[«Точное изложение православной веры» - Оглавление] |
[Библиотека «Вехи»]
О Божественном домостроительстве и попечении
в отношении к нам, и о нашем спасении.
Итак, этим нападением виновника зла — демона человек был прельщен, не
соблюл заповеди Творца, был лишен благодати, потерял дерзновение к Богу,
подвергся суровости бедственной жизни, — ибо это означают листья смоковницы
(Быт. 3, 7). — облекся в смертность, то есть в смертную и грубую плоть, — ибо
это означает облачение в кожи (Быт. 3, 21), по праведному суду Божию был изгнан
из рая, осужден на смерть и сделался подвластным тлению. Но (и в таком
состоянии) не презрел человека Милосердый, даровавший ему бытие и блаженное
состояние, но первоначально вразумлял его многими способами и призывал к
обращению — стенанием и трясением (Быт. 4, 14), водным потопом и истреблением
всего почти человеческого рода (Быт. 6, 13), смешением и разделением языков
(Быт. 11, 7–8), руководством Ангелов (Быт. 18, 2 и др.), сожжением городов (Быт.
19, 24 и др.), прообразовательными богоявлениями, войнами, победами,
поражениями, знамениями и чудесами, явлением различных сил, законом и пророками.
Всем этим имелось в виду достигнуть истребления греха, разлившегося
многоразличными потоками, поработившего себе человека и нагромоздившего жизнь
всякого вида пороком, а также — и возвращение человека к блаженному состоянию.
Но так как чрез грех вошла в мир и смерть, пожирающая, подобно дикому и
неукротимому зверю, жизнь человека, имеющему же прийти Искупителю надлежало быть
безгрешным и не подвластным смерти, возникающей чрез грех, так как, притом,
необходимо было подкрепить и обновить естество человеческое, самим делом
наставить его и научить пути добродетели, отводящему от тления и ведущему к
жизни вечной, что, наконец, открывается человеку великое море (Божия)
человеколюбия. Сам Творец и Господь вступает в борьбу за свое создание и самим
делом становится Учителем. И так как враг уловил человека обещанием ему
божественного достоинства, то и сам он уловляется тем, что Божество (в
Искупителе) является под покровом плоти. И в этом открываются вместе и благость,
и премудрость, и правда, и всемогущество Божии. Благость, потому что Бог
не презрел немощи Своего создания, но сжалился над ним — павшим — и простер к
нему руку (помощи). Правда — потому что, когда человек был побежден, Бог
не другого кого делает победителем мучителя и не силою похищает человека у
смерти, но кого некогда смерть поработила себе грехом, того Благий и Праведный
снова соделал победителем и — что казалось невозможным — подобным спас подобное.
Премудрость — потому что Бог нашел благоприличнейшее разрешение
безвыходного положения. Ибо, по благоволению Бога и Отца, единородный Сын, Слово
Божие, и Бог, сый в лоне Бога и Отца (Ин. 1, 18), единосущный Отцу и
Святому Духу, предвечный, безначальный, Тот, Кто был в начале, был у Бога и
Отца, и (Сам) был Богом, во образе Божий сый (Флп. 2, 6), преклоняет
небеса и сходит, то есть неуничижимую высоту Свою неуничиженно уничижает,
снисходит к Своим рабам неизреченным и непостижимым снисхождением, — ибо это и
значит снисхождение. Будучи совершенным Богом, Он становится совершенным
человеком, — и совершается из всего нового самое новое и единственно новое под
солнцем (Еккл. 1, 10), — в чем открывается беспредельное могущество Божие. Что
может быть более сего — Бог соделался человеком? И Слово плоть бысть (Ин.
1, 14) непреложно — от Духа Святаго и Святой Марии, Приснодевы и Богородицы.
Зачавшись в непорочной утробе Девы не от желания или похоти, или соединения с
мужем, или от сладострастного зарождения, но от Святаго Духа и наподобие первого
происхождения Адамова — Бог Слово, единый человеколюбивый, является посредником
между Богом и людьми, становится послушным Духу, врачует наше непослушание
принятием того, что подобно нам и от нас, и делается для нас примером
послушания. без коего невозможно получить спасение[1].
О
том, как зачался Бог Слово и о божественном Его
воплощении.
Ангел Господень послан был ко святой Деве, происходившей из племени
Давидова (Лк. 1, 26). Яве бо, — говорит божественный Апостол, — яко от
колена Иудова возсия Господь наш (Евр. 7, 14), от негоже никтоже приступи
ко алтарю (Евр. 7, 13), — о чем впоследствии будем говорить подробнее.
Благовествуя, Ангел сказал Ей: радуйся, благодатная; Господь с Тобою (Лк.
1, 28). Она же смутится о словеси. И рече Ангел ей: не бойся, Мариам: обрела
бо ecu благодать у Бога и родиши Сына, и наречеши имя Ему Иисус (Лк. 1,
29–31), Той бо спасет люди Своя от грех их (Мф. 1, 21). Отсюда имя Иисус
означает — Спаситель. Когда же Она недоумевала: како будет мне
cue, идеже мужа не знаю? Ангел в ответ говорит Ей: Дух Святый найдет
на Тя, и сила Вышнего осенит Тя. Темже и раждаемое от Тебя свято
наречется Сын Божий. Она же говорит ему: се раба Господня: буди мне по
глаголу твоему (Лк. 1, 34–35, 38).
Действительно, после того, как Святая Дева выразила свое согласие, по
слову Господню, возвещенному Ангелом, сошел на нее Дух Святый, очистил ее и
даровал ей силу как принять в себя Божество Слова, так и родить. Тогда осенил
ее, как бы Божественное семя, Сын Божий, ипостасная Премудрость и Сила
Всевышнего Бога, единосущный Отцу, и из непорочных и чистейших ее кровей
образовал Себе начаток нашего состава — плоть, оживленную душею мыслящею и
разумною, — не через оплодотворение семенем, но творчески, через Святаго Духа.
При этом человеческий образ не через постепенные приращения составлялся, но
сразу совершился. Само Слово Божие явилось для плоти ипостасью. Ибо Слово Божие
соединилось не с такою плотью, которая бы прежде уже существовала лично сама по
себе, но, вселившись в утробе Святой Девы, Оно в своей собственной ипостаси из
чистых кровей Приснодевы восприняло Себе плоть, оживленную душею мыслящею и
разумною. Восприняв Себе начаток человеческого состава, Само Слово соделалось
(таким образом) для плоти ипостасью. Следовательно, одновременно (с тем, как
образовалась) плоть, она (была уже) плотью Бога Слова, и вместе — плотью
одушевленною, мыслящею и разумную. Посему мы и говорим не о человеке
божественном, но о Боге вочеловечившемся. Тот же Самый, Кто по естеству —
совершенный Бог, соделался по естеству совершенным человеком. Он не изменился в
естестве и не призрачно воплотился, но с принятою от Святой Девы плотью,
оживленною мыслящею и разумною душею и в Нем Самом получившею свое бытие, —
ипостасно соединился неслитно, неизменно и нераздельно, не изменив природы
Божества Своего в существо Своей плоти, ни существа Своей плоти — в природу
Своего Божества и не составив одного сложного естества из Божеского Своего
естества и из естества человеческого, какое Он Себе воспринял[2].
О
двух естествах (во Христе), против монофизитов.
Два естества (во Христе) соединились между собой без превращения и
изменения, так что ни Божеское не лишилось свойственной Ему природы, ни
человеческое — как не превратилось в Божеское естество, так и не перешло в
небытие, равным образом и из двух не составилось одного сложного естества. Ибо
сложное естество, сделавшись иным, как сложенное из разных естеств, уже не может
быть единосущным ни которому из тех естеств, из каких оно сложилось. Например,
тело, сложенное из четырех стихий, не называется ни единосущным огню, ни огнем,
ни воздухом, ни водою, ни землею, и не единосущно ни с какою из этих стихий.
Поэтому, если Христос, после соединения естеств, стал одного сложного естества,
как полагают еретики, — то Он из простого естества превратился в сложное и уже
не единосущен ни Отцу, Коего естество просто, ни Матери, ибо Она не состояла из
Божества и человечества. В таком случае и Христос не обладал бы ни Божеством, ни
человечеством и не мог бы называться ни Богом, ни человеком, а только Христом,
да и самое имя — Христос — согласно их мнению — было бы именем не Лица, а
одного естества[3].
Мы же учим, что Христос — не из сложного естества, и не так, что из
разных естеств произошло нечто иное, как, например, из души и тела — человек или
из четырех стихий — тело, но Он состоит из разных естеств, остающихся теми же
самыми. Мы исповедуем, что один и тот же (Христос) состоит из двух естеств —
Божества и человечества, и в двух естествах, и что Он есть и именуется и
совершенным Богом, и совершенным человеком. Имя же Христос мы принимаем
за имя лица и понимаем его не односторонне, но как обозначение двух естеств. Ибо
Христос помазал Сам Себя: как Бог, Он был помазующим тело Божеством Своим, как
человек же, Он был помазуемым; ибо Он есть и именуется и совершенным Богом, и
совершенным человечества служит Божество. А если Христос, будучи одного сложного
естества, единосущен Отцу, то и Отец, в таком случае, был бы сложен (по Своему
естеству) и единосущен с плотию, что — нелепо и полно всякого богохульства.
Да и как одно естество могло бы вместить в себе противоположные
существенные свойства? Как возможно, чтобы одно и то же естество в одно и то же
время было и созданным и не созданным, смертным и бессмертным, описуемым и
неописуемым?
Если же приписывающие Христу одно естество назовут последнее простым, то
должны будут или исповедывать Христа только Богом и допустить не вочеловечение,
а только призрак вочеловечения, или, согласно с учением Нестория, должны будут
признать Христа простым человеком? И где будет та истина, что Христос совершен в
Божестве и совершен в человечестве? Когда же Христос имел — по их мнению
— два естества, если по соединении Он имел, — как они говорят — одно сложное
естество? А что Христос прежде соединения имел одно естество — очевидно всякому.
Но еретиков вводит в заблуждение вот что: они признают естество и
ипостась за одно и то же. Хотя мы и говорим, что в человеке — одно естество, но
должно знать, что мы говорим так, не обращая внимания на определение души и
тела. Ибо если сравнить душу и тело между собою, то нельзя сказать, что они —
одного естества. Но так как, хотя и очень много человеческих личностей, однако
все они получают одно определение своей природы, ибо все состоят из души и тела,
все получили естество души и имеют телесную сущность и одинаковую наружность, —
то мы и говорим, что естество весьма многих и различных личностей — одно, —
между тем как каждая личность собственно имеет два естества и состоит в двух
естествах, — я разумею естества души и тела[4].
В отношении же к Господу нашему Иисусу Христу нельзя найти общий (с
людьми) вид. Ибо и не было, и нет, и никогда не будет другого Христа, Который
состоял бы из Божества и человечества, Который по Божеству и человечеству — один
и тот же — был бы и Богом совершенным, и человеком совершенным. Поэтому о
Господе нашем Иисусе Христе нельзя сказать, что в Нем — одно естество, — то есть
нельзя сказать, что как отдельная человеческая личность сложена из души и тела,
так же и Христос сложен из Божества и человечества. Ибо здесь берется личность,
входящая в состав рода, Христос же не есть такая личность, потому что для Него
нет общего вида, под который бы Его можно было подвести. Поэтому и говорим, что
во Христе произошло соединение двух совершенных естеств — Божеского и
человеческого — не по образу смешения или слияния, или примешивания, или
растворения, — как говорили отверженный Богом Диоскор, Евтихий и Север и их
отлученные от Бога приверженцы. Равным образом оно не было соединением и двух
различных лиц, или соединением относительным: или по достоинству, или по
тождеству воли, или по равночестию, или по одноименности, или по благоволению,
как говорили богоненавистный Несторий, Диодор, Феодор мопсуэстийский и демонское
их сборище. Напротив, это соединение совершилось по сочетанию, то есть в
единстве ипостаси, непреложно, неслиянно, неизменно, нераздельно и неразлучно. И
в двух естествах, пребывающих совершенными, исповедуем одну ипостась Сына Божия
воплотившегося, признавая в Нем ту же самую ипостась Божества и человечества
Его, и исповедуя, что оба естества остаются в Нем целыми по соединению. Мы не
полагаем каждое естество отдельно и порознь, но признаем их взаимно соединенными
в одной сложной ипостаси. Мы признаем это соединение существенным, то есть
истинным, а не воображаемым. Существенным же считаем не в том смысле, что два
естества составили одно сложное естество, но в том, что они соединились между
собой в одну сложную ипостась Сына Божьего и сохранили свое существенное
различие. Ибо созданное осталось созданным, и не созданное — не созданным;
смертное сохранилось смертным и бессмертное — бессмертным; описуемое —
описуемым, неописуемое — неописуемым; видимое — видимым и невидимое — невидимым.
«Одно блистает чудесами, а другое подверглось оскорблениям»[5].
Слово усвояет Себе человеческие свойства, ибо все, что принадлежит
святой Его плоти, есть вместе и принадлежность Слова. Равным образом и Само
Слово дает плоти участвовать в Своих свойствах по способу взаимной передачи по
причине взаимного проникновения и ипостасного соединения естеств и потому, что
Один и Тот же совершал и свойственное Богу, и свойственное человеку в том и
другом образе (бытия) при взаимном общении того и другого (естества). Поэтому и
говорится, что Господь славы, был распят (1 Кор. 2, 8), хотя и не
страдало Божеское Его естество; и обратно о Сыне Человеческом исповедуется, что
Он до страдания был на небе, — как сказал Сам Господь. Ибо Тот же Самый, Господь
славы по естеству и поистине соделался Сыном Человеческим, то есть человеком, и
мы признаем, что Ему принадлежат как чудеса, так и страдания, хотя чудеса Он
творил по одному естеству, а страдания терпел Он же по другому естеству. Ибо
знаем, что как одна в Нем ипостась, так и существенное различие естеств
сохраняется. Но как сохранилось бы различие, если бы не сохранилось то, что
имеет различие между собой? Ибо различие бывает в том, что действительно
различается между собой. Мы говорим, что в том отношении, в каком различаются
между собой естества во Христе, то есть в отношении сущности, Христос
соприкасается с крайностями: по Божеству — с Отцом и Духом, по человечеству — с
Матерью Своею и с прочими людьми. А в том отношении, в каком соединены в Нем
естества, Он, — говорим мы, различается и от Отца, и от Духа, и от Матери Своей,
и от остальных людей, ибо естества Его соединены ипостасно, имея одну сложную
Ипостась, по Коей Он различается как от Отца и от Духа, так и от Матери Своей и
от нас.
О
взаимном сообщении свойств.
Мы уже много раз говорили, что одно — сущность, а другое — ипостась, и
что сущность означает вид общий, обнимающий ипостаси одного вида, как, например
— Бог, человек, а ипостась обозначает неделимое, например — Отца, Сына, Духа
Святаго, — Петра, Павла. Поэтому должно знать, что имена Божества и человечества
указывают на сущности или на естества; имена же Бог и человек
употребляются и об естестве, когда, например, говорим, что Бог есть существо
непостижимое и что Бог — один, — но понимается оно и в смысле ипостасей, когда
частное принимает имя общего, когда, например, Писание говорит: сего ради
помаза Тя, Боже, Бог твой (Псал. 44, 8). В данном случае именем Бога Писание
обозначило Отца и Сына. Когда же Писание говорит: человек некий бяше во
стране Авситидийстей (Иов. 1, 1), то под словом человек оно разумеет
одного только Иова.
