АРХИПАСТЫРЬ
АРХИСТАДА[1]
После Христа нехорошо человеку быть начальником чего бы то ни было.
Человеку вообще нехорошо быть одному, но до Христа начальник жил вдвоем с
гордыней, с простой уверенностью в своем праве начальствовать, и подчиненные —
включая верующих — этого не оспаривали. Навуходоносору не какой-нибудь
придворный подхалим, а пророк Даниил говорил: "Ты, царь, царь царей, которому
Бог небесный даровал царство, власть, силу и славу, и всех сынов человеческих,
где бы они ни жили, зверей земных и птиц небесных Он отдал в твои руки и
поставил тебя владыкою над всеми ими. Ты - это золотая голова!" (Дан. 2,1). А
Христос слова "Твое есть Царство и сила и слава" подключил к молитве "Отче наш",
православные их повторяют каждый день, и это тормозит и подхалимов, и гордецов.
Не их, оказывается, царство!
Впрочем,
провозглашая Царство Божие, Иисус не призывал свергать земных властителей. Он
даже увеличил их число за счет собственных последователей. Сказал, что однажды
сядет на троне — и тут же пообещал ближайшим ученикам, что троны припасены и для
них. Сказал, что Царство Божие внутри каждого человека, и тут же доверил ключи
от Царства одному-единственному ученику. Сравнил Себя с пастухом, и тут же
заявил, что и среди Его паствы одни будут пастухами, другие только овцами. Все
эти парадоксы отражают парадоксальность человеческой природы: "Я — царь, я —
червь". У начальства, особенно церковного, эта парадоксальность выявлена
сильнее. Когда 10 июня 1990 года митрополит Алексий был "интронизован",
"настолован", а проще говоря, возведен на патриарший трон, то к титулам "Отец",
"Владыка", "Архипастырь", присоединил звучные "Первосвятитель", "Святейший",
"Предстоятель". Но все равно окружающие, и он прежде всего, понимают, что эти
пышные титулы Алексия Ридигера чего-нибудь стоят лишь до тех пор, пока его
паства верит в то, что Царство, сила и слава принадлежат одному Отцу Небесному.
Это не мешает, а помогает Патриарху обладать уже на земле вполне реальными
властью (а "Царство" на языке Библии именно это и обозначает), силой и славой.
Ни родители Алексея Ридигера, ни он сам в детские годы меньше всего
могли представить его всероссийским патриархом. Мать была коренной жительницей
Таллина, отец сюда приехал юношей во время гражданской войны, спасаясь от
большевиков. Даже самые кроткие эмигранты видели в России прежде всего СССР,
огромное и черное царство зла. В Эстонии было легче, чем в Париже, считать себя
хранителями подлинной России: тут не закрывались церкви, тут оказался
Псково-Печерский мужской монастырь, была и своя женская обитель, Пюхтицкая.
Ридигеры паломничали и сюда, без проблем ездили и в Валаамский монастырь, тогда
бывший в Финляндии. Михаил Ридигер учится "на священника" — поступок достаточно
героический в условиях любой эмиграции. В те же годы в самой России
паломничество в монастырь было неисполнимой фантазией.
В 1940
году, когда СССР оккупирует Эстонию, Ридигер старший становится священником.
Если священнику-эмигранту грозила только нищета, то священнику в СССР грозила
просто смерть, а этот ведь был еще и из "бывших". Спустя полвека Ридигер-младший
утверждал, что за ними приходили энкаведешники, но каким-то чудом удалось один
раз схорониться, а в другой раз не пришли. Случай редкий, но не совсем
невероятный. Впрочем, Ридигер младший ведет себя так, словно не боится обратить
на себя внимание властей: сразу после окончания средней школы поступает в
Ленинградскую семинарию, в двадцать один год, уже "академиком", становится
священником. Примечательно, что он не женится, тем самым обрекая себя на
пожизненное безбрачие, но и монашества не принимает — а без монашества высшие
церковные должности закрыты. Так что в чем-чем, а в карьеризме его упрекнуть
нельзя. Он получает приход сперва в Йыхве, потом в Тарту.
