективно принуждающее господствует лишь в этом эмпирическом мире, его нет в
мире духовном. Дух в противоположность распространенному мнению противоположен
прежде всего «общему», он знает лишь единичное. Проблема единого и многого
должна ставиться иначе, чем у Платона и платоников. Эта объективирующая,
экстериоризирующая человека мысль конструирует бытие, как «общее», как
универсальное, и потому личное, «сингулярное», превращает в частное, частичное.
Но экзистенциальная истина в том, что реальное, существующе сингулярно, общее же
не реально, и это совсем не в том смысле, в каком это утверждают номиналисты,
которые представляют лишь обратный полюс объективирующей и абстрагирующей мысли.
Про номиналистов говорят платоники-реалисты (С. Франк, Н. Лосский), что они
воображают, будто реальность «лошади вообще», означает, что «лошадь вообще»
пасется на каком-то лугу. Этому они противополагают, что «лошадь вообще»
существует как единство всех отдельных лошадей. Но при этом сохраняется
ошибочность старой проблематики в спорах реалистов и номиналистов. Остается
логическое противоположение общего и единичного, универсального и
индивидуального. Но это противоположение есть порождение объективирующей мысли.
Внутри существования единичное, индивидуальное универсально, конкретное —
универсально и никакого универсального, как общего, не существует. «Лошади
вообще» и «человека вообще» не существует, и нет единства всех отдельных лошадей
и людей как «общего», но в отдельной лошади и в отдельном человеке существует
универсальность (не общность) лошадиного и человеческого существования. Единство
в реальности не походит на единство в мысли. Универсальность отдельного человека
мы постигаем не через отвлечение общих нам человеческих свойств, а через
погружение в его единичность. Употребляя кантовскую терминологию, можно было бы
сказать, что царство природы есть царство общего, царство же свободы есть
царство единичного. Но царство свободы есть царство духа. Философия, которая
кладет в свою основу понятие бытия, есть натуралистическая метафизика. Бытие
есть природа, усия, оно принадлежит объективированному миру, порожденному
рационализацией. Мыслить дух как бытие — значит мыслить его натуралистически,
как природу, как объект, но дух не есть объект, не есть природа, не есть бытие,
дух есть субъект, есть акт, есть свобода. Первичный акт не есть бытие, бытие
есть застывший акт. Мистики верно и глубоко учили, что Бог не есть бытие, что к
Богу неприменимо ограниченное понятие бытия, Бог есть, но не есть бытие. «Я есмь
сущий» — главное ударение на «я», а не на «сущем». «Я», личность, первичнее
«бытия», которое есть результат категориального мышления. Личность первичнее
бытия. Это есть основа персонализма. Бытие — продукт отвлеченной мысли, а
вот этот мой любимый кот существует. Бытие не имеет существования. Понятие бытия
потому уже нельзя класть в основу философии, что это понятие двусмысленное.
Бытие означает и субъект и предикат, и подлежащее и сказуемое. Вл. Соловьёв
предлагает для обозначения субъекта существования употреблять слово сущее.
Но сущее связано с существованием. Онтологическое прельщение, прельщение
бытия стало одним из источников рабства человека. Человек был признан рабом
бытия, которое его целиком детерминирует, он не свободен в отношении бытия,
самая его свобода порождена бытием. Онтология может быть порабощением человека.
Основная проблема есть проблема отношения бытия и свободы, бытия и
духа.
Нужно выбирать между двумя философиями — философией, признающей примат
бытия над свободой, и философией, признающей примат свободы над бытием. Этот
выбор не может определяться одним лишь мышлением, он определяется целостным
духом, т. е. и волей. Персонализм должен признать примат свободы над бытием.
Философия примата бытия есть философия безличности. Система онтологии,
признающая абсолютный примат бытия, есть система детерминизма. Всякая
объективированная интеллектуалистическая система есть система детерминизма. Она
выводит на свободу из бытия, свобода оказывается детерминированной бытием, т. е.
