[О.Александр Мень]
| [Библиотека «Вехи»]
Отца Александра Меня привела в Дом поэта в
Коктебеле писательница из Минска Зоя Гусева, давняя моя знакомая. Было это 24
июля 1972 года. С ним был дьякон Александр Борисов с женой, дети - но
подробности этой встречи в памяти не сохранились. Ясно, что я провел их по
мастерской и летнему кабинету Волошина; по-видимому, представил Марии
Степановне. Разумеется, я оценил поразительную эрудицию О.Александра и подпал
под .его человеческое обаяние.
А вскоре после его отъезда из Коктебеля
мне выпало некоторое испытание. Одна москвичка, мнением которой я дорожил, на
мои восторги по поводу О.Александра заявила, что он - "подсадная утка КГБ", -
иначе как объяснить, что его труды невозбранно выходят за рубежом? Как антиподы
были приведены о.Димитрий Дудко и О.Сергий Желудков, подвергавшиеся тогда
репрессиям... При всей своей рефлективности я решительно отверг эти подозрения,а
сомнительные вопросы,на которые не мог ответить, решил выяснить у него самого.
В новую встречу, летом 1973 года, наше
общение было более частым и доверительным. И вот как-то, оставшись с
О.Александром наедине, я сообщил ему о слухах, ходящих о нем. Он пояснил, что в
своих выступлениях никогда не касается политики и печатает на Западе только
богословские книги, но КГБ отнюдь не обходит его вниманием: не раз его вызывали
для бесед, подстраивали разные пакости, да и слухи, порочащие его, идут оттуда
же.
3 июля снова состоялась экскурсия по дому
Волошина: О.Александр пришел с женой, братом и сыном, в группе были также
писатель Д.М.Урнов, А. П.Чудаков с дочерью, океанолог С.С.Зилитинкевич с женой -
всего 15 человек. К тому времени у меня были написаны и перепечатаны первые
шесть глав книги о Волошине, и я попросил О.Александра просмотреть их. 5. июля я
записал в дневнике его неожиданно высокое мнение:
"Это не просто
биография -- это книга. Весь научный аппарат спрятан, ничто не мешает. Вы
передали все искания эпохи - оккультные, сексуальные, духовные... Встает живой
человек, не абстракция, не сусальный герой. "Блуждания" - лучшая глава".
В этот его приезд я показал О.Александру
составлявшуюся мной фотолетопись Волошина, он подарил мне Священное Писание (в
западном карманном издании) и "Спутник искателя истины" П.Тиволье. Главное же -
предложил свою помощь в качестве консультанта.
29 августа 1973 года пришло с
оказией первое письмо от него - вместе с просимой мною биографией Р.Штейнера
("на прочтение") и "Вестником РСХД" (в подарок). Я по-прежнему "вибрировал" по
поводу моего - недоучки! - права писать о таком гиганте, как Волошин, ив
следующем письме, от 11 сентября, О.Александр отмечал:
"Я отношусь к Вашей работе не просто как к
литературному исследованию. Наше время в высшей степени нуждается в "отцах". Их
образы, труды, мысли и достижения имеют для нас актуальнейшее значение. Ведь,
"возрождая" их, мы залечиваем разрыв творческой и духовной традиции, который
произошел в бурные годы. А у Вас в руках богатые возможности, начиная от
безусловной одаренности и кончая доступом к материалам и атмосфере. Поэтому
всегда счастлив быть Вам полезным".
Передавая поклон М.А. Поповскому,
О.Александр добавлял: "Его миссия сродни Вашей".
На мою просьбу о какой-то
книге К.Бердяева О.Александр 10 октября 1973 года писал:
"Автор этот очень плодовит и писал массу.
Я располагаю его основными сочинениями (штук 15), не считая статей. Вы
совершенно правы, усмотрев в нем силу и глубину. Это один из ведущих мыслителей
века. [...] Надо сказать, что XX век есть век расцвета хр[истианской] философии
как на Западе, так и у нас. Об этом течении Вам знать необходимо хотя бы потому,
что М.А.[Волошин] в какой-то степени к нему принадлежал (не будучи формально
богословом и. философом)".
Надеясь на встречу в Москве (куда я
собирался зимой), О.Александр заканчивал:
"А пока я всегда готов ответить Вам на
любой вопрос (теоретического или историч[еского1 характера), если это будет в
рамках моей "компетенции". В частности это может касаться истории теософ[ского1
и антропософского] движения".