Перелом
происходит в 1961 году. Практически одновременно коммунисты меняют курс в
отношении Церкви, заставляя ее лидеров войти в экуменическое движение (в марте)
и ограничить права священников в управлении приходами (в июле), и одновременно
Алексея Ридигера за полгода проводят в архиереи, в марте постригая в Сергиевой
лавре, в сентябре в Таллине вручая архипастырский жезл, и одновременно назначая
заместителем председателя Отдела внешних церковных сношений. Ясно, что со
вступлением во Всемирный совет Церквей отдел приобретает особое значение,
которое он отчасти сохранил по сей день. Следуют три года своеобразного
испытательного срока, и в 1964 году Ридигера назначают управляющим делами
Патриархии, по его собственным словам, "ключевой в то время должности" . Она
была тем более ключевой, что в 1960-е патриарх Алексий I был уже
чрезвычайно преклонных лет, а в 1980-е "болезнь Брезнева" повторилось с
патриархом Пименом.
В тридцать
пять лет Ридигер оказался у вершины власти и уже не спускался вниз. Должность
еще и хозяйственная, денежная, на которой легко нажить врагов и сломать шею. Он
— не сломал и из номенклатурной обоймы не выпал, в отличие от многих и многих,
кто начинал одновременно с ним. Назначение митрополитом Ленинградским в 1986-м,
избрание (из нескольких кандидатур, тайным голосованием) патриархом в 1990-м
показало, что он действительно нажил врагов не больше, чем друзей. Единственным,
что можно с некоторой натяжкой выдать за "гонение" (и о чем Патриарх иногда
всерьез вспоминает как о гонении, иногда говорит осторожнее: "может быть" ),
было отстранение от должности управделами в 1985 году за письмо Горбачеву с
предложением ослабить давление на Церковь и "ссылка" в Ленинград. Хотя на самом
деле, назначение на кафедру северной столицы еще с дореволюционных времен было
шагом к вершине церковной иерархии.
Встает
вопрос, только ли личным качествам обязан Ридигер молниеносному взлету, и если
да, то каким. Светскому обществу интересно знать, был ли он завербован КГБ.
Церковному человеку значительно любопытнее, почему он, вопреки православной
традиции, не сменил имя при монашеском постриге ("Алексей" или "Алексий" — одно
и то же имя, в святцах все "Алексии"). На весах истории вряд ли и первое, и
второе имеет большое значение. Куда важнее, что наше общество в целом, включая
"элиту", сегодня менее, чем когда-либо, склонно считать сотрудничество с
чекистами грехом. Мало кто сомневается, что любая значительная карьера при
коммунистах включала в себя подчинение тайной политической полиции, мало кто
сомневается, что не это подчинение определяло карьеру и что оно с какого-то
момента прекращалось. Каков бы ни был компромат у Лубянки на Ельцина, все-таки
они выполняет его приказы, не наоборот.
На Западе,
конечно, к этим вещам декларируют совсем другое отношение, но этот ригоризм
кажется неуместным в России. Но патриарх-то не коренной советский человек, ясно,
что именно он в детстве слышал про ГПУ и какие этические нормы ему прививали.
"Советские" православные так или иначе оправдываются: кто говорит, что избегал
сообщать компромат на ближних, ограничивался общими рассуждениями, кто говорит,
что манипулировал гебистами на благо Церкви. Кто-то говорил, что каяться в
стукачестве надо перед Богом, не перед людьми. Кто-то — что гебисты были просто
начальниками от государства, каковым и следовало повиноваться не за страх, а за
совесть. Кто-то напоминает, что чекисты расстреляли сотни епископов — как это
будто это облегчает, а не утяжеляет вину епископов-стукачей. Права рука
Патриарха, митр. Кирилл, заявляет, что плохо вели себя те, кто сотрудничал с
чекистами во зло Церкви, и хорошо поступали те, кто сотрудничал с чекистами во
благо Церкви. Наиболее подозрительны, конечно, те, кто кричит, что розыском
стукачей хотят дискредитировать всю Церковь или взывает к презумпции
невиновности. Патриарх просто молчит.