Поэтому, признавая в Господе нашем Иисусе Христе два естества и одну
ипостась, сложенную из обоих естеств, — когда имеем в виду естества, называем
(их) Божеством и человечеством; когда же разумеем ипостась, составившуюся из
(двух) естеств, то называем Его или Христом — от обоих естеств вместе, также —
Богочеловеком и Богом воплотившимся, или же — от одного из составляющих Его
естеств — называем Его то Богом и Сыном Божиим только, то человеком и Сыном
Человеческим только; в одних случаях — только от высших, а в других — от низших
Его свойств. Ибо один и тот же одинаково есть Сын Божий и Сын Человеческий:
Сыном Божиим пребывает вечно от Отца безвиновно, Сыном же Человеческим сделался
напоследок по человеколюбию[6].
Но, говоря о Божестве Его, мы не приписываем Ему свойств человечества.
Так, мы не говорим, что Божество подлежит страданию или что Оно сотворено.
Равным образом, и говоря о плоти, или о человечестве Его, мы не приписываем им
свойств Божества, не говорим, например, что плоть Его, или человечество, не
сотворена. В отношении же ипостаси, — даем ли ей наименование, заимствованное от
обоих естеств, ее составляющих, или же — от одной, — мы приписываем ей свойства
обоих естеств. Так Христос, — имя, означающее то и другое естество в
совокупности, — называется и Богом и человеком, и сотворенным и несотворенным, и
подверженным страданию и неподверженным. Так же, когда Он по одному из
составляющих Его естеств (т. е. Божескому) именуется Сыном Божиим и Богом, тогда
принимает свойства соприсущего естества, то есть плоти. Так, Он называется Богом
— страждущим и Господом славы — распятым, — не поскольку Он — Бог, но поскольку
Он же Сам есть и человек. Равным образом, когда Христос называется человеком и
Сыном Человеческим, Он принимает свойства и отличия Божеского естества и
(именуется) предвечным Младенцем, безначальным человеком, — не поскольку Он —
Младенец и Человек, но поскольку, будучи предвечным Богом, стал напоследок
Младенцем. И таков способ взаимного сообщения (свойств), когда каждое из обоих
естеств передает другому свои свойства по причине тождества ипостаси и взаимного
проникновения естеств. Поэтому мы можем говорить о Христе: Сей Бог наш на
земли явися и с человеки поживе (Вар. 3, 36, 38); а также: человек этот не
создан, не подвержен страданию и неописуем.
О
числе естеств.
В Божестве исповедуем одно естество, однако же говорим, что в Нем —
действительно три ипостаси. Обо всем, что относится к естеству и существу
(Божества), мы утверждаем, что оно просто; различие же ипостасей признаем
единственно в трех свойствах. Одна не имеет причины Своего бытия и есть Отец.
Вторая имеет причину Своего бытия и есть Сын. Третья имеет причину Своего бытия
и исходит. При этом знаем, что эти ипостаси неотступны одна от другой,
нераздельны между собой, но соединены, и одна другую неслиянно проникают. Они и
соединены без слияния, ибо и по соединении остаются тремя ипостасями, и вместе
различны одна от другой без разделения. Ибо хотя каждая ипостась Сама в Себе
самостоятельна, или есть совершенная ипостась и имеет Свое собственное свойство,
или Свой отличный образ бытия, однако же три ипостаси соединены сущностью и
естественными свойствами и, так как не отступают и не удаляются от ипостаси
Отца, то суть и именуются единым Богом. Таким же образом и в божественном,
неизреченном и превосходящем всякий ум и понимание домостроительстве спасения
нашего мы исповедуем два естества — Божеское и человеческое — одного из Лиц
Святой Троицы, Бога Слова, Господа нашего Иисуса Христа, сблизившиеся и
ипостасно соединившиеся между собой, но — одну ипостась сложную, составившуюся
из (двух) естеств. Утверждаем, далее, что два естества и по соединении в одной
сложной ипостаси, то есть во едином Христе, сохраняются в целости и существуют
поистине, как и их естественные свойства, и что они как соединены без слияния,
так различаются между собой и исчисляются без разделения. Как три Лица Святой
Троицы соединены без слияния и различаются и исчисляются без разделения, и число
не производит в Них ни разделения, ни разлучения, ни отчуждения, ни рассечения,
ибо мы признаем Отца и Сына и Святаго Духа единым Богом; — так и естества во
Христе, хотя и соединены, но соединены неслитно; и хотя проникают одно другое,
но не допускают как изменения, так и превращения одного в другое. Ибо каждое
естество сохраняет свое естественное свойство неизменным. Поэтому, хотя естества
и исчисляются, но исчисление это не вводит разделения, ибо один Христос,
совершенный и по Божеству, и по человечеству. Ведь исчисление само по себе не
бывает причиною разделения или соединения, но означает только количество того,
что исчисляется, — будет ли оно соединено между собой или разделено. Соединены,
— когда говорим, например, что известная стена состоит из пятидесяти камней;
разделены, когда говорим, например, что на известном ровном месте лежит
пятьдесят камней; и еще, — с одной стороны, соединены, например, говорим, что в
горячем угле — два естества — разумеется естество огня и дерева; с другой же, —
разделены, потому что иное естество огня, иное естество дерева. При этом
соединяет и разделяет их другой способ, а не число. Поэтому, как три ипостаси
Божества, хотя они и соединены между собой, нельзя назвать одною ипостасью без
того, чтобы не допустить слияния и не уничтожить различия ипостасей; — так и два
естества во Христе, ипостасно соединенные между собой, невозможно назвать одним
естеством, — чтобы не допустить уничтожения, слияния и несуществования в
действительности их различия[7].
О том, что все Божеское естество в одной из
ипостасей Божества соединилось со всем человеческим естеством, а не часть с
частью.
Общее и родовое оказывается таковым в отношении к тому частному, какое
входит в объем его. Поэтому сущность, как род, есть общее, а лицо есть частное.
Однако, оно — частное не потому, что одну часть естества имеет, а другой не
имеет, но частным одно является по числу, как лишь одно из неделимых, входящих в
состав целого рода. О лицах говорится, что они различаются по числу, а не по
естеству. Приписывается же сущность личности потому, что в каждой из однородных
личностей находится целостная сущность. Почему личности не различаются друг от
друга по сущности, но по случайным принадлежностям, которые составляют
отличительные свойства, и притом отличительные свойства личности, а не естества.
Ибо ипостась определяют как сущность, вместе со случайными особенностями.
Следовательно, личность имеет общее (родовое), вместе с отличительными
особенностями, а также — самостоятельное бытие; сущность же не имеет
самостоятельного бытия, но усматривается в личностях. Почему, когда страждет
одна из личностей, то обо всей сущности, страждущей постольку, поскольку
пострадала эта личность, говорится, что она пострадала в одной из своих
личностей; однако же нет необходимости, чтобы и все однородные личности страдали
вместе со страждущей личностью.
Таким образом, мы исповедуем, что все естество Божеское совершенным
образом находится в каждом из Лиц Божества: все — в Отце, все — в Сыне, все — во
Святом Духе. Потому и Отец есть совершенный Бог, и Сын — совершенный Бог. А
также утверждаем, что и при вочеловечении одного из Лиц Святой Троицы — Бога
Слова Божеское естество в одном из Своих Лиц все и всецело соединилось со всем
человеческим естеством, а не часть с частью. Действительно, божественный Апостол
говорит: яко в Том живет всяко исполнение Божества телесне (Кол. 2, 9),
то есть в плоти Его. Также богоносный ученик Апостола Дионисий, многосведущий в
божественных вещах, говорит, что Божество в одном из Своих Лиц всецело вошло с
нами в общение. Впрочем, что не вынуждает нас утверждать, что все, то есть Три
Лица Святого Божества ипостасно соединились со всеми личностями человечества.
Ибо Отец и Дух Святый не участвовали в воплощении Бога Слова никаким другим
образом, как только благоволением и хотением. Утверждаем же, что вся сущность
Божества соединилась со всем человеческим естеством. Бог Слово, создавший нас в
начале, ничем из того, что Он вложил в наше естество, не пренебрег, но воспринял
все — тело, душу разумную и мыслящую и их свойства, ибо живое существо, лишенное
одной из этих (принадлежностей), уже не человек. Ибо Он весь воспринял всего
меня и весь соединился со всем, чтобы даровать спасение целому (человеку). Иначе
то, что не было бы принято, осталось бы неисцеленным[8].
Итак, Слово Божие соединилось с плотью чрез посредство ума, который
занимает посредствующее положение между чистотою Божества и грубостью плоти. Ум
владычествует над душею и плотию, и самое чистое в душе есть ум, а над умом
владычествует Бог. И ум Христов являет свое владычество, когда получает
позволение от Высшего; но (вообще) покоряется и следует высшему, и совершает то,
чего желает воля божественная[9].
И ум, как и плоть, стал вместилищем ипостасно соединенного с Ним
Божества, а не сообитателем, как заблуждается проклятое мнение еретиков,
которые, рассуждая о невещественном чувственно, говорят: «не может же одна мера
вместить двух мер». Как же можно было назвать Христа совершенным Богом и
совершенным человеком, единосущным с Отцом и с нами, если бы в Нем соединилась
часть Божеского естества с частью естества человеческого?[10]
Говорим же, что естество наше воскресло из мертвых, вознеслось и воссело
одесную Отца — не в том смысле, что все человеческие личности воскресли и
воссели одесную Отца, но — в том, что все естество наше воскресло и сидит
одесную Отца в ипостаси Христовой. Действительно, и божественный Апостол
говорит: совоскреси и спосади нас во Христе (Ефес. 2, 6).
Утверждаем же это потому, что соединение произошло из общих сущностей.
Ибо всякая сущность — обща тем лицам, кои объемлются ею, и нельзя найти
частного, одному только лицу в отдельности принадлежащего естества или сущности.
Иначе надлежало бы одни и те же личности называть и единосущными, и
разносущными, и Святую Троицу в отношении Божества именовать и единосущною, и
разносущною. Итак, в каждой из ипостасей Божества созерцается одно и то же
естество. И когда говорим, что естество Слова воплотилось, то, согласно с
учением блаженных Афанасия и Кирилла, разумеем, что с плотию соединилось
Божество. Почему и не можем сказать: естество Слова пострадало, ибо в Нем не
Божество страдало. Говорим же, что пострадало во Христе человеческое естество,
не разумея при этом, конечно, что (пострадали) все человеческие личности, но
исповедуем, что по естеству человеческому пострадал Христос. Поэтому, говоря:
естество Слова, — обозначаем Самое Слово. Слово же имеет и общую (с
другими лицами Божества) сущность, и особенное личное свойство.
Об одной сложной ипостаси Бога
Слова.
Итак, мы говорим, что Божеская ипостась Бога Слова прежде всякого
времени и вечно существовала — простая, не сложная, не созданная, бестелесная,
невидимая, не осязаемая, неописуемая, имеющая все, что имеет Отец, как
единосущная Отцу, отличающаяся от Отчей ипостаси образом рождения и (личным)
свойством, совершенная, никогда не отступающая от ипостаси Отчей. Напоследок же
Слово, не отступив от недр Отчих, неописуемо, бессеменно и непостижимо, как Оно
Само ведает, вселилось в утробу Святой Девы и в самой предвечной ипостаси
восприняло Себе плоть от Святой Девы.
И находясь во чреве Святой Богородицы, Бог Слово был, конечно, также во
всем и выше всего, но в Ней (преимущественнее) действием воплощения. Итак, Бог
Слово воплотился, восприняв от Богородицы начаток нашего состава — плоть,
оживленную душею мыслящею и разумною, так что сама ипостась Бога Слова
соделалась ипостасью для плоти, и прежде бывшая простою, ипостась Слова
соделалась сложною — именно сложенною из двух совершенных естеств — Божества и
человечества. И эта ипостась имеет в Себе как характеристическое и отличительное
свойство божественного Сыновства Бога Слова, — коим она различается от Отца и
Духа, так имеет характеристические и отличительные свойства плоти, коими она
отличается и от Матери, и от прочих людей. Воплотившийся Бог Слово имеет в Себе
и те свойства Божеского Естества, коими соединен с Отцем и Духом, и те признаки
человеческого естества, коими соединен и с Матерью, и с нами. И, наконец,
различается воплотившееся Слово как от Отца и Духа, так и от Матери Своей, и от
нас тем, что Оно — одно и то же — есть вместе Бог и человек. Ибо это мы признаем
самым отличительным свойством ипостаси Христовой.
Поэтому исповедуем, что Он есть единый Сын Божий и по воплощении; Он же
Самый есть и Сын человеческий, единый Христос, единый Господь, один только
единородный Сын и Слово Божие, Иисус — Господь наш. И чтим Его рождения: одно —
от Отца, предвечное, которое — выше всякой причины, слова, времени и естества; и
другое — бывшее напоследок ради нас, по подобию нашему и превыше нас. Оно — ради
нас, потому что — ради нашего спасения; по подобию нашему — потому что Бог Слово
соделался человеком от Жены и родился в обычное время после зачатия; превыше нас
потому, что родился не от семени, но от Духа Святаго и от Святой Девы Марии
превыше закона зачатия. И не проповедуем о Нем ни как о Боге только, лишенном
нашего человечества, ни как о человеке только, лишая Его Божества, ни как о Боге
и человеке в отдельности; но проповедуем, что Он — один и тот же — есть вместе
Бог и человек, совершенный Бог и совершенный человек, весь Бог и весь человек,
один и тот же — всецелый Бог вместе и с плотию Его и всецелый человек вместе и с
пребожественным Божеством Его. Называя Его совершенным Богом и совершенным
человеком, выражаем этим полноту и отсутствие какого-либо недостатка в
естествах; говоря же, что Он — весь Бог и весь человек, обозначаем единичность и
неделимость ипостаси.
Исповедуем также единое естество Бога Слова воплотившееся. Говоря —
воплотившееся, означаем сущность плоти, согласно с учением блаженного
Кирилла. Поэтому Слово и воплотилось, и не потеряло своей невещественности, и
все воплотилось, и все остается неописуемым (неограниченным). По плоти
Оно умаляется и ограничивается, а по Божеству остается
неограниченным, так как плоть Его не распространилась в меру беспредельности
Божества Его.
Христос весь есть совершенный Бог, но не все в Нем Бог; ибо Он — не
только Бог, но и человек. Равным образом Он есть совершенный человек, но не все
в Нем человек; ибо Он не только человек, но и Бог. Слово все обозначает
естество, а слово весь — ипостась, равно как слово иное указывает
на естество, слово же иной — на ипостась[11].
Надобно также знать, что хотя мы и говорим, что (оба) естества Господа
проникают одно другое, однако знаем, что проникновение принадлежит собственно
естеству Божескому, ибо оно через все проходит и проникает, как хочет, а через
него ничто (не проходит и не проникает). Оно сообщает свои совершенства плоти,
само оставаясь бесстрастным и непричастным страстям плоти. Ибо если солнце,
сообщая нам свои действия, само не делается причастным наших свойств, то тем
более — Творец и Господь солнца.
Тем, которые допытываются о том, — к
непрерывному ли, или разрозненному количеству следует относить естества в
Господе?