В письме со штемпелем от 26 ноября 1973 г.
О.Александр сообщал ("чтобы нам не разминуться"), где и когда он будет
находиться с 2 по 28 декабря. 13-го я приехал в Москву - o и здесь получил записку с приглашением приехать
16 или 17 декабря. 17-го я впервые отправился в Семхоз под Загорском и после
трапезы был оставлен ночевать. Из беседы с О.Александром мной были записаны
такие его слова:
"В осуждении происходит тайное
самовозвеличиванье. Художник должен быть взыскательным к себе, он начинает
тормозиться. У нас нет морального права судить людей - и мы не можем судить
объективно. Человека спиной можно понять... Когда вы стараетесь его определить,
вы его вписываете в какие-то рамки. Это не помогает видеть людей. Мы в людях
должны ценить образ и подобие Божие... Если с человеком случится какая-то
гадость, надо жалеть его. В этом секрет и мудрости. Волошин всех понимал - и в
этом разгадка его благожелательности. Истинный мудрец равняется по вечности...
Добро и зло подобны бумерангу; недоброжелательность создает тяжесть внутри".
Отец Александр предложил мне*показать
музей Духовной Академии в Загорске - и я просил разрешения взять с собой
молодого почтя Юру Трифонова и его жену (у которых тогда остановился). Приняты
мы были "по высшему разряду"! Отец Александр сам сопровождал нас по музею
(закрытому тогда для посетителей "с улицы": в залах нам встретились лишь две-три
группки интуристов) и по самой Лавре. А потом пригласил в местный ресторан, где
заказал бутылку водки, какую-то закуску - и сам наполнил граненые стаканы.
Большая группа французов, сидевших неподалеку, с интересом наблюдала за этими
действиями русского священника - в рясе, с крестом и значком Духовной Академии
на груди. Я обратил внимание О.Александра на этот интерес. Он усмехнулся: "Пусть
смотрят!" - и, произнеся тост, единым махом опорожнил свой стакан...
Вообще он не чуждался земных радостей - но
в то же время спокойно относился к разным бытовым невзгодам. Я тогда весил 90
кг, боялся растолстеть - и был покорен полным безразличием к "проблеме" куда
более полного отца Александра: "Какое это имеет значение?"
Открытка с изображением Богоматери и
надписью: "В память 26.XII.73. А." - датирует день моего крещения,
состоявшегося в храме отца Александра близ г.Пушкина. По пути от станции к Новой
Деревне (с упомянутой выше москвичкой) я заблудился - и мы явились только к
концу службы. Я успел заметить, с каким пиететом подходили к руке своего батюшки
местные старушки; была и городская по виду молодежь. Крещение состоялось в
какой-то служебной комнате (делалось это тайно - иначе предписывалась
регистрация и сообщение по месту работы), О.Александр сам надел на меня цепочку
с крестиком ("из Ватикана", по его словам) - тоже его подарок.
Прилетев тогда в Москву из Свердловска, я
привез о. Александру не-чзколько выпусков "Истории русского искусства"
И.Грабаря, посвященных иконописи. Он принял их без всяких экивоков - так же
просто, как делал подарки сам. Без малейшего колебания он доверил мне редкую
книгу П.Флоренского "Столп и утверждение истины" и "Собачье сердце" М.Булгакова
("ИМКА-Пресс"), с которых я заказал (подпольно, разумеется) ксерокопии.
Вернувшись из Ленинграда, я вернул книги, еще раз наведавшись в Семхоз 6 марта
1974 года. От О.Александра я впервые услышал об экуменизме (сторонником которого
он был); на мое недоумение о реальности существования ада он пояснил, что ад
дается человеку еще на земле и прежде всего - в виде душевного состояния.
Летом 1974 г. он снова отдыхал в Коктебеле
и перед приездом, в письмах от 13 мая и 5 июня, просил снять для него три
комнаты на 8 человек. Я в это время уволился из сторожей, т.к. Дом поэта
готовился стать музеем (отделом феодосийской галереи) и хлопот было выше головы.
Отец Александр упомянул об этом в декабрьском письме, поздравляя с Рождеством и
успокаивая в моих очередных сомнениях:
"Я больше, чем когда-либо, чувствую
важность того, что Вы делаете, и Вашу провиденциальную призванность в этом деле.