Между тем,
наиболее серьезно подкреплено обвинение именно в адрес Патриарха. В прошлом году
в Эстонии было найдено упоминание о его вербовке в ежегодном отчете
республиканского КГБ: "Завербован 28 февраля 1958 года на патриотических
чувствах для выявления и разработки антисоветского элемента из числа
православного духовенства... При вербовке учитывалось в будущем (после
закрепления на практической работе) выдвижение его через имеющиеся возможности
на пост епископа Таллинского и Эстонского. За период сотрудничества с органами
КГБ "Дроздов"; зарекомендовал себя с положительной стороны, в явках аккуратен,
энергичный, общительный. К выполнению наших заданий относится с желанием и уже
представил ряд заслуживающих внимания материалов, по которым проводится
документация преступной деятельности члена правления Йыхвинской православной
церкви".
Документ
был опубликован в "Новой газете" 12 октября 1998 года и вызвал шквал возмущения.
Непрошеные защитники Патриарха делали все, чтобы усугубить подозрения в
подлинности документа. Почему-то грубо передергивали, заявляя, что это донесение
60-70 гг., что все документы КГБ были уничтожены, что патриарха обвиняют в
завербованности еще со времен учебы в семинарии. Между тем, речь идет о вербовке
спустя много лет после окончания семинарии, как уцелел документ, понятно — любой
источниковед скажет, что теоретически невозможно вычистить все упоминания о
каком-то факте. Ко времени предполагаемой вербовки Ридигер уже покинул Йыхве и
мог безбоязненно и с чистой совестью рассказать о, допустим, финансовой
нечистоплотности кого-то из церковной двадцатки. КГБ, ОБХСС, — какая разница, в
конце концов.
Из
объективных наблюдателей никто в защиту Патриарха не выступил. В суд на газету
не подали. Для иностранцев и без этого документа факт патриаршего (как и прочих
архиереев) сотрудничества с КГБ — дело решенное, постыдное и подлежащее, тем не
менее, забвению — ведь в будущем все равно придется иметь дело с этим лицом, не
с другим. КГБ хвасталось, что через епископов-иуд приручило Всемирный совет
Церквей, и действительно, факт "большевизации" международной экуменической
бюрократии налицо, но только, увы, влияние КГБ в этом деле — фактор скорее
смягчающий вину, в основном же русское христианство предавали из-за внутренней
сдачи позиций коммунистам. В конце концов, никто и не утверждает, что патриарх
святой — он Святейший. Никто не утверждает, что до или после падения коммунизма
его политику нельзя объяснить явными факторами, что надо искать вдохновителей с
Лубянки. Кто не ходит в церковь, делает это не потому, что патриарх плохой (хотя
это часто указывают в качестве отговорки), кто ходит, ходит не потому, что
патриарх хороший.
В середине
1970-х гг. Совет по делам религий в своих отчетах делил архиереев на три группы:
совсем диссиденты, немножко диссиденты и вовсе не диссиденты. Алексий Ридигер
был в последней группе: "и на словах и на деле подтверждают не только
лояльность, но и патриотичность к социалистическому обществу, строго соблюдая
законы о культах и в этом же духе воспитывают приходское духовенство, верующих,
реально сознают, что наше государство не заинтересовано в возвышении роли
религии и церкви в обществе и, понимая это, не проявляют особенной активности в
расширении влияния православия среди населения". Для сравнения: митр. Кирилл,
ныне правая рука Патриарха, был во группе полудиссидентов, митр. Хризостом,
последние годы упрятанный в Вильнюс, в группе возмутителей спокойствия,
проявляющих неуместную "религиозную ретивость". При этом несомненно, что, если
бы Патриарха выбирали всенародным голосованием, то выбрали бы именно такого, как
в светской жизни выбрали Ельцина, а не Ковалева, как в 1613 году выбрали на
царство юного Михаила Романова, а не Дмитрия Пожарского, как тот ни старался.