Если же кто спрашивает об естествах Господа, — к непрерывному ли, или
разрозненному количеству следует их относить? — отвечаем, что естества Господа
не суть ни одно тело, ни одна поверхность, ни одна линия, ни время, ни место,
чтобы их можно было подводить под непрерывное количество. Ибо это исчисляется
непрерывно. Должно также знать, что исчисление бывает только предметов,
различающихся между собой, и нельзя считать предметы, ничем друг от друга не
отличающиеся. В каком отношении предметы между собой различаются, в таком они и
исчисляются. Например, Петр и Павел — поскольку они составляют одно — не
исчисляются. В отношении своей сущности составляя одно, они не могут называться
двумя естествами; различаясь же в отношении ипостаси, они называются двумя
личностями. Следовательно, исчисление имеет отношение к предметам, различающимся
между собой; и в каком отношении различные предметы между собой различаются, в
таком они и исчисляются[12].
Итак, в отношении ипостаси естества в Господе неслитно соединены между
собой, способом же и образом их различия нераздельно разделены. И в каком
отношении они между собою соединены, в том не исчисляются, ибо не в отношении к
ипостаси говорим, что во Христе — два естества. А в каком отношении естества
разделены нераздельно, в том они исчисляются, ибо во Христе — два естества, по
способу и по образу их различия. Будучи соединены ипостасно и имея взаимное
проникновение, они соединены неслитно, причем каждое из них сохраняет в целости
свое естественное отличие. Поэтому, по образу их различия и будучи исчисляемы в
одном только этом отношении, естества во Христе могут быть подведены под
разрозненное количество.
Итак, один есть Христос, совершенный Бог и совершенный человек. Ему
поклоняемся со Отцем и Духом единым поклонением, вместе и с пречистою плотию
Его. Не говорим, что плоть не достойна поклонения, ибо поклонение ей воздается в
единой ипостаси Слова, которая и для плоти соделалась ипостасью. Не твари мы
служим, ибо поклоняемся плоти Господа не как простой плоти, но как соединенной с
Божеством, и потому, что два естества Его возводятся к одному Лицу и одной
ипостаси Бога Слова. Боюсь прикоснуться к горящему углю, потому что с деревом
соединен огонь. Поклоняюсь совместно обоим естествам во Христе, потому что с
плотию Его соединено Божество. Не прилагаю четвертого лица к Троице, — да не
будет! — но исповедую одно Лицо Бога Слова и плоти Его. Троица осталась Троицею
и по воплощении Слова[13].
Ответ на вопрос: нет ли естества (во Христе)
без ипостаси?
Хотя и нет естества, существующего без ипостаси, и не бывает сущности
без лица, ибо и сущность, и естество усматриваются в ипостасях и лицах; однако
же из этого не следует необходимо, что естества, соединенные друг с другом
ипостасно, должны иметь — каждое особо — свою ипостась. В самом деле, естества,
соединяющиеся в одну ипостась, могут и не быть безипостасными, и не иметь каждое
особенной ипостаси, но оба естества могут иметь одну и ту же ипостась. Одна и та
же ипостась Слова, став ипостасью обоих естеств, не допускает ни одному из них
быть безипостасным, равно не позволяет им быть — разноиспостасными между собою;
и не бывает она ипостасью то одного естества, то другого, но всегда пребывает
ипостасью обоих естеств нераздельно и неразлучно. Ипостась не делится и не
раздробляется на части, и не уделяет одной части своей тому естеству, а другой —
другому, но всегда пребывает ипостасью того и другого естества нераздельно и
всецело. Ибо плоть Бога Слова не получила бытия в своей особенной ипостаси и не
стала ипостасью иною, по сравнению с ипостасью Бога Слова; но, в ней получив
ипостась, стала, лучше сказать, принятою в ипостась Бога Слова, а не
существующею самостоятельно, в своей особенной ипостаси. Потому она и не
существует безипостасно, и не вводит в Троицу иной ипостаси[14].
О Трисвятой песне.
Отсюда и добавление, сделанное в Трисвятой песни суемудрым Петром
Кнафевсом, мы считаем богохульным, так как оно вводит четвертое лицо и
поставляет отдельно Сына Божия — ипостасную Силу Отца и отдельно Распятого, как
бы иного по сравнению с тем, Кто именуется Сильным, — или допускает
страдание Святой Троицы и сораспинает Сыну Отца и Святого Духа. Прочь сие
богохульное и произвольно внесенное пустословие! Ибо мы слова Святый Боже
разумеем об Отце, (впрочем) не Ему одному только отделяя имя Божества, но
исповедуя Богом (также) и Сына, и Духа Святаго. И слова Святый крепкий
относим к Сыну, не лишая крепости Отца и Духа Святаго. И слова Святый
бессмертный прилагаем к Святому Духу, однако же не поставляем вне бессмертия
Отца и Сына, но все божественные наименования просто и безусловно разумеем о
каждой ипостаси, подражая божественному Апостолу, говорящему: но нам един Бог
Отец, из Него же вся, и мы у Него, и един Господь Иисус Христос, Им же вся, и мы
Тем (1 Кор. 8, 6), и един Дух Святый, в Котором — все, и мы — в Нем. Да и
Григорий Богослов в одном месте говорит так: (в словах) но нам един Бог Отец,
из Него же вся, и един Господь Иисус Христос, Им же вся, и един Дух Святый,
в коем все — выражения: из Него же, Им же, в Коем — не рассекают
естества, ибо (в противном случае) и те предлоги, и тот порядок имен не
изменялись бы; но характеризуют свойства единого и неслиянного естества. И это
ясно из того, что (указанные выражения) в другом месте сводятся воедино, — если
не без внимания прочитать у того же Апостола следующее: из Того и Тем и в Нем
всяческая. Тому слава во веки веков. Аминь (Римл. 11, 36).
Ибо, что не в отношении к Сыну только изречено Трисвятое, но в
отношении к Святой Троице, — свидетельствуют божественные и священные Афанасий,
Василий, Григорий и весь сонм богоносных отцов, а именно, что святые серафимы
тройственным Свят возвещают нам три ипостаси пресущественного Божества, а
единым (словом) Господь дают разуметь единое существо и царство богоначальной
Троицы. Действительно, Григорий Богослов говорит: Так, Святое Святых,
покрываемое серафимами и прославляемое троекратным Свят, сходящимся в
едино господство и божество... — о чем прекраснейшим и возвышеннейшим
образом любомудрствовал некто прежде нас.
И составители церковной истории повествуют, что в то время, как народ
константинопольский молебствовал ради некоего ниспосланного Богом бедствия,
совершившегося при архиепископе Прокле, — случилось, что некий отрок был
восхищен из народа и в таком состоянии некоторым ангельским научением был
наставлен Трисвятой песне: Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный,
помилуй нас! И как только отрок был возвращен и возвестил то, чему он был
научен, то весь народ воспел гимн, и таким образом прекратилось угрожавшее
бедствие. А также передается, что на святом великом вселенском четвертом соборе,
я разумею бывший в Халкидоне — Трисвятая песнь была воспета таким образом, ибо
так повествуется в деяниях того же самого святого собора. Итак, поистине смешно
и забавно, что Трисвятую песнь, преподанную через ангелов, удостоверенную
прекращением напасти, подкрепленную и утвержденную собором столь многих святых
отцов и еще прежде воспетую серафимами в ознаменование Триипостасного Божества,
— теперь своим безрассудным мнением попрал и будто бы исправил Кнафевс, как если
бы он превосходил серафимов! Какая же это дерзость, чтобы не сказать — какое
безумие! Мы же, — хотя бы демоны разрывались от досады, — произносим так:
Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!
Об естестве, (которое усматривается в целом)
роде (существ) и в неделимом (т. е. в каждом отдельном существе известного
рода); о различии между соединением и воплощением; и о том, как должно, понимать
выражение: «Единое естество Бога Слова воплощенное».
Естество усматривается или чистым умозрением, ибо само по себе оно не
имеет самостоятельности, или сообща во всех однородных ипостасях, как взаимно
связующее их, и (в таком случае) называется естеством, созерцаемым в (известном)
роде (существ); или же совершенно то же самое (естество) с присоединением
случайных принадлежностей в единоличном существе и называется естеством,
созерцаемым в неделимом, будучи тождественным с тем, которое созерцается в
(целом) роде. Итак, Бог Слово, воплотившись, воспринял не то естество, какое
усматривается в чистом умозрении, ибо это было бы не воплощение, но обман и
призрак воплощения, а равно (воспринял Он) и не то естество, какое созерцается в
(целом) роде, ибо Он не воспринял всех личностей (человеческого) естества, но
(Он воспринял) то, которое — в неделимом, тождественное с тем, которое — в роде.
Ибо Он воспринял начаток нашего состава, — не такой, который сам по себе
существовал бы и прежде назывался неделимым, и в таком виде был Им принят, но —
(наше естество), которое получило бытие в Его ипостаси. Ибо самая ипостась Бога
Слова соделалась ипостасью для плоти, и в этом смысле Слово плоть бысть
(Ин. 1, 14), — разумеется, без превращения, и плоть стала Словом — без
изменения, и Бог (соделался) человеком, ибо Слово есть Бог, и человек — Бог,
ради ипостасного соединения. Итак, одно и то же — сказать: «(человеческое)
естество Слова» и «естество Слова в неделимом». Ибо это выражение в собственном
и исключительном смысле не означает ни неделимого, то есть лица, ни совокупности
лиц, но — общее естество, созерцаемое и познаваемое в одном из лиц.
В самом деле, одно — соединение, а другое — воплощение. Соединение
собственно означает только сочетание, а с чем произошла эта связь, оно еще не
показывает. Воплощение же, или — что то же — вочеловечение, обозначает сочетание
с плотью или — с человеком, подобно тому, как раскаление железа обозначает
соединение его с огнем. Посему сам блаженный Кирилл, объясняя во втором послании
к Сукенсу выражение: единое естество Бога Слова — воплощенное, говорит
таким образом: «если бы мы, сказав: единое естество Слова, умолкли, не
прибавив слова воплощенное, как бы исключая домостроительство
(воплощения), — то, быть может, и не оказалась бы неправдоподобною речь тех, кои
притворно спрашивают: если (во Христе) вообще — одно естество, то где полнота
(Его) человечества? Или каким образом пребывает (в Нем) соответствующая нашей
сущность? Но так как словом воплотившееся вносится указание и на полноту
человечества, и на соответственную нашей сущность, то пусть перестанут опираться
на тростниковый жезл». Итак, здесь естество Слова он употребил вместо естества.
Ибо если бы он принял естество за ипостась, то не неуместно было бы сказать это
и не прибавляя слово воплотившееся, ибо, говоря просто об единой ипостаси
Бога Слова, мы не погрешаем. Подобным же образом и Леонтий Византийский понял
изречение в отношении к естеству, а не в смысле ипостаси. А блаженный Кирилл в
Апологетике, ввиду порицаний Феодорита за второй анафематизм, говорит так:
«естество Слова, то есть ипостась, что есть Само Слово». Поэтому выражение:
естество Слова, — не обозначает ни одной только ипостаси, ни совокупности
ипостасей, но общее естество, всецело созерцаемое в ипостаси Слова.
Итак, что естество Слова воплотилось, то есть соединилось с плотию, —
(действительно) сказано; но чтобы пострадало естество Слова плотию, мы и поныне
не слыхали, научены же, что Христос пострадал плотию, так что выражение
естество Слова не обозначает лица. Остается поэтому сказать, что
воплотиться значит соединиться с плотию, а выражение Слово стало
плотию означает, что самая ипостась Слова непреложно соделалась ипостасью
плоти. И что Бог соделался человеком, и человек — Богом, — сказано, ибо Слово,
будучи Богом, без изменения соделалось человеком. А что Божество соделалось
человеком, или воплотилось, или вочеловечилось — мы никогда не слышали. Но что
Божество соединилось с человечеством в одной из Своих ипостасей — мы научились;
что Бог приемлет образ, то есть чуждую сущность, а именно соответственную нашей
— (действительно) говорится. Ибо имя Бог присоединяется к каждой из
ипостасей, а Божество мы не можем сказать об ипостаси. Ибо мы не слыхали,
что один только Отец или один только Сын, или один только Дух Святый есть
Божество, ибо слово Божество обозначает естество, а слово Отец
(обозначает) ипостась — подобно тому, как и слово человечество
(обозначает) естество, а (имя) Петр — ипостась. Слово же Бог
обозначает и общность естества, и одинаково употребляется в отношении к каждой
ипостаси — подобно тому, как и слово человек. Имеющий божеское естество
есть Бог, и (имеющий) человеческое — человек.
Сверх всего этого, должно знать, что Отец и Дух Святый не участвовали в
воплощении Слова ни в каком ином отношении, как только в отношении к
божественным знамениям и по благоволению и хотению[15].
О том, что Святая Дева — Богородица, против
несториан.
Святую Деву мы прославляем как Богородицу в собственном и истинном
смысле. Ибо как Родившийся от Нее — истинный Бог, так и Родившая истинного Бога,
от Нее воплотившегося, — истинная Богородица. Мы говорим, что Бог родился от Нее
не в том смысле, что Божество Слова от Нее получило начало, но в том, что Само
Божие Слово, прежде веков, вне времени от Отца рожденное, безначально и вечно со
Отцем и Духом пребывающее, в последок дний (Евр. 1, 2) для нашего
спасения вселилось в утробу Святой Девы и от Нее без изменения воплотилось и
родилось. Ибо Святая Дева родила не простого человека, но Бога истинного, — не
просто Бога, но Бога воплощенного, не с неба принесшего тело и прошедшего через
Нее, как бы через канал, но воспринявшего от Нее единосущную с нами плоть и
принявшего ее в Свою собственную ипостась. Ибо, если бы тело было принесено с
неба, а не взято от естества, одинакового с нами, то какая была бы нужда в
воплощении? Вочеловечение Бога Слова было для того, чтобы само согрешившее и
павшее, и растленное естество победило обольстившего тирана и таким образом
освободилось от тления, как говорит божественный Апостол: понеже человеком
смерть (бысть), и человеком воскресение мертвых (1 Кор. 15, 21). Если
первое истинно, то и второе[16].
Если же и говорит (Апостол): первый Адам от земли перстен, вторый же
Адам Господь с небесе (1 Кор. 15, 47), то он не утверждает того, что тело —
с неба, но только делает ясным, что Он — не простой человек. Ибо вот Апостол
назвал Его и Адамом, и Господом, одновременно обозначая то и другое. Ибо слово
Адам истолковывается: земнородный. Земнородный же ясно означает
естество человека, образованное из праха. Словом же Господь указуется на
божественную сущность.
Еще говорит Апостол: посла Бог Сына Своего Единороднаго, раждаемаго
от жены (Гал. 4, 4). Не сказал через жену но: от жены. Этим
божественный Апостол указал, что именно Единородный Сын Божий и Бог есть Тот,
Кто произошел от Девы как человек, и что именно Рожденный от Девы есть Сын Божий
и Бог. Родился же Он телесным образом, поскольку сделался человеком, не в прежде
созданном человеке вселившись, как бы в пророке, но Сам существенно и истинно
сделавшись человеком, то есть в Своей ипостаси дав бытие плоти, одушевленной
душею словесною и разумною, и Сам сделавшись для нее ипостасью. Ибо это означает
выражение рождаемого от жены. Как же Само Слово Божие оказалось бы под
законом, если бы оно не сделалось единосущным нам человеком?