в конце концов свобода есть порождение необходимости. Бытие оказывается
идеальной необходимостью, в нем невозможны прорывы, бытие сплошное, абсолютное
единство. Но свобода невыводима из бытия, свобода вкоренена в ничто, в
бездонность, в небытие, если употреблять онтологическую терминологию. Свобода
безосновна, не определена и не порождена бытием. Нет сплошного, непрерывного
бытия. Есть прорывы, разрывы, бездны, парадоксы, есть трансцензусы. Поэтому
только существует свобода, существует личность. Примат свободы над бытием есть
также примат духа над бытием. Бытие — статично, дух — динамичен. Дух не есть
бытие. О духе нельзя мыслить интеллектуально, как об объекте, дух есть субъект и
субъективность, есть свобода и творческий акт. Динамика, активность, творчество
противостоят интеллектуалистическому пониманию бытия. Безличный, общий разум
познает безличное, общее бытие, объект, отчужденный от человеческого
существования. Интеллектуалистическая философия всегда оказывается
антиперсоналистической, как, впрочем, и философия виталистическая. Познание
личности и свободы связано с личным разумом, с волей и активностью. Сталкиваются
две точки зрения: 1) есть неизменный, вечный, разумный порядок бытия, он
выражается и в порядке социальном, который создается не людьми и которому люди
должны подчиняться, и 2) основы мировой и социальной жизни, пораженной
падшестью, не вечные и не навязанные сверху, они меняются от человеческой
активности и творчества. Первая точка зрения порабощает человека, вторая
освобождает его. Онтологизм есть безличное познание, безличная истина. Не
существует предустановленной гармонии бытия, единства целого, как истины, добра,
справедливости. Греческая точка зрения на мир основана была на эстетическом
созерцании целого. Но в мире есть противоборство поляризованных сил и потому
есть не только порядок, но и беспорядок, не только гармония, но и дисгармония.
Это глубже всех понимал Я. Беме. Мировой порядок, мировое единство, мировая
гармония связана с законами логики, законами природы, законами государства, с
властью «общего», с властью необходимости. Это есть объективация, порожденная
падшестью. В ином мире, мире духовности все свободно, все индивидуально, нет
«общего», нет необходимого. Мир есть объективированный, т. е. отчужденный от
себя дух. Можно глубже сказать: бытие есть отчуждение и объективация,
превращение свободы в необходимость, индивидуального в общее, личного в
безличное, торжество разума, потерявшего связь с человеческим существованием. Но
освобождение человека означает возвращение духа к себе, т. е. к свободе. Дух и
для Гегеля есть для себя существующее существо. Но Гегель не понимал, что
объективация духа есть рабство, не понимал личности, не понимал свободы, которая
не есть сознанная необходимость. В понимании объективации Шопенгауэр был более
прав, чем Гегель. Но объективация есть не только порождение известной
направленности воли, она есть также порождение неутолимого хотения в
объективированном мире.
Платонизм, прошедший через новую философию, существенно изменился, и это
изменение было и ухудшением и улучшением. Платоновские идеи, эйдосы — роды.
Художественный гений Платона давал им своеобразную жизнь. Новая
рационалистическая философия превратила окончательно греческие родовые идеи в
понятия. У Гегеля мир есть диалектическое самораскрытие понятия, понятия, как бы
переживающего страсти. Но этим изобличается характер родового понятия, его
зависимость от конструкций мысли, от категориального мышления. Идеализм ( =
реализму в средневековом смысле) не зависел от понятия субъекта. Заслуга новой
философии была в том, что она раскрыла активность субъекта в конструкции мира
объективного. Особенно велика была заслуга Канта, который расчистил почву для
совершенно нового пути философствования, хотя сам не вступил на этот путь. Бытие
как объект, бытие универсально-общего есть конструкция субъекта при известной
направленности его активности. Бытие оказывается перенесением существования, т.