Патриарх
вспоминает прошлое с теми же интонациями, с которыми король, вернувшийся на трон
из ссылки, вспоминает кошмары изгнания: "Я начинал служение в то время, когда за
веру уже не расстреливали. Но сколько пришлось пережить!" Впрочем, и над
гробницей митр. Филиппа, убитого по приказу Грозного четыреста лет назад,
Патриарх проникновенно говорит о "наших" страданиях, как будто это лично его
душил Малюта Скуратов. В сущности же, мучения епископа Алексия — это мучения
обычного советского чиновника, ведомство которого постоянно ущемляют в правах и
сокращают. У кого-то пытались отобрать кровати и умывальники, у кого-то — соборы
и монастыри. Были совсем сволочные архиереи, которые с готовностью отдавали все,
Ридигер к таковым не относился и любит вспоминать, как спас от закрытия
Пюхтицкий монастырь и Таллинский Александро-Невский собор.
В целом,
однако, за время его "управления делами" при коммунистах общее число
православных приходов сократилось больше, чем за время хрущевских гонений,
осталось всего шесть тысяч. Патриархия съеживалась как шагреневая кожа, зато
исполнялись молитвы архиереев о "мире всего мира", о "властех предержащих", о
собственном "тихом и спокойном житии". Впрочем, со всем, что не работало на
войну, в советской России происходила та же гадость. Диссиденты, из которых
самым пронзительным был Якунин со своим письмом 1965 г., а самым авторитетным
Солженицын с его "Великопостным письмом" 1972 г., считали, что церковное
руководство напрасно не протестует гласно против такой политики. Но даже
диссиденты понимали, что протест доставил бы чисто моральное удовлетворение
единицам, не изменив положения дел в целом. Другое дело, что по своей должности
Ридигер исправно гасил внутрицерковных смутьянов, — но уж такая это собачья
должность. Сохранились "отчеты", которые он подавал в Совет по делам религий,
описывая, как он, мальчишка с огромной властью, пытался укротить "диссидента"
епископа Ермогена Голубева, семидесятилетнего старика, прошедшего ГУЛаг и
осмелившегося выступить против хрущевских гонений: "Поверьте, что не пользу, а
явный вред наносите Вы и церкви, и себе самому, когда даете за своей подписью
такой материал нашим врагам, а те тенденциозно его используют в своей
антисоветской пропаганде" . Эти позорные отчеты, между прочим, совершенно не
засекречены...
Можно не
критиковать Алексия Ридигера за потери, все-таки понесенные Церковью, но тогда
честно будет и не хвалить его за то, что после падения большевизма Церковь
отстраивается. К тому же, грандиозные цифры новооткрытых приходов,
отреставрированных церквей, возвращенных монастырей не могут скрыть того, что
кое-что по сравнению с советскими временами Церковь утеряла безвозвратно. Если
при большевиках главные денежные поступления шли от украинских приходов, то
теперь Западная Украина потеряна для Московской Патриархии вообще, а остальная
часть Украины сохранена номинально ценой практически полной самоуправляемости.
Правда, это плохо лишь, если глядеть на жизнь с позиций самого патриарха ("ни
кроватей не дам, ни умывальников"). Случившееся в Эстонии нельзя не признать
катастрофой, особенно неприятной именно для патриарха, треть века управлявшего
именно здешними православными. Компромисса с националистами найти не удалось, в
результате чего даже Александро-Невский собор, который юноша Ридигер помогал
открывать в 1945-м, не отдан Патриархии, служат в нем священники именно
"московской ориентации", но как бы из милости. Хорошие отношения складываются
лишь с самыми людоедскими режимами в странах бывшего СССР, что скорее
дискредитирует Патриарха. В самой России далеко не в каждой области власти
активно финансируют возрождение православия и "продвигают" его в школах.
Многие
свои поступки Патриарх оправдывает желанием предотвратить раскол Церкви, но
именно в его патриаршество этот раскол стал печальной реальностью: уходят к
"катакомбникам", "старостильникам", "карловчанам" и прочим малочисленным, но
многочисленным группировкам, желающим быть святее Святейшего. Авторитет Русской
Церкви среди зарубежных христиан упал резко: имидж гонимой страдалицы, тоже
бывший весьма далеким от правды, развеялся окончательно, теперь приходится
бороться с имиджем Церкви, гонящей всякое инакомыслие.