Отсюда справедливо и истинно Святую Марию называем Богородицею, ибо это
имя содержит все таинство домостроительства. Ибо если родившая — Богородица, то
Рожденный от Нее — непременно Бог, но непременно и человек. Ибо как от
жены мог бы родиться Бог, имеющий бытие прежде веков, если бы Он не
сделался человеком? Если же именно Рожденный от жены есть Бог, то, очевидно,
один и тот же есть и Рожденный от Бога Отца по божественной и безначальной
сущности, и в последние времена Рожденный от Девы по той сущности, которая
получила начало и подлежит времени, то есть по (природе) человеческой. Это же
обозначает единую ипостась и два естества, и два рождения Господа нашего Иисуса
Христа.
Христородицею же мы отнюдь не называем Святую Деву, потому что это
оскорбительное наименование изобрел нечистый, гнусный, по-иудейски мудрствующий
Несторий, сосуд поругания, к уничтожению слова Богородица и к лишению
чести Богородицы, которая одна поистине превознесена честию выше всякой твари, —
хотя бы Несторий с отцом своим сатаною разрывался от досады. Ибо Христом, т. е.
помазанным, (может быть назван) и Давид царь, и Аарон первосвященник, — потому
что эти (служения) — как царское, так и жреческое — сопровождались (при
вступлении на них) помазанием. Да и всякий богоносный человек может быть назван
Христом, но не Богом по естеству, — в каковом смысле и отверженный Богом
Несторий дерзнул назвать Рожденного от Девы Богоносцем. У нас же да не
будет, чтобы мы стали называть или мыслить Его Богоносцем, но — Богом
воплощенным! Ибо Само Слово сделалось плотию, будучи носимо во утробе Девою,
(исшел же из Нее) Бог вместе с воспринятым естеством человеческим, так как и оно
было обожествлено Словом, одновременно с приведением его в бытие, так что
одновременно совершились три события: восприятие, бытие, обожение человечества
Словом. И таким образом Святая Дева мыслится и называется Богородицею не только
ради (божеского) естества Слова, но и по причине обожествления человеческой
природы, коих одновременно и принятие, и бытие совершилось чудесным образом:
принятие, конечно, Слова, бытие же в Самом Слове — плоти. Сама Богоматерь
сверхъестественно послужила к тому, что Создатель соделался тварью, и Бог и
Творец всего воплотился, обожая воспринятое человечество, причем, в то же время,
соединение сохраняет соединенные естества такими же, какими они вошли в
соединение, — разумею не только Божество, но и человечество Христа; и то, что
выше нас, и то, что соответствует нам. Ибо не так, что (человечество), бывшее
прежде одинаковым с нашим, впоследствии сделалось выше нас, но всегда — с
первого момента бытия — существовало то и другое, потому то с момента зачатия
(человечество) получило бытие в Самом Слове. Человеческое (в человеческой
природе Христа) есть таковое по собственной природе, свойственное же Богу и
божественное — сверхъестественно. Он имел также и свойства одушевленной плоти,
ибо их приняло Слово по причине воплощения, как происходящие совершенно
естественным образом, в порядке естественного движения[17].
О свойствах двух
естеств.
Исповедуя того же самого Господа нашего Иисуса Христа как совершенным
Богом, так и совершенным человеком, мы утверждаем, что именно Он имеет все то,
что имеет Отец, кроме нерожденности, и имеет все, что имел первый Адам, исключая
одного только греха, то есть тело и душу словесную и разумную. Утверждаем также,
что, соответственно двум естествам, Он имеет двойные свойства, принадлежащие
двум естествам: две естественные воли — божескую и человеческую, и два
естественные действования — божеское и человеческое, и две единственные свободы
— божескую и человеческую, также и мудрость, и ведение — божеские и
человеческие. Будучи единосущен Богу и Отцу, Он свободно хочет и действует, как
Бог. Но будучи единосущным и нам, Он же Сам свободно хочет и действует, как
человек. Ибо Его — чудеса, Его же — и страдания.
О (двух) волях и свободных действованиях
Господа нашего Иисуса Христа.
Так как во Христе — два естества, то утверждаем, что в Нем — и две
естественные воли и два естественных действования. А так как ипостась двух
естеств Его — одна, то утверждаем, что Один и Тот же хочет и действует
естественно — по обоим естествам, из коих, в коих и кои — Христос Бог наш; но
желает и действует не раздельно, но соединенно, ибо желает и действует в каждом
из обоих естеств, с участием другого из них. Ибо у кого сущность одна и та же, у
того и желание, и действование — одни и те же; у кого же различна сущность, у
того различны и воля, и действование. И наоборот: у кого желание и действование
— одни и те же, у того и сущность — одна и та же; у кого же различны желание и
действование, у того и сущность различна[18].
Потому-то во Отце и Сыне и Святом Духе из тождества действования и воли
познаем тождество естества. А в божественном домостроительстве из различия
действований и воль познаем и различия естеств, а зная о различии естеств,
исповедуем вместе и различие воль и действований. Ибо как число естеств Того же
Самого и единого Христа, — если о нем мыслить и говорить благочестиво, — не
разделяет единого Христа; но удостоверяет сохраняющееся и в самом соединении
различие естеств, — так и число существенно присущих Его естествам воль и
действований, — ибо Он желал и действовал для нашего спасения по обоим
естествам, — не вводит разделения, — да не будет! — но доказывает сохранение, —
и только. Ибо воли и действования мы называем естественными, а не ипостасными.
Говорю же о самой силе желания и действования, по коей хочет и действует хотящее
и действующее. Если мы признаем воли и действования личными свойствами, то
вынуждены будем сказать, что три Лица Святой Троицы различаются между собой по
воле и деятельности.
Должно знать, что не одно и то же — хотеть и хотеть каким-либо
(определенным) образом. Хотеть вообще, как и видеть вообще, — принадлежность
естества, ибо свойственно всем людям. Хотеть же каким-либо (определенным)
образом — принадлежность уже не природы, но нашего свободного выбора, — как и
видеть так или иначе, хорошо или худо. В самом деле, не все люди одинаково хотят
и не одинаково видят. То же будем принимать и относительно действований. Ибо
хотеть, видеть, действовать каким-либо (определенным) образом есть способ
употребления воли, зрения и действования, свойственный одному только
пользующемуся (этими способностями) и отделяющий его от прочих, соответственно
тому или иному различию[19].
Итак, хотеть вообще называется волею, или способностью хотения; и это
есть разумное стремление и естественная воля. Хотеть же каким-нибудь
(определенным) образом, или то, что подлежит хотению, (предполагает) предмет
хотения и хотение по свободному выбору (θελημα γνωμικον). Что по природе
способно хотеть, то называется имеющим свойство хотеть. Например, естество
божеское, как и человеческое, способно хотеть. Хотящий же есть тот, кто
пользуется своею волею, или определенное лицо, — например, Петр.
Поэтому, так как Христос — един, и ипостась Его — едина, то один и тот
же Хотящий и так, как свойственно Богу, и так, как свойственно человеку. А так
как Он имеет два естества — способные хотеть, потому что они разумны, ибо все
разумное и способно хотеть (вообще), и имеет свободу выбора (определенных
предметов), — то мы скажем, что в Нем — две воли или два естественных хотения.
Он — Тот же Самый — способен хотеть по обоим естествам Своим, ибо Он воспринял
естественно присущую нам силу хотения. И так как Христос — один и Хотящий
соответственно каждому из двух естеств — один и тот же, — то мы должны сказать,
что предмет желания в Нем — один и тот же. И это не потому, что Он хотел только
того, чего хотел по природе — как Бог, — ибо не свойственно Божеству хотение
есть и пить и подобное; но имел и такие хотения, кои относились к составным
принадлежностям природы человека, без противоречия свободе выбора, но вследствие
свойства естеств. Ибо тогда Он естественно хотел этого, когда хотела и
Божественная воля Его, и позволяла плоти страдать и делать то, что ей было
свойственно.
А что хотение присуще человеку по природе, ясно из следующего. За
исключением божественной жизни, есть три рода жизни: жизнь растительная,
чувствующая и разумная. Жизни растительной свойственно движение, способствующее
питанию, росту, рождению. Жизни чувствующей свойственно движение,
соответствующее природному влечению; жизни разумной и рассуждающей — движение
свободное. Итак, если растительной жизни по природе принадлежит движение,
способствующее питанию, и чувствующей жизни — движение, соответствующее
природному влечению, то, следовательно, по природе же жизни разумной и
рассуждающей принадлежит движение свободное. Свободное же действование есть не
что иное, как хотение. Поэтому Слово, сделавшись плотию одушевленною и
рассуждающей, и имеющей свободное действование, стало и способным хотеть[20].
Далее. Что принадлежит природе, тому нет нужды учиться. Ибо никто не
учится мыслить или жить, или испытывать голод или жажду, или спать. Но и хотеть
мы не учимся. Следовательно, хотеть — свойственно природе. И еще: если в
существах бессловесных природа управляет, то в человеке, движущимся свободно,
соответственно своему хотению, — она (сама) служит началом управляемым.
Следовательно, человек способен к хотению по природе. И еще: если человек
сотворен по образу блаженного и пресущественного Божества, а Божие естество по
природе имеет способность свободного выбора и хотения, — то, следовательно, и
человек, как образ Его, по природе имеет способность свободного выбора и
хотения. Ибо отцы определили способность свободного выбора как хотение.
Притом, если способность хотеть присуща всем людям, и (нельзя сказать),
что одним она присуща, а другим не присуща, а что усматривается во всех вообще,
то характеризует естество в неделимых того же рода, — то, следовательно, человек
по природе обладает способностью хотения[21].
И опять: если естество не терпит ни прибавления, ни убавления,
способность же хотеть принадлежит равно всем (людям), а не так, что одним — в
большей степени, а другим — в меньшей, — то, следовательно, человек имеет
способность хотения по естеству. Отсюда, если человек имеет способность хотения
по естеству, то и Господь, не только как Бог, но и поскольку соделался
человеком, имеет способность хотеть по естеству. Ибо, как воспринял Он наше
естество, так воспринял в естестве и нашу волю. И поэтому отцы выражались, что
Он отпечатлел в Себе Самом нашу волю.
Если воля не есть принадлежность естества, то она — или принадлежность
личности, или противна естеству. Но если бы воля была принадлежностью личности,
то Сын имел бы волю, отличающуюся от воли Отца, ибо личное свойство
характеризует только одно лицо. А если бы воля была противна естеству, то она
означала бы выпадение из естества. Ибо то, что противно естеству, разрушительно
для того, что соответствует естеству[22].
Бог и Отец всего имеет хотение или как Отец, или как Бог. Но если бы Он
имел хотение как Отец, то оно было бы иным по сравнению с хотением Сына. Ибо Сын
— не Отец. Если же Он имеет хотение как Бог, а и Сын есть Бог, и Дух Святый есть
Бог, — то, следовательно, хотение есть принадлежность естества, то есть
естественно. Еще. Если в чем, — как говорят отцы, — воля одна, в том и сущность
одна, и если бы при этом во Христе была бы одна воля — как Божества Его, так и
человечества, — то и сущность их была бы одна и та же[23].
И наоборот: если, — как говорят отцы, — различие естества не могло бы
проявиться в едином хотении, то необходимо (одно из двух): или чтобы говорящие о
едином хотении не полагали во Христе различия естеств, или не говорили о едином
хотении.
И далее. Как говорит божественное Евангелие, Господь, придя в области
Тира и Сидона и вшед в дом, никогоже хотяше, дабы его чул: и не може
утаитися (Мк. 7, 24). Если божественное хотение Его всемогуще, Он же не мог
утаиться, хотя и хотел, — то, следовательно, Он не мог, восхотев, как человек, и
(вообще) имел способность хотения, как человек[24].
И еще говорит (Евангелие): пришедши на место, глагола: жажду (Ин.
19, 28). И даша Ему вино с желчию смешано: и вкуш, не хотяше пити
(Мф. 27, 34). Итак, если Он возжаждал, как Бог, и вкуш, не хотяше пити,
то, следовательно, и страданию Он был подвержен, как Бог, ибо жажда и вкушение —
страдательное состояние. Если же Он возжаждал не как Бог, то, без сомнения, —
как человек, и вообще, как человек, имел способность хотения.
И блаженный Апостол Павел говорит: послушлив быв даже до смерти,
смерти же крестныя (Флп. 2, 8). Послушание есть подчинение воли, которая
существует действительно, а не той, которая — не действительна. Ибо бессловесное
животное мы не назовем послушным или непослушным. Сделавшись же послушным Отцу,
Он сделался (таковым) не как Бог, но как человек. Ибо как Бог Он ни послушен, ни
непослушен, так как это свойственно подчиненным существам, как говорит
богоносный Григорий. Следовательно, Христос как человек обладал способностью
хотения[25].
Называя хотение естественным, мы разумеем хотение не вынужденное, но
свободное. Ибо если оно — разумное, то непременно и свободное. Не только
божеское и несотворенное естество не терпит никакого принуждения, но также и
разумное сотворение. А это очевидно: Бог, будучи по естеству благим, по естеству
— Творцом, по естеству — Богом, не есть таков вследствие необходимости. Ибо кто
может принуждать Его?[26].
Должно знать, что о свободе говорят в различных смыслах иначе — в
отношении к Богу, иначе — в отношении к ангелам, и (еще) иначе в отношении к
людям. Ибо в отношении к Богу (это слово должно быть понимаемо) в значении
вышеестественном. В отношении к ангелам — так, что выполнение следует
непосредственно за склонностью и совершенно не допускает промежутка времени. Ибо
в самом деле, имея свободу по природе, ангел пользуется ею беспрепятственно, не
испытывая ни противодействия со стороны тела, ни нападения совне. В отношении же
к людям — в том смысле, что по времени склонность мыслится прежде выполнения.
Ибо, хотя человек и свободен, и свободу имеет по природе, однако же имеет и
приражение со стороны дьявола, и (противодействующее) движение тела. Итак, по
причине этого приражения и тяжести тела выполнение у него запаздывает по
сравнению со склонностью. Итак, если Адам послушался (обольстителя) добровольно
и вкусил потому, что захотел (этого), то, следовательно, прежде всего в нас (от
греха) пострадала воля. Если же прежде всего пострадала воля, а ее, однако, не
восприняло, вместе с естеством, воплотившееся Слово, — то, следовательно, мы не
освободились от греха[27].
Еще. Если способность свободного хотения, свойственная нашему естеству,
есть дело Его, а воплотившееся Слово ее не восприняло — то или потому, что
пренебрегло своим созданием, как нехорошим, или потому, что по зависти к нам не
хотело уврачевать этой способности, нас лишая совершенного исцеления, а Себя
Самого показывая подверженным немощи, так как или не хотело, или не могло
совершенно спасти нас.
С другой стороны, невозможно говорить о чем-либо одном, составленном из
двух воль, подобно тому, как говорим об (одной) ипостаси, состоящей из (двух)
естеств. Во-первых — потому, что сложение допускают предметы, существующие
самостоятельно и созерцаемые в собственном, а не в другом смысле. Во-вторых —
если допустим сложение воль и действований, то будем вынуждены говорить о
сложении и других естественных свойств, — (например), созданности и
несозданности, видимости и невидимости, и тому подобного. Да и как назвать волю,
сложенную из двух воль? Ибо невозможно сложенное называть именем тех предметов,
из коих оно составлено. Ибо иначе и сложенное из (двух) естеств должны будем
называть естеством, а не ипостасью. Притом, если будем признавать во Христе
единую сложную волю, то, в отношении воли, различим Его от Отца, ибо воля Отца
не сложна. Итак, остается одну только Ипостась Христа признать сложною и общею —
как естествам, так и естественным свойствам Его[28].