е. первично-реального и конкретного, из глубины субъекта в иллюзорную глубину
экстериоризированного объекта. Тогда общее оказывается высшим, индивидуальное же
низшим. Но в субъекте в глубине существования индивидуальное — высшее, общее же
— низшее. Что самое главное, самое первичное в единичной лошади — идея лошади,
общее в ней или индивидуально-неповторимое в ней? Это вечная проблема. Именно
индивидуально-неповторимое в единичной лошади есть самое богатое и полное, а
самое главное, то же, что мы называем «общим» в лошади, её лошадиностью, есть
лишь качествование индивидуально-неповторимого и единичного. Также
индивидуально-неповторимый, единичный человек включает в себя универсальную
человечность, а не входит в нее как подчиненная часть. Также всякое
конкретносуществующее богаче и первичнее отвлеченного бытия. Отвлеченное
качество бытия, предикат бытия есть лишь внутренняя составная часть
конкретно-существующего, единичного; общее — бытийственное, общее —
универсальное, общее — человеческое находится в конкретной человеческой
личности, а не наоборот. Отвлеченное бытие есть порождение конструирующей мысли,
оно не имеет никакого внутреннего существования. Бытие не существует, по
средневековой терминологии, essentia не имеет existentia. To реальное, что мы
связываем с бытием, есть лишь внутреннее свойство, качество конкретных существ и
существований, оно в них, а не они в нем. Достоинство конкретного существа,
человеческой личности определяется совсем не идеальным универсумом в ней,
которому она подчинена, а именно конкретным, индивидуально-личным
существованием, индивидуально-личной формой раскрытия универсума внутри.
Никакому «бытию» конкретное существо, человеческая личность не подчинена. Эта
подчиненность есть порождение рабьего сознания. Рабство у «бытия» и есть
первичное рабство человека. Ошибочно считать, что сознание человека, в своих
общеобязательных элементах не субъективно, а объективно универсально, или, как
говорит кн. С. Трубецкой, есть «социалистическое» сознание. В сознании
происходит объективация и подчинение общеуниверсальному, как экстериоризация в
отношении к человеческой личности. В действительности сознание универсалистично
в своей субъективности, в раскрытости в этой субъективности универсальных
качеств, не экстериоризированных, а внутренних.
§
На почве платонизма возникает социальная философия, которая видит в
необходимых закономерностях идеальные основы общества. При этом происходит
ложная абсолютизация, почти обоготворение законов природы и законов общества.
Это можно видеть в крайнем универсализме Шпанна, в смягченной форме у С.
Франка. Философской предпосылкой всегда является примат бытия над свободой и
примат бытия над духом. При этом частичное признание свободы означает выведение
её из необходимости, из идеальной, конечно, необходимости и подчинение ей. Но
идеальная необходимость нисколько не менее враждебна свободе, чем материальная
необходимость. Немецкий идеализм не был философией свободы, как хотел ею быть.
Ближе к свободе, как противоположению всякому детерминизму, был Кант, так как
философия его не была монистической. Пытался ставить проблему свободы Шеллинг,
но философия тождества не благоприятствует этому. Совершенно враждебна свободе
философия Гегеля, также и Фихте, хотя лишь наполовину. Непонимание свободы есть
также непонимание личности.
Течения мысли, возникшие из платонизма и немецкого идеализма, не могут
привести к философии свободы. Течения французской философии XIX века — Мен де
Биран, Ренувье, Равессон, Лекье, Лашелье, Бугру и др.— более благоприятны для
философии свободы. Но проблема должна быть углублена. Философия свободы не есть
философия онтологическая. Философия онтологическая в конце концов должна прийти
к системе замкнутого детерминизма. Бытие, как его конструирует мысль, бытие как
объект, бытие как понятие есть царство детерминации, не материальной,
физической, но идеальной детерминации. Идеальная же детерминация есть самая
беспощадная и при этом придающая себе возвышенный характер в отличие от
детерминации материальной. Идеальная детерминация экстериоризирует,
объективирует универсализм. Но этот универсализм есть смертельный враг свободы
человека, смертельный враг личности. Персонализм есть также универсализм, он
решительно отличается от индивидуализма. Но это не универсализм,
экстериоризированный в объектный мир, превращающий человека в подчиненную часть,
а универсализм интериоризированный, субъектный, находящийся в глубине самой
личности. Всякая система иерархического социального универсализма есть система
универсализма экстериоризированного, перенесенная на объектный мир, и потому
порабощающего себе человека. Эго есть основное противоположение. Бытие онтологии
есть натуралистически мыслимая вещь, природа, сущность, но не существо, не
личность, не дух, не свобода. Иерархический порядок бытия от Бога до козявки
есть давящий порядок вещей и отвлеченных сущностей. Он давящий и порабощающий —
и как порядок идеальный, и как порядок реальный, — в нем нет места для личности.