Число приходов, впрочем, не определяет прямо духовную и политическую
силу Патриарха. Он сам любит подчеркивать, что именно Церкви доверяют больше,
чем любому другому общественному институту — по некоторым опросам, до 90%, по
другим не более 40%, что тоже относительно много. Но ставить вопрос о доверии к
Церкви так же странно, как спрашивать о доверии к жене, ответ предсказуем: "Да
сорок лет вместе живем, вроде бы ничего не украла". Массовый приток людей в
Церковь, начавшийся в начале 1990-х, тогда же и закончился.
Парадоксальным
образом, при коммунистах Церковь была единственной организацией, финансово
независимой от правительства и даже дотировавшей разные правительственные
глупости вроде Фонда мира. После падения коммунизма финансовая зависимость
Церкви от казны стала лавинообразно нарастать. Вины лично Патриарха в том нет,
он скорее сумел в условиях всеобщего обнищания найти более-менее твердый
источник денег. Нравственно он считает свою позицию неуязвимой, подчеркивая, что
"финансовая помощь в восстановлении храмов и монастырей", которую оказывают
власти, очень незначительна "в сопоставлении с колоссальными потерями и
разрушениями, понесенными Церковью за годы гонений" . Но если сравнивать с тем,
как компенсируют потери другим жертвам коммунизма, то счет выходит другой. Можно
даже говорить о двойном стандарте: ведь, требуя возвращения Церкви всего
отобранного, Патриарх при этом и не заикается о возвращении потомкам
дореволюционных владельцев роскошного особняка в центре Москвы, где находится
его официальная резиденция, или земель в Переделкино, где привольно раскинулась
его настоящая резиденция, которую он любит и обихаживает с помощью властей (одно
строительство специально для него транспортной развязки под железной дорогой
чего стоит ).
Сила
Патриарха абсолютна лишь в одной, довольно узкой сфере — управлении московским
духовенством. Так этому и подобает быть по церковной традиции, у католиков и
протестантов тоже не демократия бьет ключом. На протяжении всех 1990-х годов
доброжелатели Патриарха часто пытались приуменьшить его компетенцию именно в
этой сфере, чтобы освободить от ответственности за репрессии в адрес
"либералов", начиная с отца Глеба Якунина. После того, как в 1997 году бессудно
расправились с о. Георгием Кочетковым якобы за драку в алтаре, а в 1998-м — с о.
Мартирием Багиным якобы из-за кражи квартиры (на деле же дерутся и крадут, увы,
многие, а эти двое слишком отклонялись от принятых в Патриархии жестких норм
повиновения и раболепства), обелять Патриарха стало уже невозможно. Из-за
границы стали доноситься более суровые оценки. (Конечно, подчиненные Патриарха
продолжают оправдывать все его поступки, как им и положено по должности).
Патриарх
любит подчеркивать, что другие архиереи вполне равноправны с ним. На деле,
конечно, не для того сразу после Октябрьского переворота в Русской Церкви
поспешно восстановили патриаршество, чтобы противопоставить большевизму
демократию. Хотели "отца" и получили патерналисткую структуру. Мало кто решится
утверждать, что решения в Московской Патриархии принимаются коллегиально. Синод,
как это было и до революции, просто штампует решения высшей власти — только
вместо обер-прокурора именно патриарх. Постоянные члены Синода, викарии
Патриарха, его секретари самостоятельной политики не ведут. Не стоит и
преувеличивать жесткость этой конструкции: многие вполне безнравственные
архиереи могут спать спокойно, патриарх ни за что их не снимет, хотя мог бы. Как
и в любом российском учреждении, тут действуют свои специфические и, к досаде
иностранцев, неявные критерии, из которых на первом месте верность "старшему",
невынесение сора из избы, умение своими прихотями не скомпрометировать структуру
в целом более определенного предела. Проблема именно в том, что предел
определяется не законом, а нюхом, который есть далеко не у всех карьеристов,
более того, который именно карьеризм закономерно отшибает. Карьеристов не терпят
уже потому, что они могут подсидеть, но еще больше не терпят людей творческих.