О свободном выборе и свободном решении в собственном смысле в отношении
к Господу говорить невозможно. Ибо свободный выбор есть расположение к тому, что
подвергалось обсуждению, (наступающее) после исследования и обдумывания
относительно неведомого предмета, т. е. после совещания и суждения (о нем). За
ним (следует) свободное решение, которое выбирает для себя и предпочитает одно
другому. Господь же, будучи не простым человеком, но вместе и Богом, и зная все,
не имел нужды ни в рассматривании или в исследовании, ни в совещании, ни в
суждении. Он по природе имел склонность к добру и отвращение ко злу. Так говорит
и пророк Исайя: прежде неже разумети отрачати изволити злая изберет
благое: зане, прежде неже разумети отрочати благое или злое, отринет лукавое,
еже избрати благое (Ис. 7, 15–16). Слово прежде показывает, что Он не
как мы, вследствие изыскания и обдумывания, но, будучи Богом и Божески став
существовать по плоти, то есть ипостасно соединившись с плотию, в силу самого
бытия Своего и всеведения, владел благом по Своей природе. Ибо добродетели
естественны и во всех естественно и равно находятся, хотя и не все мы в
одинаковой степени делаем то, что сообразно с природой. Ибо через преступление
мы ниспали из естественного состояния в противоестественное. Господь же снова
возвел нас из противоестественного состояния в естественное. Ибо это означают
слова: по образу и по подобию (Быт. 1, 26). Равным образом и
подвижничество, и подвижнические труды измышлены не для приобретения
добродетели, как привносимой совне, но для того, чтобы мы свергли с себя чуждый
и противный природе порок. Подобно этому, мы достигаем того, что проявляется
естественный блеск железа, — с усилием удаляя ржавчину, находящуюся на железе,
которая для него не естественна, но произошла от нерадения.
Впрочем, должно заметить, что слово γνωμη имеет много оттенков и
значений. Иногда оно значит увещание, наставление, как говорит божественный
Апостол: о девах повеления Господня не имам, совет же (γνωμην) даю
(1 Кор. 7, 25). Иногда же означает совещание, — например, когда пророк Давид
говорит: на люди Твоя лукавноваша волею (γνωμην) (Пс. 82, 4), иногда же —
приговор, как у Даниила: о чесом изыде изречение (γνωμη) безстудное
cue (Дан. 2, 15). А иногда означает веру, мнение или образ мыслей, — и,
вообще говоря, слово γνωμη употребляется в двадцати восьми значениях[29].
О действованиях в Господе нашем Иисусе
Христе.
Мы утверждаем, что в Господе нашем Иисусе Христе — также и действования
два. Как Бог и единосущный Отцу, Он имел, одинаково (с Ним), божеское
действование, но, как соделавшийся человеком и единосущный нам, имел
действование, свойственное человеческому естеству.
Но должно знать, что одно — действование, и другое — то, что способно
действовать, и иное — то, что произведено действованием, и еще иное —
действующий. Действование есть деятельное и самостоятельное движение естества. А
то, что способно к действованию, есть самое естество, из коего действование
происходит; то же, что произведено действованием, есть результат действования;
действующий есть пользующийся действованием, или лицо. Впрочем, и действование
называется тем, что произведено, также и то, что произведено — действованием,
подобно тому, как и тварь называется творением. Так, мы говорим: все
творение, — обозначая сотворенные вещи.
Должно также знать, что действование есть движение, и оно скорее
производится, чем производит, как говорит Григорий Богослов в слове о Святом
Духе:... «если же есть действование, то, очевидно, оно будет производиться, а не
производить и, лишь только будет совершено, прекратится»[30].
Должно еще заметить, что и самая жизнь есть действование, и притом
первоначальное действование живого существа; также и всякое отправление живого
существа, как способствующее питанию и росту, то есть физическое, так и
движение, соответствующее влечению, то есть проявление функции чувствовательной,
так (наконец) и разумное, и свободное движение. Действование же есть результат
применения силы. Итак, если все это мы видим во Христе, то, следовательно,
должны утверждать в Нем и человеческое действование.
Действованием называется [также и] то размышление, какое прежде всего в
нас происходит. И оно есть действование простое и не проявляющееся вовне, так
как ум сам собою невидимо производит свои мысли, без которых он собственно и не
мог бы быть назван умом. Действованием называется, в свою очередь, также
обнаружение и раскрытие, через произнесение слова, того, что добыто
размышлением. Такое действование не есть уже — остающееся без обнаружения вовне
и простое, но созерцается уже во внешнем обнаружении, будучи составлено из мысли
и слова. И самое отношение, какое действующий имеет к тому, что происходит, —
есть действование. И самый результат действования (иногда) называется
действованием. Иное принадлежит одной душе, иное — душе, пользующейся телом,
иное — телу, одушевленному разумной душой, иное, наконец, — результат. Ибо ум,
предусмотрев, что будет, так и действует через посредство тела. Потому
владычество принадлежит душе; ибо она пользуется телом, как орудием, руководя им
и направляя. Иное есть действование тела, управляемого душею и приводимого в
движение. К совершаемому же телом относится прикосновение, удерживание и как бы
обхватывание того, что делается. К совершаемому же душею принадлежит составление
как бы образа и начертания происходящего. Так и в отношении к Господу нашему
Иисусу Христу сила чудотворений была действованием Его Божества. Дела же рук и
то, что Он восхотел и сказал: хощу, очистися (Мф. 8, 3) — было
действованием Его Человечества. Преломление хлебов, и то, что прокаженный
услышал хощу — было результатом Его человеческого действования; а
умножение хлебов и очищение прокаженного было результатом действования
божеского. Ибо тем и другим действованием — душевным и телесным, — обнаруживал
Он одно и тождественное, одинаковое и равное Свое божественное действование. Как
мы признаем (во Христе) естества соединенными и взаимно друг друга проникающими
и (однако) не отвергаем их различия, но (совместно) и исчисляем, и признаем их
нераздельными, — так и соединение воль и действований признаем, и различие
отмечаем, и исчисляем, и разделения не вводим. Как плоть (во Христе) и
обожествлена, и не потерпела изменения своего естества, — так и воля, и
действование и обожествлены, и не выступили из своих пределов. Ибо один есть,
который вместе есть Бог и человек и Который тем и другим образом, то есть
свойственным и Богу и человеку, хочет и действует[31].
Поэтому, так как во Христе — два естества, необходимо говорить и о двух
действованиях в Нем. Ибо в ком естества различны, в том различны и действования,
и в ком действования различны, в том различны и естества. И наоборот: в ком
естество — одно, в том и действование — одно, и в ком действование одно, в том и
сущность одна, — по учению богоглаголивых отцов. Потому необходимо одно из двух:
или чтобы те, кои говорят об одном действований во Христе, признали (в Нем) и
одну сущность; или, — если мы действительно держимся истины и — согласно с
учением евангельским и отеческим — исповедуем (в Нем) две сущности, — то вместе
должны исповедывать в Нем и два действования, соответственным образом и
сопутствующие. Ибо, будучи единосущен Богу Отцу по божеству, Христос должен быть
равен Ему и в отношении действования. Он же самый, будучи единосущен нам по
человечеству, должен быть равен (нам) и по действованию. Блаженный Григорий,
епископ Нисский, говорит: «в ком действование одно, в тех, без сомнения, и сила
одинакова». Ибо всякое действование есть произведение силы. Но невозможно, чтобы
одно было естество, или одна сила, или одно действование у несотворенной и
сотворенной природы. Если же станем говорить об одном действовании во Христе, то
Божеству Слова припишем страдательные состояния, свойственные разумной душе, — я
разумею страх, печаль, предсмертное борение[32].
Если же скажут, что святые отцы, беседуя о Святой Троице, утверждали: «в
ком сущность одна, у тех и действование одно, и в ком различна сущность, у тех
различно и действование», — и что не должно относящегося к учению о Боге
переносить на воплощение, то мы ответим: если у отцов это сказано только в
отношении к учению о Боге, если Сын после воплощения не имеет одинакового с
Отцом действования, то Он не будет иметь и тождественной (с Ним) сущности. Но, в
таком случае, к кому мы отнесем слова: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю
(Ин. 5, 17)? Еще: аще еже видит Отца творяща, сия и Сын такожде творит
(Ин. 5, 19). Также: аще Мне не веруете, делом Моим веруйте (Ин. 10, 38).
И: дела, яже Аз творю, свидетелствуют о Мне (Ин. 10, 25). Еще: яко же
Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, их же хощет, живит (Ин. 5, 21).
Все это показывает, что Сын и по воплощении не только единосущен Отцу, но имеет
одно и то же с Ним действование[33].
И опять: если промышление о мире принадлежит не только Отцу и Святому
Духу, но и Сыну, и по воплощении, это же (промышление) есть действование, — то,
следовательно, Он и по воплощении имеет одно и то же действование с Отцем.
Если из чудес мы узнали, что Христос единосущен Отцу, чудеса же суть
действование Божие, — то, следовательно, и после воплощения Он имеет одно и то
же действование с Отцем.
Если действование Божества и человечества во Христе — одно, то оно было
бы сложным. И тогда получилось бы — или что Он имеет действование, различное от
Отца, или что и действование Отца сложное. Если бы же действование было сложным,
то очевидно, что и естество было бы также сложным.
Быть может, скажут, что, вместе с действованием, вводится (отдельное)
лицо. Тогда мы ответим, что, если вместе с действованием вводится лицо, то, по
совершенно правильному обратному заключению, вместе с лицом будет введено и
действование. Но тогда, соответственно трем лицам или трем ипостасям Святой
Троицы, должны будут допустить также и три действования, или — в соответствие с
одним действованием — признать одно и лицо, и одну ипостась. Но святые отцы
согласно учили, что имеющим одну и ту же сущность свойственно и действование то
же самое[34].
Сверх того, если вместе с действованием вводится лицо, то предписывающие
не говорить ни об одном, ни о двух действованиях во Христе предписывают не
говорить ни об одном Его Лице, ни о двух.
В раскаленном мече сохраняются как два естества — огня и железа, — так и
два действования, вместе с их результатами. Железо имеет силу рассекать, а огонь
— жечь, и рассечение есть результат действования огня. Причем различие того и
другого сохраняется как в рассечении, сопровождаемом жжением, так и в жжении,
сопровождаемом рассечением, хотя после соединения (железа и огня) ни жжение не
может быть без рассечения, ни рассечение — без жжения. Ради двойственности
естественного действования (раскаленного меча), не говорим о двух раскаленных
мечах, равным образом и из-за единства раскаленного меча не смешиваем
существенного различия (производимого им действования). Так и во Христе —
Божеству Его свойственно божеское и всемощное действование, человечеству же Его
— действование, соответственное нашему. Результатом человеческого действования
Господа было то, что Он взял руку отроковицы и поднял, Божеского же —
возвращение ее к жизни. Действия эти различны, хотя в действовании Богочеловека
они нераздельны друг от друга. Если же из-за того, что в Господе — одно лицо, и
действование признавать в Нем одно, тогда вследствие того, что в Нем — одно
лицо, — следовало бы допустить и сущность одну. Далее. Если будем говорить об
одном действовании в Господе, то должны будем назвать его или Божеским, или
человеческим, или ни тем, ни другим. Но если назовем его Божеским, то будем
говорить о Нем только как о Боге, не имеющем нашего человеческого естества. Если
же назовем человеческим, то богохульно признаем Его простым человеком. Если же
не назовем его ни Божеским, ни человеческим, то не можем признать Господа ни
Богом, ни человеком, не можем признать Его единосущным ни Богу Отцу, ни нам. Ибо
ипостасное тождество произошло вследствие соединения (естеств), — но не так,
чтобы этим уничтожилось различие естеств. Если же сохраняется различие естеств,
то ясно, что должны сохраниться и действования их. Ибо не бывает естества,
лишенного действования[35].
Если действование Владыки Христа — едино, то оно было бы или
сотворенное, или не сотворенное. Среднего между ними действования нет, как нет и
среднего естества. Если бы оно было сотворено, то показывало бы (во Христе)
только одно сотворенное естество; а если бы было не сотворенным, то
характеризовало бы только не созданную сущность. Ибо принадлежащее естеству
должно вполне соответствовать своему естеству, так как невозможно существование
естества, в коем бы не доставало естественных свойств. Действование же,
сообразное с естеством, не получает бытия отвне; также очевидно, что естество,
без сообразного с ним действования. не может ни существовать, ни быть
познаваемо. Через то, как действует каждое существо, оно удостоверяет свою
собственную природу — с той стороны, которая в ней неизменна.
Если бы действование во Христе было одно, то одно и то же действование
производило бы и божеские, и человеческие дела. Но ничто из существующего,
оставаясь в границах, свойственных естеству, не может производить действий
противоположных. Так, например, огонь не может вместе согревать и охлаждать;
вода — делать влажным и сушить. Как же Тот, Кто по естеству — Бог и по естеству
стал человеком, совершал чудеса и претерпевал страдания одним и тем же
действованием?
Если Христос воспринял ум человеческий, то есть душу разумную и
мыслящую, то Он, несомненно, мыслил и всегда будет мыслить. Размышление же —
действование ума. Следовательно, Христос имеет и всегда будет иметь действование
и как человек[36].
Премудрый и великий святой Иоанн Златоуст в толковании на «Деяния» во
втором слове говорит так: «не погрешите, если кто и страдание Его назовет
действием. Ибо тем, что все претерпел, совершил то великое и чудное дело —
разрушив смерть и совершив все прочее»[37].
Если всякое действование определяется как самостоятельное движение какого-либо
естества, — как объяснили люди, сведущие в этом отношении, — то известно ли
кому-либо естество неподвижное или совершенно бездеятельное, или можно ли найти
такое действование, которое не было бы движением естественной силы? А что
естественное действование Бога и твари — одно, этого — как выражается блаженный
Кирилл — не может допустить ни один благомыслящий. Не человеческое естество
воскрешает Лазаря, и не божеская сила проливает слезы: слезы свойственны
человечеству, жизнь — ипостасной жизни. Впрочем, и то, и другое обще обоим по
причине тождества ипостаси. Един Христос, и едино лицо Его, или ипостась, — и
однако Он имеет два естества — Божеское и человеческое. Потому, с одной стороны,
естественно происходящая из Божества слава, по причине тождества ипостаси, стала
общею тому и другому естеству; с другой стороны, и уничижительное, происходящее
из плоти, стало общим каждому из обоих естеств. Ибо Тот, Кто есть и то, и
другое, то есть Бог и человек, один, и одному и тому же принадлежат свойства
Божеские и человеческие. Божественные знамения творило Божество, но без плоти,
уничижительное же производила плоть, но не отдельно от Божества. Ибо и со
страждущею плотию было соединено Божество, оставаясь бесстрастным, но соделывая
страдания спасительными; и с действующим Божеством Слова был соединен святой ум,
разумевший и сознававший то, что совершалось[38].
Божество, хотя сообщает телу Свои совершенства, Само непричастно
страданиям плоти. Ибо нельзя сказать, что подобно тому, как при посредстве плоти
действовало во Христе Божество, точно также и плоть Его испытывала страдания при
посредстве Божества. Ибо плоть Его получила наименование орудия Божества. Итак,
хотя с первого момента зачатия не было никакого разделения между тем и другим
естеством, но во все продолжение (земного бытия) действия того и другого
естества принадлежали одному лицу, — однако же мы ни в коем случае не сливаем
того, что было совершенно нераздельно, но из качества дел узнаем, что какому
естеству принадлежало.