Она особенно ощутима на фоне пустоты и болтовни, которые мы все чаще наблюдаем
вокруг. Мы мало общались летом, когда я был в Ваших краях, но исключительно
потому, что я ценил Ваше время и силы, зная по себе, как трудно собраться и
сосредоточиться среди обилия людей, пусть даже приятных и близких. Когда-то
Н.Федоров говорил о долге детей "воскрешать отцов". Это, конечно, мифологема, но
в ней есть смысл. Вы один. из таких воскресителей, хранящих наследство,
умножающих его и доносящих до других. И большое счастье, что рядом с Вами
человек, который разделяет Ваши груды. Опыт показал, что все лучшее, что имеем
сейчас в духовном плане, "стоит на плечах" серебряного века. Пусть в нем были
изъяны (где их нет?), но он завещал нам такое богатство, мимо которого проходить
- преступление".
1 декабря 1974г. меня назначили - по
настоянию М.С.Волошиной - научным сотрудником создававшегося дома-музея
М.А.Волошина. 14 марта 1975 г., в ответ на мое письмо о наших делах и планах,
о.Александр писал:
"Действительно, это все может стать
уникальным центром по исследованию культуры начала века. [...] Я на днях был в
Ленинграде и осматривал разные музеи-квартиры. Все они, увы, - реконструкция. А
у Вас - живая и сохранная подлинность. Это очень ценно. Таких очагов почти нет
(разве что - Мураново), а по XX веку - тем более".
В апреле 1975 г. в Симферополе вышел из
печати составленный мною фотоальбомчик (фотографии Н.Орлова) "Планерское -
Коктебель". Цензура выкинула фото М.Цветаевой, портрет А. Белого, цитату (не то
чтобы фото!) Н.Гумилева; раздел "Курорт интеллигенции" назвали "Курорт у Синих
скал" и т.д. И все же для тех лет книжка была достижением - и отец Александр,
получив ее, писал (без даты):
"Альбом, кстати, получился прекрасный: и
текст, и подборки, и фото. Дух этого замечательного места великолепно
передан".
Сожалея, что ему опять не суждено идти в
отпуск, о.Александр пояснял:
"Не могу отлучиться из-за того, что
напарник без меня не может. А отправить его на пенсию жалко. Так что - пусть
живет и трудится, а я пока буду мысленно Вас посещать, пока не придет время. У
меня все по-прежнему. Работаю без передышки. Кое-что еще вышло. Планов много,
все идет тесно: одно за другим".
Интересуясь, как продвигается моя книга,
он добавлял:
"Верю, что придет время, когда я буду
держать в руках "академическое" издание Волошина с Вашими
комментариями".
В 1976 г. О.Александр приехал г Коктебель
15 июня; 13 июля снова была экскурсия по дому Волошина с его участием. На первом
этаже мы готовили выставку акварелей Волошина, которая открылась 20 августа - к
этому времени о.Александр уже уехал.''
А 26 октября я навестил его в Семхозе,
записав такое его суждение о поэтах "Серебряного века":
"Почти никто из этих людей не был мудр
[помимо Волошина]. В глубокой старости стал мудрым Вяч.Иванов".
Приехав в Коктебель летом 1977 года, о.
Александр крестил нашего с Розой полуторагодовалого сына. Было это 26 июня, в
волошинской мастерской; крестным отцом стал Е.Барабанов. Августом 1977 года
помечена книга О.Александра "Небо на :земле. (Богослужение Восточной Церкви)",
вышедшая в Брюсселе в 1969 анонимно (О.Александр надписал ее мне: "В память о
встрече в Коктебеле от автора").
М.С.Волошина скончалась в декабре 1976 г.,
хлопот по музею у меня было невпроворот - и наше общение с отцом Александром
стало более редким. В единственном за 1978 год письме (штемпель отправления 15
января), ответив на мой религиоведческий вопрос, он добавлял:
"Не знаю, смогу ли в этом году приехать
(сын будет поступать). 3a этот период я уже стал дедом".
В ответ на мой критический отзыв о книге
И.Куприянова "Судьба поэта" (Киев, 1978) о. Александр писал 2 января 1979 г.:
"По-моему, Вы еще мягко о ней отозвались.
Это типичная халтура, в духе худших времен, хотя действительно сам факт ее
выхода - событие положительное. [...] Зато подборка в мал[ой] библ[иотеке] поэта
хороша и даже неожиданно хороша".