В сфере
церковной жизни сила Патриарха в том, что он чувствует настроение "молчаливого
большинства" и соответствует ему. Это большинство категорически против новшеств
в богослужебной жизни, ищет в православии отдыха, против бузотеров и
либеральных, и консервативных. Либеральным бузотерам, впрочем, достается
несколько больше — потому что свобода кажется несколько страшнее рабства (а она
и есть страшнее, что спорить). Здесь православные совершенно точно (в миниатюре)
отражают настрой российского общества в целом. Либералы хотели бы, чтобы
Патриарх, как папа Иоанн XXIII у католиков,
устроил церковное "аджорнаменто" — "согласование с нынешним днем". Но в том-то и
проблема, что у них на дворе был день, а у нас еще петух не прокукарекал,
поскольку жареный. Утверждения о том, что Патриарх якобы героически
"балансирует" между правыми и левыми радикалами, основаны более на желании
оправдать Патриарха, нежели на фактах. Двойной стандарт действует в Патриархии
на полную катушку: антисемитские заявления духовенства игнорируются как "частные
мнения", проповедующие ксенофобию приходские газеты и "институты" активно
поощряются, а церковные инициативы, проводимые в духе отца Александра Меня,
игнорируются уже на другой лад: не получают нормальной моральной поддержки. В
случае именно с этим Патриархом, ситуация особенно пикантна: любой другой на его
месте имел бы право свалить все на "среду", но Ридигер у кормила власти уже
треть века, в огромной степени именно он и сформировал тот специфический состав
высшего и среднего духовенства, который сам же теперь и "сдерживает".
Общество,
насколько оно в России существует, равнодушно к внутрицерковным проблемам.
Пытаются оценить силу Патриарха в политике. И вот здесь ситуация поистине
шизофреническая. Все признаки грандиозного влияния налицо: кому еще из
"политиков" не встающий с постели президент привозит юбилейный орден прямо в
резиденцию, как это было в феврале 1999 года. Патриарх подписывает договора о
сотрудничестве с силовыми министрами, причем опять же — они приезжают к нему. В
патриаршей резиденции велись переговоры с хасбулатовцами в 1993 году. Тем не
менее, из этого абсолютно ничего не следует. Как и Папа Римский, патриарх
вежливо, но категорически из сферы реальной политики исключен. Переговоры в
Данилове 1993 года были повторены в совсем уж фарсовом виде в октябре 1998 года,
когда номенклатура, напуганная исчезновением денег, "забила стрелку" в
монастыре, побряцала словами и разошлась, оставив публику в полнейшем неудомении
— что им патриарх, что они патриарху? Святейший дал превратить себя в столбик,
около которого собаки договорились не драться, а только обнюхивать визитные
карточки друг друга. Сам он на той встрече заявил, что нужно "преобразовать
систему государственного устройства, чтобы трудиться ради возрождения общества"
. Слава Богу, что Ельцина на стрелке не было, а то бы он показал, как
переустраивать общество.
Патриарх
часто упоминает лютеранскую модель отношений Церкви и государства как идеальную,
делает все, чтобы добиться авторитета и у общества, и у правительства. Но вместо
стройной системы взаимоуважения образуется извечная российская мутота. Денег
патриарху номенклатура от своих доходов дает (судя по косвенным данным, основная
масса идет от Газпрома и торговли оружием), но куда меньше положенных по Библии
десяти процентов. То же относится и к рядовой пастве, включая те десятки
миллионов, которые при каждом опросе именуют себя "православными". Мнение
церковной власти вообще и Патриарха в частности при голосовании — один из
последних факторов. Некоторым оправданием Патриарха может служить, что
"лютеранская модель" давно исчерпала себя и на Западе, это карета даже не
прошлого, а позапозапрошлого века.