Итак, Христос действует по тому и другому из Своих естеств, и каждое из
двух естеств действует в Нем с участием другого: Слово по неограниченности и
могуществу Божества совершает то, что именно свойственно Слову — владычественное
и царственное; тело же (совершает свойственное ему), сообразно с волею
соединенного с ним Слова, Коего оно стало собственностью. Ибо не само по себе
устремлялось оно к удовлетворению естественных потребностей и не само по себе
удалялось и уклонялось от тягостного или терпело то, что отвне приключалось, но
приводилось в движение сообразно своему естеству, — так, как Слово хотело и, в
целях домостроительства, попускало телу страдать и совершать свойственное ему,
чтобы посредством дел была удостоверена истина (человеческого) естества[39].
Будучи зачат от Девы, Христос получил бытие сверхъестественным образом. Точно
также и дела, свойственные людям, Он совершал так, что превосходил (обычного)
человека: (напр.) ходил земными ногами по текучей воде, не потому, что вода
превращалась в землю, но потому, что превышающею естество силою Божества она
уплотнялась до того, что не разливалась и не уступала тяжести вещественных ног.
Ибо и то, что свойственно человеку, Христос совершил не так, как обычный
человек, потому что Он был не человек только, но вместе и Бог; почему и
страдания Его были животворны и спасительны. И дела, принадлежащие Божеству,
совершил Он не тем способом, который свойствен Богу, потому что Он был не Бог
только, но и человек, — почему Он творил божественные чудеса прикосновением и
словом, и тому подобным способом[40].
Если же кто-либо скажет: мы признаем во Христе одно действование не с
тем, чтобы устранить человеческое действование, но потому, что человеческое
действование — если будем противопоставлять его действованию Божескому (как
особое), должно будет называться страданием — вот почему мы и говорим об одном
действовании во Христе — на это ответим: на этом же основании и признающие во
Христе одно естество объясняют, что они поступают так не с целью устранения
естества человеческого, но потому, что человеческое естество — если его
сопоставлять с Божеским естеством, как противоположное Ему, — должно будет
признаваться подверженным страданию. Мы же не позволим себе человеческое
движение, для того, чтобы различить его от Божеского действования, назвать
страданием. Ибо ни в одной вещи, говоря вообще, состояние не познается и
не определяется из сопоставления или сравнения, (так как) в таком случае
существующие вещи оказались бы взаимно обвиняющими друг друга (в недостатках).
Если человеческое движение есть страдание только потому, что Божеское движение
есть действование, то несомненно, что человеческое естество будет злым, потому
что Божеское естество — благое. И обратно — по противоположности — Божеское
движение называлось бы действованием (только) по той причине, что человеческое
движение называется страданием, и Божеское естество было бы благим из-за того
(собственно), что человеческое естество является злым. Да и все твари оказались
бы в таком случае дурными и солгал бы сказавший: и виде Бог вся, елика
сотвори: и се добра зело (Быт. 1, 31). Мы же утверждаем, что святые отцы
различными способами обозначали человеческое движение, соответственно тем
представлениям, кои лежали в основе (их рассуждений в том или другом случае).
Они называли его и силою, и действованием, и различием, и движением, и
свойством, и качеством, и страданием, — однако не с точки зрения различения его
от Божеского движения. Но силою называли его как постоянное и неизменяемое;
действованием же — как характерное (для существа) и показывающее его с той
стороны, которая неизменна во всех существах одного рода; различием — как
способствующее различению (одного существа от другого); движением — как
обнаруживающее себя вовне, свойством — как прочную принадлежность (вида),
присущую притом одному только (виду), а не другому; качеством — как придающее
виду определенность; страданием — как производимое в движение. Ибо все, что от
Бога и после Бога, находясь в состоянии движения, страдает, так как не есть
самодвижение или самосила. Итак, не с точки зрения противопоставления (Божескому
движению), как уже сказано, — (Отцы называли человеческое движение страданием),
но соответственно тому значению, какое вложено в него (Верховной) Причиной, все
устроившей. Посему и, говоря о человеческом движении совместно с Божеским,
называли его действованием. Ибо сказавший: «каждое из двух естеств действует с
участием другого» не иное что-либо разумел, как и тот, кто сказал: и постився
дней четередесять, последи взалка (Мф. 4, 2), ибо (Христос), когда хотел,
попускал естеству действовать так, как ему свойственно. То же разумеют и те,
которые говорят о различном в Нем действовании или о действовании двойном, или о
таком и ином действовании. Ибо эти выражения только различными словами
обозначают два действования. В самом деле, посредством перемены наименований
часто обнаруживается и число, — в данном случае Божеское и человеческое
действования. Ибо различение предполагает различие действительно существующего.
А то, что не существует, как будет различаться?[41].
Против тех, которые говорят: если в человеке
— два естества и два действования, то во Христе необходимо предполагать три
естества и столько же действований.
Каждый в отдельности человек, состоя из двух естеств — из души и тела —
и имея их в себе в неизменном виде, справедливо может называться (состоящим из)
двух естеств, ибо и после соединения (души и тела) сохраняет естественное
свойство каждого из них. Ибо тело (и после соединения с душой) не бессмертно, но
тленно; также и душа (и после соединения с телом) не смертна, но бессмертна; и
тело не становится невидимым, равно и душа не становится видимою телесными
очами. Душа имеет способность понимания, одарена разумом, бестелесна; тело же
грубо, видимо и неразумно. А что противоположно между собою по своей сущности,
то — не одного естества. Итак, душа и тело — не одной сущности.
И обратно. Если человек — живое существо разумное, смертное, а всякое
определение показывает подлежащие (определению) естества, — то, с точки зрения
естества, свойство разумности не одно и то же со свойством смертности.
Следовательно, человек — по норме своего определения — состоит не из одного
естества.
Если же и говорится иногда, что человек — из одного естества, то в таком
случае название естества берется вместо названия вида. Например, когда говорим:
человек не отличается от человека никакою разностью естества, но так как все
люди имеют совершенно одинаковый состав, будучи сложены из души и тела, так что
каждый обладает двумя естествами, — то все подводятся под одно определение. И
это не странно, так как священный Афанасий естество даже всех тварей, как
сотворенных, назвал единым. В слове своем против хулящих Духа Святаго он
говорит: а что Дух Святый выше твари, отличен от естества тварного бытия,
принадлежит же Божественной природе — можно понять из следующего. Все, что
усматривается совместно и во многих вещах, и не находится в одной из них в
меньшей, а в другой — в большей степени, — называется сущностью. Посему, так как
всякий человек составлен из души и тела, то в этом смысле и говорится, что
естество людей — одно. В отношении же к лицу Господа мы не можем говорить об
одном естестве, ибо и после соединения естеств каждое из них сохраняет свое
естественное свойство, а нет родового понятия — Христос, так как не было
другого Христа — из Божества и человечества, вместо Бога и человека[42].
Далее. Выражение: едино, в отношении к родовому понятию человека
означает совсем не то же самое, что оно означает в отношении к сущности души и
тела. В самом деле, в отношении к родовому понятию человека слово: одно,
указывает на то, что во всех людях совершенно сходно. В отношении же к сущности
души и тела выражение одно разрушает самое бытие их, доводя их до
совершенного уничтожения, потому что или одно превратится в сущность другого,
или из обоих произойдет нечто иное и оба они изменятся, — или же, пребывая в
своих собственных пределах, они останутся двумя естествами, так как, в отношении
сущности, тело не одно и то же по сравнению с тем, что бестелесно. А поэтому,
если мы и говорим об одном естестве человека — не в смысле тождества
существенного качества души и тела, но в том смысле, что неделимые, составляющие
один вид, имеют в себе и нечто неизменное, — то вовсе необязательно говорить об
одном естестве и во Христе, ибо в отношении ко Христу нет родового понятия,
которое обнимало бы собою многие неделимые.
Сверх того, о всяком сложном предмете говорится, что он состоит из таких
элементов, кои ближайшим образом входят в его состав. Так, мы не говорим, что
дом сложен из земли и воды, но — из кирпичей и бревен. В противном случае и о
человеке пришлось бы сказать, что он состоит из пяти — по крайней мере —
естеств, именно: из четырех стихий и души. Так и во Господе нашем Иисусе Христе
рассматриваем не части составных Его частей, но (только) части, ближайшим
образом вошедшие в состав (Его личности) — Божество и человечество.
Притом, если, говоря, что в человеке — два естества, мы вынуждались бы
признать во Христе три естества, то и вы также, утверждая, что человек — из двух
естеств, должны будете учить, что Христос — из трех естеств. Подобным образом
должно сказать и о действованиях, потому что необходимо должно быть
действование, соответственное естеству. А что человек называется и есть из двух
естеств, свидетельствует Григорий Богослов, говоря: «Бог и человек — два
естества, так же как — и душа, и тело». И в слове о крещении он говорит
следующее: «так как мы двойственны — из души и тела, причем одно естество —
видимо, другое же — невидимо, то и очищение — двояко, а именно — водою и
духом»[43].
О том, что в Господе естество плоти и воля
обожествлены.
Должно знать: о плоти Господа говорится, что она обожествлена, стала
единою с Богом и Богом — не по преложению или превращению, или изменению или
слиянию естества, как говорит Григорий Богослов[44].
«Одно из естеств обожествило, другое обожествлено и, осмелюсь сказать, стало
едино с Богом; и Помазавшее сделалось человеком, и помазанное — Богом». И это —
не по изменению естества, но по соединению, произошедшему ради совершения
спасения, — я разумею соединение ипостасное, по коему плоть неразрывно
соединилась с Богом Словом и по взаимному проникновению естеств, — подобно тому,
как мы говорим о проникновении железа огнем. Ибо, как мы исповедуем
вочеловечение без изменения и превращения, так совершилось, — как представляем
мы, — и обожествление плоти. Ибо ради того, что Слово соделалось плотию, ни Оно
не оставило области Божественного бытия и не лишилось присущих Ему подобающих
Богу совершенств, ни плоть, будучи обожествлена, не потерпела превращения в
своем естестве или в своих естественных свойствах. И после соединения как
естества остались несмешанными, так и свойства их — неповрежденными. Плоть же
Господа, по причине теснейшего, то есть ипостасного, соединения с Богом Словом
обогатилась божественными силами, при этом ни мало не потеряв из Своих
естественных свойств, ибо она совершала божественные действия не своею
собственною силою, но по причине соединения с нею Бога Слова, так как Слово
через плоть проявляло свойственное Ему действование. Ибо и раскаленное железо
жжет не потому, чтобы оно силою жжения обладало от природы, но потому, что
получает такое свойство от соединения с огнем[45].
Итак, одна и та же плоть сама по себе была смертна, по ипостасному же
соединению с Богом Словом — животворна. Подобным образом говорим и об
обожествлении воли — не в том смысле, что естественное движение изменилось, но в
том, что оно соединилось с божественною Его и всемогущею волею и сделалось волею
вочеловечившегося Бога. Поэтому, когда Господь хотел утаиться (Мк. 7, 24), Он не
мог сделать того по человеческой Своей воле, ибо Богу Слову угодно было
показать, что в Нем действительно находилась немощь человеческой воли. Но, по
Своему хотению, Он совершил очищение прокаженного по причине соединения
человеческой воли с волею Божества[46].
Должно еще знать, что обожествление и естества, и воли является самым
ясным и убедительным доказательством как двух естеств, так и двух воль. Ибо,
подобно тому, как раскаление не превращает естества раскаленной вещи в естество
огня, но показывает и то, что раскалено, и то, что раскалило, и служит (таким
образом) к обозначению не одного, но двух, — так и обожествление не одно сложное
естество производит, но (удостоверяет) два естества и их ипостасное соединение.
В самом деле, и Григорий Богослов (когда) говорит: «из них одно обожествило, а
другое обожествлено», — словами: «из них», также: «одно», «другое» указывает
(именно) на два (естества).
Еще о том, что в Господе (две) воли и
свободы, также (два) ума, ведения и премудрости.
Называя Христа совершенным Богом и совершенным человеком, без сомнения,
мы должны усвоять Ему все естественные свойства как Отца, так и Матери. Ибо Он
сделался человеком для того, чтобы побежденное победило. Всемогущий мог
исторгнуть человека из-под власти мучителя и всемогущею Своею властию и силою;
но в таком случае у мучителя оказался бы предлог жаловаться, что он победил
человека, но потерпел насилие от Бога. Потому милосердный и человеколюбивый Бог
восхотел самого падшего явить победителем, становится человеком, исправляя
подобное подобным.
А что человек — живое существо, одаренное мышлением и разумом, — никто
не будет возражать. В самом деле, как Бог мог бы сделаться человеком, если бы Он
принял неодушевленную плоть или неразумную душу? Ведь это — не человек. Да какую
пользу имели бы мы и в вочеловечении, если бы не был исцелен тот (ум), который
пострадал в человеке прежде всего, и если бы он не был обновлен и укреплен чрез
соединение с Божеством? Ибо что не воспринято, то не было бы и уврачевано.
Посему Бог воспринимает целого человека, и вместе — наилучшую часть его,
подпавшую болезни, чтобы целому человеку даровать спасение. Но никогда не может
быть ума без мудрости, лишенного познания. Ибо если бы он был недеятелен и
неподвижен, то и не существовал бы совершенно[47].
Итак, Бог Слово, желая обновить то, что (было создано) по образу (Его),
стал человеком. А что — (сотворенное) по образу, если не ум? Ужели, пренебрегши
лучшим, Он воспринял худшее? Ибо ум занимает как бы посредствующее положение
между Богом и плотию: между плотию, как соединенный с нею, и Богом, как образ
Его. Итак, ум соединяется с умом и служит посредством между чистотою Божества и
грубостью плоти. Ибо если бы Господь воспринял душу, лишенную разума, то он
воспринял бы душу несмысленного животного[48].
Если же евангелист сказал, что Слово соделалось плотию (Ин. 1,
14), то должно знать, что в Святом Писании человек иногда называется душею,
например: в числе семидесяти пяти душ вошел Иаков во Египет (Быт. 46, 27;
Деян. 7, 14); иногда же он называется плотию, например: узрит всяка, плоть
спасение Божие (Ис. 40, 5. Ср. Лк. 7, 6). Итак, Господь стал не плотию
неодушевленною и лишенною разума, но — человеком. Действительно, Он Сам говорит:
что Мя биеши (Ин. 18, 23) — человека, иже истину вам глаголах (Ин.
8, 40). Итак, Он воспринял плоть, оживленную душею смыслящею и разумною, которая
управляла плотию, сама же была управляема Божеством Слова.