Летом 1979 г. отец Александр был в
Коктебеле до 6 августа; а в 1980-м его прощальная записка датирована мной 28
июня (даты приездов не сохранились). В единственном письме 1980 года (штемпель
отправления 15 января) он сообщал сведения о владыке Владимире Киевском,
расстрелянном большевиками. А в письме от 12 февраля 1981 г. рассказывал:
"У меня все по-прежнему. Вышла еще одна
книга. Если свидимся - постараюсь привезти. А - так: за все слава Богу. Мысленно
нередко переношусь в зимний Коктебель. Никогда там не бывал в это время года. И
весной. Говорят, очень красиво. Но высвободить хотя бы пару дней на поездку
невозможно. Верю, что Ваши усилия, терпение и любовь к предмету будут
вознаграждены".
В то лето 1981-го он был в Коктебеле до 14
июля; в 1982-м его визит к нам состоялся 15 июня, а около 8 июля он уехал. От
1983-го осталась одна поздравительная записка (штемпель 11 января), в которой он
снова ободрял меня:
"Есть примета: если дело встречает
сопротивление, значит, оно важное и нужное. Силы тьмы оказывают это
сопротивление не случайно. Не унывайте. Все образуется".
Увы: уже 20 апреля у меня был обыск, а в
октябре меня выставили из Дома поэта! Гебисты изъяли у меня среди прочих книг
пять томиков трудов О.Александра по истории религий, изданных в Брюсселе под
псевдонимом. Однако на первом была дарственная надпись с его именем - и я срочно
написал ему о. происшествии, чтоб он мог подготовиться к возможным вопросам.
Ответа не было, как и не было на следующие - через год, через два - мои письма.
Тогда многие из знакомых вдруг "пропали", но это молцание было мне особенно
горько...
В августе 1988 г. я получил в прокуратуре
Петергофа большую часть изъятых у меня в 1983 г. книг. Однако книги с автографом
отца Александра среди них не было, а вместо подаренной им Библии мне выдали
идентичную, но другую... В июле 1989-го я вновь написал ему - и в начале
сентября неожиданно получил ответ! 31 августа О.Александр писал:
"Дорогой Владимир Петрович! Страшно рад
был получить Ваше письмо, давно и очень жалел, что после всех бедствий следы
Ваши потерял. Рад, что дела Ваши поправились (читал в "Ликах"). И у меня сейчас
положение намного лучше (впрочем, в целом ничего не изменилось с нашей последней
встречи, разве что возможности деятельности расширились)".
Только тогда я сообразил, что мои прежние
письма могли перехватываться, т.к. надзор за О.Александром - в отличие от моей
скромной персоны - вряд ли был снят.
29 августа 1989 г., ответив на мои
очередные вопросы, О.Александр продолжал:
"У меня все по-прежнему. Служу там же.
Работаю так же напряженно. Дети выросли. Внучка уже в 6-й перешла. Дочь
художница. Сын играет и поет. Растет еще и внук. За период последних застойных
лет написал я книгу очень большую, на 2,5 тыс. маш[инописных1 стр[аниц]. Сейчас
мне разрешают печататься в широкой прессе (уже было несколько публикаций),
выступать по ТВ, радио, читать лекции (раз-два в неделю в разных вузах, школах,
ДК и т.д. Уже прочел ок[оло] 70-ти. Народу всегда много. За всё слава Богу.
[...] Тоже недавно был за рубежом в Польше и Зап[адном] Берлине. Но там не
задерживался. Дел здесь много, а жизнь коротка".
Письма от 18 сентября и 4 октября 1989 г.
содержат ответы на мои "комментаторские" вопросы. В последнем, однако,
добавлено:
"Что касается журналов, то тут просто
глаза разбегаются. Сейчас интересны "Юность" и "Горизонт", кроме того, что Вы
уже выписали. И "Лит[ературная] учеба". О будущем не станем загадывать. Что
будет - то будет. Мы все уже видели. Посмотрим, что будет. А пока - работать и
работать".
В этом последнее письмо о.Александра
звучит для меня завещанием. Известие о его страшной гибели стало ,для нашей
семьи большим ударом. Я воочию представил себе его путь от платформы "Семхоз" к
дому, который он сам как-то, 20 лет назад, описал, инструктируя, как к нему
идти:
"5 минут по дороге среди леса; справа будет сарай, от него
тропинка налево (метров 200) и моя калитка сразу".
Последний его земной
путь...
Учитель, перед именем
твоим
Позволь смиренно преклонить
колени...
ВЛАДИМИР КУПЧЕНКО
г.
Ломоносов
[О.Александр Мень]
| [Библиотека «Вехи»]
©
2001, Библиотека «Вехи»