На
протяжении всех десяти лет относительной нашей свободы Патриарх подчеркивает
независимость своего поведения в кризисных ситуациях: в путче ГКЧП, в конфликте
с Хасбулатовым, в чеченской войне. Ближайшее рассмотрение показывает, однако,
что во всех случаях Патриарх либо стоял на стороне более сильной, либо уходил в
"плетение словес". Последнее особенно четко проявилось в случае с ГКЧП: в
критический момент патриарх не осудил путчистов, а лишь просил возможности
выслушать Горбачева. Правда, в отличие от некоторых архиереев, он и не поддержал
реваншистов, а оплошавших епископов уже задним числом защитил собственным
авторитетом. Стенограмма переговоров в Данилове монастыре в 1993 году была даже
опубликована — опрометчивое хвастовство, потому что из текста следует, что
патриарх был целиком на стороне Ельцина. Пострадавшая партия это хорошо помнит
по сей день. Что до Чечни и других "конфликтов", то абстрактное осуждение
"кровопролития" сочеталось с категорическим осуждением "терроризма", и ясно
было, что речь идет не о терроризме правительственных легионеров, а о терроризме
чеченцев. Когда великан бьет карлика, пусть даже очень нехорошего карлика,
миротворец все-таки не тот, кто будет с одинаковыми словами обращаться к обоим
сторонам. Единственным случаем, когда патриарх действительно чуть забежал
впереди паровоза, был его протест против бойни в Вильнюсе. Впрочем, и тогда он
формально не выступил против правительства, а все-таки в тот раз нечто
прозвучало в его речах живое.
В
последние два года патриарх начал громко говорить о социальной несправедливости,
иногда буквально повторяя речи Папы Римского. Но безусловно правильные слова
по-разному звучат в капиталистической Европе и в недалеко ушедшей от коммунизма
России. В целом, не удивительно, что патриарх имеет совершенно определенную
политическую репутацию. Печатные дифирамбы ему расточает не православный
Явлинский, а коммунист Зюганов. "Оппозиция" готова даже простила патриарху
недвусмысленную поддержку Ельцина на выборах 1996 года (тогда он призвал
голосовать за сохранение "статус-кво" и только рекомендовал священникам не
выступать в поддержку президента с амвонов ) и немногочисленные
антикоммунистические эскапады начала 1990-х. Коммунисты уверены, что патриарх в
случае их победы сумеет, покопавшись в памяти, вспомнить нужные слова.
Славословия способны затмить даже славу
Божию, тем более трудно различить патриарха за дифирамбами, которые ему поют. В
лучшем случае это вздорный совковый новояз, как у Ельцина, назвавшего Патриарха
"главкомом религиозных сил" , в худшем — чистое, как медицинский спирт,
кумиротворение. Священник Дмитрий Дудко: "Я считаю ... Патриарха Алексия Второго
— особо мудрым" . Спуск на воду сухогруза "Алексий II"... Портреты Патриарха в
церквах и всевозможных околоцерковных конторах часто крупнее репродукций с
изображениями Христа, а иногда вешают только образ Патриарха. "Его судьба — это
судьба человека, всего себя отдавшего служению Церкви и пастве"... Надо же
создать такую холопскую атмосферу, в которой Сергей Аверинцев (прихожанин
наказанного Патриархом священника) ищет случая печатно оправдаться, используя
при этом лексику Аракчеева: "Было напечатано, что я отрицаю законность власти
Патриарха в России. Я же вовсе не отрицаю. Это разные вещи: быть преданным без
лести или с лестью. Можно быть верноподданным, не со всем соглашаясь" . Причем
это кумиротворение идет по нарастающей — в 1998 году именины Патриарха отмечали
в Малом, в 1999 году — в Большом.
Как и сам
Господь, Патриарх стал предметом манипуляций — понятная, но все же нехорошая
человеческая страсть. Полулиберальная газета: "Его по-европейски культурная
терпимость к чужому мнению, способность к диалогу ... явно выходит за рамки
просто присущей крупному чиновнику дипломатичности" . И это — о человеке,
последовательно выступающем за "спасение" России от проповеди иностранных
миссионеров, испортившем своим высокомерным напором отношения даже с лидерами
других "традиционных конфессий", ни с кем ни вступавшем в диалог за всю свою
долгую жизнь. Бесконечные воспоминания о том, что Патриарх одним из первых среди
епископов осудил антисемитизм и фашизм. А мог бы бритвой по глазам?... Да,
Патриарха честят жидом за картавость, фамилию, отчество матери ("Иосифовна") и
миролюбивое выступление в синагоге. Но ведь антисемиты вообще параноики, делают
из мухи слона, но это не означает, что муха — слон. В синагоге (но только в
нью-йоркской, и лишь один раз) Патриарх действительно выступал, в остальном же
обвинения черносотенцев в его адрес более чем напрасны.