Итак, Он естественно имел способность хотения и как Бог, и как человек;
впрочем, человеческое Его хотение следовало и подчинялось (Божескому) Его
хотению, будучи приводимо в движение не собственным распоряжением, но желая
того, чего хотела Божеская Его воля. Когда попускала Божеская воля, тогда
(человеческая воля) естественно испытывала то, что свойственно ей. Так, когда
человеческая Его воля отрицалась смерти, и Божеская Его воля соизволяла на сие и
попускала, — тогда Господь естественно молил об отвращении смерти и находился в
борении и страхе. Когда Божеская воля Его хотела, чтобы человеческая Его воля
избрала смерть, тогда страдание соделалось для нее добровольным, ибо Он
добровольно предал Себя на смерть, не только как Бог, но и как человек. Этим Он
и нам даровал неустрашимость против смерти. Так, пред спасительным Своим
страданием Он говорит: Отче, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша
сия (Мф. 26, 39). Очевидно, Он должен был пить чашу как человек, ибо (не мог
пить ее) как Бог. Посему, как человек, хочет, чтобы миновала Его чаша. Это были
слова естественной боязни. Обаче не Моя воля да будет (Лк. 22, 42), то
есть поскольку Я — иной сущности, по сравнению с Тобой, но Твоя, то есть
Моя и Твоя, поскольку Я — по природе Тебе единосущен. Это, напротив, слова
мужества. Ибо душа Господа, как соделавшегося, по благоволению Своему, истинным
человеком, испытав сначала естественную немощь, по чувству, возникшему при
разлучении (с земною жизнью) и испытав естественное сострадание к телу, — потом,
укрепленная Божественною волею, мужественно решается на смерть. Так как Господь
— Тот же Самый — был совершенным Богом, вместе со Своим человечеством — и
совершенным человеком, вместе со Своим Божеством, — то Сам Он, как человек, в
Себе Самом и через Себя Самого подчинил (все) человеческое Богу Отцу и соделался
послушным Отцу, подавая нам в Самом Себе наилучший образец и пример.
Но Божескою и человеческою волею хотел Он свободно. Ибо свободная воля,
несомненно, врожденна всякой мыслящей природе. Ибо к чему она имела бы и
способность мышления, если бы не свободно мыслила? Творец и бессловесным
животным вложил природное влечение, принудительно побуждающее их (стремиться) к
благосостоянию их собственной природы. Не обладая разумом, они не могут
управлять природным влечением, но (сами) управляются им. Почему, вместе с тем,
как произошло влечение, тотчас же возникает и стремление к соответствующему
действованию, — ибо животные не пользуются ни беседой, ни совещанием, ни
рассмотрением, ни суждением. Потому их не хвалят и не ублажают, как поступающих
добродетельно, а равно и не наказывают, как совершающих зло. А мыслящее существо
хотя также имеет возбуждающееся природное влечение, однако в сохраняющих то, что
согласно с природой, это влечение управляется и упорядочивается рассудком. Ибо
преимущество разума и составляет свободная воля, которую мы называем
естественным движением в мыслящем существе. Поэтому, когда оно следует
добродетели, его хвалят и ублажают, а когда оно следуют пороку, его наказывают.
Отсюда, душа Господа хотела, свободно приводимая в движение, но свободно
хотела именно того, чего Божеская Его воля желала, чтобы она хотела. Ибо не
мановением (только) Слова движима была плоть; ведь Моисей и все святые движимы
были мановением Божиим. Но единый Господь — Тот же Самый, — будучи вместе Богом
и человеком, хотел по Божеской и по человеческой воле. Поэтому две воли Господа
различались одна от другой не настроением, но скорее природою (той и другой).
Ибо Божеская Его воля была и безначальна и имела силу совершать все, будучи
сопровождаема могуществом, и была бесстрастна. Человеческая же Его воля и начало
свое получила с (известного) времени, и сама претерпела естественные и
непорочные страсти и естественно не была всемогуща, но, как сделавшаяся истинно
и по природе волею Бога Слова, стала и всемогуща[49].
О богомужном
действовании.
Блаженный Дионисий, выразившись, что Христос в Своей жизни явил нам
некоторое новое богомужное действование, говорит об одном действовании,
составившемся из человеческого и Божеского, не отрицая (в Нем двух) естественных
действований. Ибо в таком случае мы могли бы говорить и об одном новом естестве,
составившемся из Божеского и человеческого, так как — в чем действование одно, в
том и сущность одна, по учению святых отцов. Но (Дионисий выразился так), желая
показать новый и неизъяснимый образ проявления естественных действований
Христовых, соответственно неизъяснимому образу взаимного проникновения естеств
во Христе, также (желая показать) необыкновенный чудный и естеству существ
неведомый способ Его человеческой жизни, а равно образ взаимного сообщения
(свойств), соответственно неизреченному соединению (естеств). Не говорим, что
(во Христе) действования раздельны, и что естества действуют отдельно одно от
другого; но (утверждаем), что каждое (из них) совокупно с другим, с участием
другого совершает свойственное ему. Ибо и то, что свойственно человеку, Иисус
Христос совершал не так, как обычно совершает человек, так как Он был не простой
человек; равно и свойственное Богу совершал не так, как Бог только, потому что
был не просто Бог, но — вместе Бог и человек. Ибо, как в отношении естества мы
признаем и соединение, и природное различие, точно также — и в отношении
естественных воль и действований[50].
Итак, должно знать, что в отношении к Господу нашему Иисусу Христу
иногда мы говорим как о двух естествах, а иногда — как об одном лице, но то и
другое возводится (собственно) к одному понятию. Ибо два естества — один
Христос, и один Христос — два естества. Посему, все равно, сказать ли: Христос
действует по каждому из Своих естеств — или сказать: каждое естество во Христе
действует с участием другого. Итак, Божеское естество принимает участие в
действиях плоти, потому что, по благоволению Божественной воли, плоти
позволялось страдать и совершать то, что ей свойственно, а также потому, что
действование плоти несомненно было спасительно, — что свойственно не
человеческому действованию, но Божескому. Плоть же принимает участие в действиях
Божества Слова, потому что Божеские действования совершались посредством тела,
как бы посредством орудия, а также и потому, что Один был Тот, Кто действовал, и
так, как свойственно Богу, и вместе так, как свойственно человеку.
Должно еще знать, что святой ум Христов и естественные свои действия
совершает, мысля и разумея, что он есть ум Божий, и что ему поклоняется вся
тварь, и вместе памятуя Свое пребывание и страдания на земле. В действовании
Божества Слова, в Его устроении и управлении всем, ум Христов принимает участие,
мысля и разумея, и устраняя не как обычный ум человека, но как ипостасно
соединенный с Богом и получивший наименование ума Божия.
Итак, богомужное действование означает то, что, так как Бог соделался
мужем, то есть вочеловечился, то и человеческое Его действование было
Божественным, то есть обожествленным, и не лишенным участия в Божеском Его
действовании. Равным образом и Божеское Его действование не было лишено участия
в человеческом Его действований, но каждое из обоих действований созерцалось
вместе с другим. Называется же этот образ (речи) περιφρασις, — когда кто одним
словом обнимает два какие-нибудь понятия. В самом деле, как в раскаленном мече
жжение, сопровождаемое сечением, а равно и сечение, сопровождаемое жжением, мы
хотя и называем одним (действованием), — тем не менее утверждаем, что одно
действование — сечение, а другое — жжение, и первое принадлежит одному, а второе
— другому естеству, а именно: жжение — огню, а сечение — железу; подобно этому,
и называя богомужное действование Христа единым, мы разумеем два действования
двух Его естеств: одно действие — Божеское, принадлежащее Его Божеству, а другое
— человеческое, принадлжащее Его человечеству.
Об естественных и безупречных
страстях.
Мы исповедуем также, что Христос воспринял все естественные и
безупречные страсти человека. Ибо Он воспринял всего человека и все,
свойственное человеку, кроме греха, потому что грех не естественен и не Творцом
всеян в нас, но возникает из последующего посева дьявола в нашей свободной воле
с нашего согласия и не владычествует над нами насильственно. Естественные же и
безупречные страсти суть не находящиеся в нашей власти, — те, кои привзошли в
человеческую жизнь вследствие осуждения за преступление, каковы — голод, жажда,
утомление, труд, слезы, тление, уклонение от смерти, боязнь, предсмертная мука,
от коей — пот, капли крови, помощь от ангелов ради слабости природы и подобное,
что по природе присуще всем людям.
Итак, Христос все воспринял, чтобы все освятить. Он подвергся искушению
и победил, чтобы нам приготовить победу и дать природе силу побеждать
противника, дабы естество, некогда побежденное, победило победившего некогда
посредством тех нападений, посредством коих само было побеждено.
Лукавый приразился ко Христу совне, и не через помыслы, как и к Адаму,
ибо и к тому он приразился не через помыслы, но через змия. Господь же отразил
приражение и рассеял, как дым, чтобы страсти, приразившиеся к Нему и
побежденные, сделались и для нас легко одолимыми, чтобы (таким образом) новый
Адам исцелил ветхого.
Конечно, естественные наши страсти были во Христе и сообразно естеству,
и превыше естества. Ибо сообразно с естеством они возбуждались в Нем, когда Он
попускал плоти терпеть свойственное ей, а превыше естества потому, что
естественное во Христе не предваряло Его хотения. В самом деле, в Нем ничего не
усматривается вынужденного, но все — добровольное. Ибо по собственной воле Он
алкал, по собственной воле жаждал, добровольно боялся, добровольно умер.
О неведении и рабстве.
Должно знать, что Христос воспринял естество, не обладавшее ведением и
рабское, ибо естество человеческое в отношении к сотворившему его Богу является
рабским и не обладает знанием будущего. Вот почему, по учению Григория
Богослова, если разделять видимое от того, что познается умом, то плоть надобно
будет назвать и рабскою, и не обладающею ведением. Однако, по причине тождества
ипостаси и неразрывного соединения, душа Господа обогатилась ведением будущего,
как и остальными божественными знамениями. Ибо как плоть человеческая по своей
природе не есть животворящая, плоть же Господа, ипостасно соединенная с Самим
Богом Словом, хотя и не утратила свойственной природе смертности, однако, по
причине ипостасного соединения с Богом Словом, соделалась животворящею, — мы не
можем говорить, что она не была животворяща и не есть всегда животворяща, — так
и человеческое естество по своей сущности не обладает ведением будущего; душа же
Господа, по причине соединения с Самим Богом Словом и тождества Ипостаси, — как
я сказал, — обогатилась, вместе с остальными знамениями Божества, — и ведением
будущего[51].
Надобно также знать, что мы не можем даже называть Иисуса Христа рабом,
ибо понятия — рабство и владычество — характеризуют не естество,
но отношение, как и понятия — отечество и сыновство — выражают не
сущность, но взаимное отношение. Поэтому, — как мы и относительно неведения
сказали, — если в отвлеченных рассуждениях или в тонких представлениях ума
отделить созданное от несозданного, то есть если плоть представлять не
соединенною с Богом Словом, то она является рабскою. Но однажды соединенная с
Богом Словом ипостасно, как она может явиться рабскою? Христос, будучи единым,
не может быть одновременно рабом Самого Себя и Господом, ибо эти понятия
относятся не к тому, о чем говорится безотносительно, но о чем говорится в
отношении к другому. Да и кому он мог бы быть рабом? Богу Отцу? Но тогда не все
то, что имеет Отец, принадлежало бы и Сыну, — если бы только Он был рабом Отца,
Себе же Самому — никоим образом. Если Сам Он — раб, — то как же о нас, чрез Него
получивших усыновление, говорит Апостол: темже уже неси раб, но сын (Гал.
4, 7)? Итак, Христос называется рабом в несобственном значении — не потому, что
Он действительно таков, но потому, что ради нас принял образ раба и вместе с
нами стал именоваться рабом. Ибо, будучи бесстрастен, Он ради нас подчинил Себя
страданиям, и послужил нашему спасению. Те же, кои называют Христа рабом,
подобно Несторию, разделяют единого Христа на двух. Мы же утверждаем, что Он —
Владыка и Господь всей твари, единый Христос, вместе Бог и человек, и знает все,
ибо в Нем суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. 2,
3)[52].
О преуспеянии.
Об Иисусе Христе говорится, что Он преуспевал премудростию, и
возрастом, и благодатию (Лк. 2, 52) в том смысле, что, возрастая с годами,
Он, по мере возрастания, обнаруживал премудрость, в Нем находящуюся. Кроме того
(это говорится и в том смысле), что преуспеяние людей в премудрости и благодати
и исполнение благоволения Отца, то есть богопознание и спасение людей, Он делал
Своим собственным преуспеянием, во всем усвояя Себе наше. Те же, которые
говорят, что Христос преуспевал в премудрости и благодати — как бы получая
приращение их, полагают, что соединение произошло не с самого начала бытия
плоти, и не принимают соединения ипостасного, но, следуя легкомысленному
Несторию, выдумывают соединение внешнее, кажущееся и простое вселение, не
разумеюще ни яже глаголют, ни о нихже утверждают (1 Тим. 1, 7). Ибо, если
плоть Иисуса Христа с начала бытия своего истинно соединилась с Богом Словом,
или, лучше сказать, в Нем получила бытие и возымела с Ним ипостасное тождество,
— то как же она могла не обогатиться в совершенстве всякою премудростию и
благодатью? Не так, что она только участвовала в благодати, и не так, что лишь
по благодати получила участие в том, что принадлежит Слову, но лучше сказать —
по причине ипостасного соединения, так как и человеческое, и Божеское сделалось
принадлежностью единого Христа, ибо Один и Тот же был вместе Бог и человек, —
она источает миру благодать и премудрость, и полноту всяких благ[53].
О боязни.
Слово боязнь имеет двоякий смысл. Есть боязнь естественная, когда
душа не хочет разлучиться с телом по естественному сочувствию и сродству, какие
Творец вложил в душу с самого начала, — из-за коих душа естественно страшится,
мучится и отвращается от смерти. Определение этой боязни такое: естественная
боязнь есть усилие отстоять свое бытие по отвращению к смерти. Ибо, если Творцом
все приведено из небытия в бытие, то естественно — все имеет стремление к бытию,
а не к небытию; и всем тварям по естеству свойственно влечение к тому, что
поддерживает бытие. Посему и Бог Слово, соделавшись человеком, имел таковое же
стремление, обнаруживая влечение к тому, что поддерживает естество — желал Себе
пищи, пития и сна, и естественно все это употреблял. От того же, что гибельно
для жизни, Он отвращался, как, например, во время страдания Он добровольно
почувствовал содрогание пред смертью. Ибо, хотя происходившее совершалось и по
закону природы, однако же не по необходимости, как бывает с нами, так как то,
что было естественно, Он принимал на Себя добровольно — по Своему хотению.
Поэтому самая боязнь, страх и борение — относятся к страстям естественным,
безупречным и не подлежащим греху[54].
Есть еще боязнь, происходящая от помрачения помыслов, неверия и
неведения часа смертного, когда, например, мы устрашаемся ночью, если произойдет
какой-нибудь шум. Таковая боязнь — вопреки природе, и, определяя ее, мы говорим:
неестественная боязнь есть содрогание от неожиданности. Таковой робости Господь
к Себе не допускал. Потому Он никогда и не устрашался, как только в час
страданий, хотя неоднократно, по планам домостроительства, скрывался (от
опасности) — ибо Он знал час Свой. А что Господь действительно устрашился, об
этом говорит священный Афанасий в слове против Аполлинария: «Посему Господь
сказал: ныне душа Моя возмутися (Ин. 12, 27). Слово ныне означает
— когда восхотел; тем не менее показывает то, что было в действительности; ибо
Господь не называл присущим Себе того, чего в Нем не было, как будто бы речь шла
лишь о мнимо происходящем, так как все (это) совершалось действительно и
истинно». И в другом месте — «Божество никак не приемлет страдания без
страждущего тела, не показывает смущения и скорби без скорбящей и смущаемой
души, не тоскует и не молится без тоскующего и молящегося ума. Впрочем, (все)
происходившее совершалось не от того, что естество было побеждено, но для
доказательства бытия (человеческой природы во Христе)». Выражение же: «все
происходившее совершалось не вследствие того, что естество было побеждено» —
показывает, что Христос терпел это не против воли[55].