Личность вне бытия, она противостоит бытию. Все личное, подлинно
экзистенциальное, действительно реальное имеет не общее выражение, принципом его
является несходство. Технизация, механизация устанавливает сходство всего, это
один из пределов обезличивающей объективации.
Отвлеченная идея бытия, как царства неизменного порядка,
отвлеченно-общего, есть всегда порабощение свободного творческого духа человека.
Дух не подчинен порядку бытия, он в него вторгается, его прерывает и может его
изменять. С этой свободой духа связано личное существование. Оно требует
признания бытия чем-то вторичным. Источник рабства есть бытие как объект, бытие
экстериоризированное, в форме ли рациональной или форме витальной. Бытие как
субъект совсем другое значит и должно быть иначе названо. Бытие как субъект есть
личное существование, свобода, дух. Острое переживание проблемы теодицеи, как мы
видим, например, у Достоевского в его диалектике о слезинке ребёнка и о
возвращении билета на вход в мировую гармонию, есть восстание против идеи бытия,
как царства универсально-общего, как мировой гармонии, подавляющей личное
существование. Это по-другому было у Киркегардта. В этом восстании есть вечная
правда, правда о том, что единичная личность и её судьба есть большая ценность,
чем мировой порядок, чем гармония целого, чем отвлеченное бытие. И это правда
христианская. Христианство совсем не есть онтологизм в греческом смысле слова.
Христианство есть персонализм. Личность восстает против миропорядка, против
бытия как царства общего, и в восстании она соединяется с Богом как личностью, а
совсем не с всеединством, не с отвлеченным бытием. Бог на стороне личности, а не
миропорядка и всеединства. Так называемое онтологическое доказательство бытия
Божия есть лишь игра отвлеченной мысли. Идея всеединства, мировой гармонии
совсем не христианская идея. Христианство драматично, антимонистично, относится
к личностям. Бог никакого миропорядка не сотворил, и в своем творчестве Он
никаким бытием не связан. Бог творит лишь существа, творит личности, и творит их
как задания, осуществляемые свободой. Об этом будет речь в следующей главе.
Правда не на стороне метафизики понятий, не на стороне онтологии, имеющей дело с
бытием, правда на стороне духовного познания, имеющего дело с конкретной
духовной жизнью и выражающего себя символами, а не понятиями. Мистика хотела
быть познанием не в понятиях, но она часто имела монистическую тенденцию,
враждебную личности, она может быть проникнута ложной метафизикой. Правда лишь в
персоналистической, драматической мистике и философии, и на своей вершине она
должна быть символикой жизни и духовного пути, а не системой понятий и идей,
восходящих до верховной идеи бытия. Человек поставлен в своем духовном и в своем
познавательном пути не перед бытием, что совершенно не первично и означает уже
рационализацию, а перед истиной, как тайной существования. И поставлен человек
не перед отвлеченной истиной, а перед Истиной, как путем и жизнью. «Я есмь
истина, путь и жизнь». Это значит, что истина есть конкретная личность, её путь
и жизнь, истина в высшей степени динамична, она не дана в законченном и
застывшем виде. Истина не догматична. Она дана лишь в творческом акте. Истина не
есть бытие, и бытие не есть истина. Истина есть жизнь, существование
существующего. Существует лишь существующий. Бытие есть лишь застывшая,
затвердевшая часть жизни, жизнь, выброшенная в объектность. И проблема бытия
неразрывно связана с проблемой Бога. Тут подстерегает человека другая форма
рабства.
[Н.А.Бердяев]
| [«О
рабстве и свободе человека» - СОДЕРЖАНИЕ] |
[Библиотека «Вехи»]
ã 2001, Библиотека
«Вехи»