О молитве Господней.
Молитва есть восхождение ума к Богу или прошение у Бога того, что
прилично. Как же Господь молился о Лазаре и во время страдания? Ведь святой ум
Его, однажды соединившись ипостасно с Богом Словом, — ибо один Христос не имел
нужды ни в восхождении к Богу, ни в испрашивании чего-либо у Бога; но Он молился
потому, что усвоил Себе наше лицо, изображал в Самом Себе свойственное нам,
сделался для нас образцом, учил нас просить у Бога и к Нему устремляться и
святым умом Своим пролагал нам путь восхождения к Богу. Как Он претерпел
страсти, руководя нас к победе над ними, так и молился, — как я сказал, — чтобы
проложить нам путь восхождения к Богу и исполнить за нас всякую правду, как
сказал Он Иоанну (Мф. 3, 15), примирить с нами Отца Своего, почтить Отца — как
начало и причину, и показать, что Он не противник Богу. Ибо, когда Христос
сказал при воскрешении Лазаря: Отче, хвалу Тебе воздаю, яко услышал ecu Мя.
Аз же ведех, яко всегда Мя послушаеши; но народа ради стоящего окрест рех, да
веру имут, яко Ты Мя послал если (Ин. 11, 41–42), — то не было ли для всех
как нельзя более ясно, что Он это сказал, чтобы почтить Своего Отца, как Свое
начало и причину, и показать, что Он — не противник Богу[56].
А когда Христос сказал: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене
чаша сия; обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф. 26, 39), то не очевидно
ли всякому, что (этим) Он учил нас во время испытаний просить помощи от одного
только Бога, и волю Божию предпочитать своей; и вместе показывал, что Он истинно
усвоил Себе свойственное нашему естеству, и действительно имел две воли,
конечно, естественные и сообразные с тем и другим естеством Его, однако же не
враждебные одна другой? Он говорит: Отче, — как Единосущный; аще
возможно есть — говорит не потому, что не знает, возможно ли, ибо что
невозможно Богу? — но чтобы научить нас предпочитать волю Божию нашей. Ибо
невозможно одно только то, чего Бог не хочет и не позволяет. Обаче не якоже
Аз хощу, но якоже Ты. Как Бог, Он имеет одну и ту же волю с Богом Отцем, но,
как человек, Он естественно обнаруживает волю человеческую, ибо она естественно
отвращается от смерти[57].
Слова же: Боже мой, Боже мой, вскую мя ecu оставил (Мф. 27, 46),
— Христос изрек как усвоивший Себе наше лице. Ибо Отец не мог бы быть назван Его
Богом, если бы Христос не поставлял Себя наряду с нами, причем в отвлеченных
представлениях ума видимое отделяется от того, что созерцается умом; равно
Христос никогда не был и оставлен собственным Божеством, но мы были покинуты и
пренебрегнуты. Посему Он молился таким образом, как усвоивший Себе наше лице[58].
Об усвоении.
Должно еще знать, что усвоение бывает двоякое: одно — естественное и
существенное, а другое — личное и относительное. Естественное и существенное —
то, соответственно коему Господь по человеколюбию принял естество наше и все
наши естественные свойства, действительно и истинно став человеком и испытав то,
что принадлежит нашему естеству. Личное же и относительное усвоение бывает,
когда кто-либо ради известного отношения, например, ради сострадания или любви,
принимает на себя лицо другого и вместо него говорит в пользу его речи, к нему
самому нисколько не относящиеся. Соответственно этому, Господь усвоил Себе и
проклятие, и оставление наше, и подобное, что не относится к естеству, — усвоил
не потому, что Он есть или соделался таковым, но потому, что принял наше лицо и
поставил Себя наряду с нами. Вот что означает изречение: быв по нас клятва
(Гал. 3, 13)[59].
О страдании тела Господня и о бесстрастии
Его Божества.
Итак, Слово Божие Само претерпело все плотию, тогда как Божественное и
единое только бесстрастное естество Его оставалось бесстрастным. Ибо, когда
страдал единый Христос, составленный от Божества и человечества, существующий и
в Божестве и в человечестве, тогда в Нем страдало только то, что по природе
своей было подвержено страданию; то же, что было бесстрастно, вместе с первым не
страдало. Ибо душа, будучи способною страдать, хотя и не рассекается сама в то
время, как рассекается тело, — однако же терпит и страдает вместе с телом;
Божество же, будучи бесстрастным, не страдало вместе с телом.
Должно еще знать: мы говорим, что Бог пострадал плотию, но никоим
образом не говорим, что Божество пострадало плотию, или — что Бог пострадал
через плоть. Если в то время, как солнце освещает дерево, топор рубит это
дерево, солнце остается не разрезанным и не подверженным страданию, то гораздо
более бесстрастное Божество Слово, ипостасно соединившееся с плотию, оставалось
не подверженным страданию, когда страдала плоть. И если кто-либо льет воду на
раскаленное железо, тогда то, что по природе способно страдать от воды — разумею
огонь, — гаснет, а железо остается невредимым, ибо оно по природе не способно
разрушаться от воды; то гораздо более единое только бесстрастное Божество, в то
время как страдала плоть, не потерпело страдания, хотя и оставалось неотделимым
от нее. Ведь необязательно, чтобы примеры совершенно и без всякого недостатка
равнялись (самим вещам). Ибо необходимо, чтобы в примерах усматривалось и то,
что — подобно, и то, что — различно, так как иначе это был бы уже не пример. В
самом деле, сходное во всем было бы тождеством, а не примером, особенно — в том,
что относится к Богу. Ибо невозможно найти примера, во всем сходного, — как в
учении о Боге, так и в учении о домостроительстве спасения[60].
О том, что и во время смерти Господа
Божество Слова неразлучно пребывало с душею и телом, и — что сохранялась одна
ипостась.
Господь наш Иисус Христос, будучи безгрешным, ибо греха не
сотвори (1 Петр. 2, 22) вземляй грех мира (Ин. 1, 29),
ниже обретеся лесть во устех Его (Ис. 53, 9), — не подлежал смерти, ибо
смерть вошла в мир чрез грех (Рим. 5, 12). Итак, Он умирает, претерпевая смерть
за нас, и Самого Себя приносит в жертву за нас Отцу. Ибо мы согрешили пред
Отцем, и надлежало, чтобы Он принял выкуп, предложенный за нас, и чтобы мы таким
образом освободились от осуждения. Ибо отнюдь не тирану была принесена кровь
Господа. Итак, смерть приступает и, поглотив тело (Господне как бы) приманку,
пронзается Божеством как бы крючком уды, вкусив безгрешного и животворящего
Тела, погибает и отдает назад всех, коих некогда поглотила. Ибо как привнесением
света уничтожается тень, так и тление натиском жизни прогоняется, и для всех
настает жизнь, а для губителя — погибель.
Итак, хотя Христос и умер, как человек, и святая душа Его разлучилась с
пречистым телом, однако же Божество Его осталось неразлучным с обоими, — я
разумею как душу, так и тело. И таким образом одна ипостась не разделилась на
две ипостаси, ибо и тело, и душа с самого начала (смерти) равно имели бытие в
ипостаси Слова. Хотя во время смерти душа и тело разлучились друг от друга,
однако же каждое из них сохранилось, имея единую ипостась Слова. Поэтому единая
ипостась Слова была ипостасью как Слова, так равно ипостасью и души, и тела. Ибо
никогда ни душа, ни тело не получали ипостаси собственной, помимо ипостаси
Слова. Ипостась же Слова всегда едина, и никогда не было двух ипостасей Слова.
Следовательно, ипостась Христа всегда едина. И хотя душа разлучилась с телом по
месту, однако же была соединена (с ним) ипостасно чрез Слово[61].
О тленности и
нетлении.
Слово тленность имеет два значения. Прежде всего, оно означает
страдательные состояния человека, каковы: голод, жажда, утомление, прободение
гвоздями, смерть или разлучение души с телом, и тому подобное. Соответственно
этому значению слова мы называем тело Господа тленным, ибо все это Он воспринял
добровольно. Но с другой стороны, тление означает также совершенное разложение
тела на стихии, из коих оно составлено, и его разрушение, каковое многими лучше
называется нетлением. Этого нетления не испытывало тело Господа, как говорит
пророк Давид: яко не оставиши душу Мою во аде, ниже даси Преподобному Твоему
видети истления (Пс. 15, 10).
Итак, нечестиво утверждать, согласно с мнением безумного Юлиана и
Гайяна, что тело Господа и до воскресения было нетленно — в первом значении
слова тление. Ибо если бы оно было нетленно, то не было бы одинаково с нашей
сущностью, и в таком случае то, о чем говорит Евангелие, как о совершившемся —
алкание, жажда, гвозди, прободение ребра, смерть, — совершилось бы лишь
призрачно, а не в действительности. Если же (все это) совершилось призрачно, то
и тайна домостроительства нашего спасения является лишь ложью и представлением
на сцене, и Господь призрачно, а не поистине соделался человеком, и мы спасены
призрачно, а не действительно. Но — да не будет сего, — и те, которые говорят
это, да лишатся участия в спасении! Мы же получили истинное спасение и получим.
Соответственно же второму значению слова тление, мы исповедуем, как
предали нам богоносные отцы, — что тело Господа нетленно, или неистленно. Но мы
утверждаем также, что после воскресения Спасителя из мертвых тело Господа
нетленно и в первом значении. И нашему телу Господь даровал через Свое тело
воскресение и затем — нетление, Сам сделавшись для нас Начатком воскресения,
нетления и бесстрастия. Подобает бо тленному сему облещися в нетление (1
Кор. 15, 53) — говорит божественный Апостол.
О сошествии во ад.
Обоженная душа (Христова) нисходит во ад (1 Петр. 3, 19) — с тою целью,
чтобы как живущим на земле воссияло Солнце правды (Мал. 4, 2), так и для сидящих
под землею во тьме и сени смертней воссиял свет (Ис. 9, 2), чтобы,
как находящимся на земле Господь благовествовал мир, пленным отпущение и
слепым прозрение (Лк. 4, 18–19; Ис. 61, 1), и для уверовавших соделался
виновником спасения вечного, для тех же, кои не уверовали, — обличением неверия,
— таким же образом благовествовал и находившимся во аде: — да всяко колено
поклонится Ему небесных, и земных, и преисподних (Флп. 2, 10). Таким
образом, освободив тех, кои от века были связаны, Он снова возвратился из среды
мертвых, проложив и нам путь к воскресению.
[«Точное изложение православной веры» - Оглавление] |
[Библиотека «Вехи»]
ã 2001, Библиотека
«Вехи»
[1] Григорий Богослов,
слово 6 и 38. Григорий Нисский, Большое огласительное слово.
20.
[2] Василий Великий,
Слово на Рождество Христово.
[3] Максим Исповедник,
письмо к Иоанну кубикулярию. Migne,
s. gr., t., XCI.
[4] Анастасий Синаит,
Путеводитель, 9. Леонтий византийский. Против несториан и
евтихиан.
[5] Леонтий
византийский, Против несториан и евтихиан. Лев Великий, письмо XXVIII-oe, к
Флавиану, гл. 4. Migne,
s. lat. t. LIV, coll. 765–771.
[6] Григорий Богослов,
слово 29.
[7] Василий Великий,
письмо 38 и О Св. Духе
гл.
17. Migne, s. gr., t. XXXII coll. 323–340, 143–148. Перевод,
ч. VI (1892), стр. 85–97; III (1891), 239–243.
[8] Дионисий Ареопагит,
Об именах Божиих, 2. Григорий Богослов, 1-ое послание к
Кледонию.
[9] Григорий Богослов,
слово, 3, 38, 1-ое послание к Кледонию.
[10] Григорий Богослов,
2-ое послание к Кледонию.
[11] Григорий Богослов,
1-ое послание к Кледонию.
[12] Леонтий
Византийский, О сектах, отдел 3-й.
[13] Кирилл
Александрийский, Апологетик против Феодорита.
[14] Леонтий
Византийский, О сектах, отдел 7-й.
[15] Дионисий Ареопагит,
Об именах Божиих, 2. Migne,
s. gr., t. III, col. 644.
[16] Григорий Богослов,
1-ое послание к Кледонию.
[17] Кирилл Александр.,
Против Нестория, кн. 1.
[18] Лев Великий, письмо
XXVIII, к Флавиану, гл. 4 Migne, s. lat., t. LIV, col. 768. Василий Великий,
письмо 189-ое. Migne,
s. gr„ t. XXXII, coll. 692 — 696. Перевод Моск. Дух
Акад., ч. VII (1892), стр. 24–27.
[19] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne,
s. gr., t. XCI. col. 289, 292.
[20] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne,
s. gr., t. XCI col. 301.
[21] Максим Исповедник,
там же. Migne, 304.
[22] Там же. Migne,
304.
[23] Григорий Нисский,
Антирретик против Аполлинария.
[24] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne, 321.
[25] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne, 321.
[26] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne, 293.
[27] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne, 325.
[28] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne, 296.
[29] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром, Migne, 312.
[30] Григорий Богослов,
слово 31.
[31] Максим Исповедник,
2-ое послание к Марину.
[32] Василий Великий,
письмо 38.
[33] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром, Migne, 348–349.
[34] Там же. Migne,
336–337.
[35] Там же. Migne,
337–340 и 341.
[36] Максим Исповедник.
Там же. Migne, 340, 341, 344.
[37] Иоанн Златоуст,
Беседа 1-ая на Деяния Апостолов. Русский перевод Петерб. Дух. Акад., т. IX, кн.
1-ая, стр. 10.
[38] Лев Великий, письмо
XXVIII, к Флавиану. Migne,
s. lat., t. LIV, col. 765–772
[39] Там
же.
[40] Дионисий Ареопагит,
Об именах Божиих, 2.
[41] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Migne, 349–352. Лев В. письмо XXVIII, к Флавиану. Григорий
Нисский, Антирретик против Аполлинария.
[42] Афанасий
Александр., послание 11-ое к Серапиону.
[43] Григорий Богослов,
послание 1-ое к Кледонию и слово 40-ое.
[44] Григорий Богослов,
слово 45.
[45] Григорий Богослов,
слов 39.
[46] Григорий Богослов,
слово 29, 30.
[47] Григорий Богослов,
1-ое послание к Кледонию.
[48] Там
же.
[49] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром.
[50] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром. Лев Великий, письмо XXVIII-oe к
Флавиану.
[51] Григорий Богослов,
слово 30.
[52] Григорий Богослов,
34.
[53] Григорий Богослов,
43, 30.
[54] Максим Исповедник,
Диалог с Пирром.
[55] Афанасий
Александр., О спасительном пришествии Христа.
[56] Григорий Богослов,
слово 30, 45. Иоанн Златоуст. Беседа LXIII на Евангелие
Иоанна.
[57] Григорий Богослов,
слово 30.
[58] Там
же.
[59] Максим Исповедник,
Послание к Марину. Григорий Богослов, слово 30. Афанасий Алекс., О спасительном
пришествии Христа.
[60] Афанасий Алекс., О
спасительном пришествии Христа.
[61] Афанасий Александр., О воплощении. Григорий Нисский, Против Евномия, книга 1.