Вообще, в
России Патриарха смеют критиковать — или, лучше сказать, "условно поддерживать"
— лишь представители наиболее "зубодробительных" сил. Образец такой условной
поддержки показал Геннадий Зюганов, четко отметив в поздравлении патриарху к
юбилею, в чем коммунисты солидарны с ним: "Когда Вы возмущаетесь тем, что в
современной России "население целенаправленно организуется на сатанинских
принципах лжи, подлога и обмана, поклонения внешней грубой силе, внедряются как
начала "нормальной" жизни жадность, эгоизм, амбиции, разврат, наркомания, любовь
к удовольствиям и развлечениям любой ценой" [цитата из выступления Патриарха в
декабре 1998 г.], Вы можете быть уверены в искренней и горячей поддержке всех
честных граждан нашей страны" . Угрожающе звучит замечания Константина Душенова
в "Советской России": "Алексий II не смог (или не
захотел) решительно оздоровить внутреннюю духовную атмосферу в Церкви,
омраченную ... ересями экуменизма и обновленчества". Впрочем, Душенов
одновременно полагает, что "Патриарх и несколько других влиятельных московских
политиков практически "приватизировали" область церковной политики", и в то же
время удовлетворенно отмечает, что "в последние годы Патриарх Алексий не имеет
возможности единолично формулировать курс церковной политики", вынужден
оглядываться на антиэкуменистов .
В глазах
российской "элиты" рейтинг Патриарха постоянно растет — за два года в опросах
"Независимой газеты" он переместился с 30 места на 6 от начала. Это много
говорит о том, что у нас считают элитой, и ничего - о Патриархе. На Западе,
напротив, уважение к нему упало едва ли не до нуля. Там людям нет расчета
прикрывать глаза ручонками и толковать к лучшему высказывания Патриарха. Им
есть, из кого выбирать, даже если не брать в расчет действительно хорошо
сбалансированного Папу или действительно гонимого Далай-ламу. По миру ездит еще
и Константинопольский патриарх Варфоломей, тоже не в советской школе учившийся
хорошим манерам, а к тому же не отравленный ядом властности, не писавший, в
отличие от патриарха Алексия, неуместного для церковного лидера письма с
протестом против расширения НАТО на Восток . Свою международную репутацию
Патриарх постоянно приносит в жертву собственному "расширению на Восток": так,
он отобрал у "карловчан", православных русских эмигрантов, их церковь в
Палестине, причем доблестные борцы с сионизмом освобождали здание, как умеют —
то есть, силой. Одно дело — снизойти к Арафату на десять минут, как это сделал
Папа, другое — прибегнуть к его помощи, вне зависимости от того, насколько твое
дело правое.
Накануне
семидесятилетия в речах Патриарха зазвучали новые мотивы: пора подводить итоги,
да и чуть ли уже не конец света близок, антихрист близится, "идет ускоренное
строительство общемировой системы зла" . Речи такого рода очень мало говорят о
реальном мире, очень много говорят о внутренней жизни человека: тревога, тоска,
уныние. Между тем, здоровье Патриарха не такое уж плохое, кремлевскими врачами
сбереженное, на швейцарских курортах отлакированное. Другие крупные церковные
политики в этом возрасте только засучивают рукава. Помянутый архиеп. Ермоген в
семьдесят четыре сражался с куда более сатанинской системой, чем нынешнее
беспутье. Может быть, дает себя знать сравнительно ранний старт? Или дело не в
длительности, а в содержании пути: пришла пора платить за слишком гладкую
карьеру, за раздвоение личности между амвоном и кабинетом? Благая весть — Бог
легко доверяет человеку и Царство, и силу, и славу в обмен на крошечное усилие:
на волосочек быть в отношениях с людьми более человеком, чем это привычно.
Такая, казалось бы, мелочь: дать свободу слова своему противнику, не отлучать от
Церкви священника, который тебя лично обливает помоями, не просто объезжать
епархии, лаская детей и козочек, а потерпеть козлов среди собственной паствы.
Любовь к врагу кажется такой глупой и вредной для дела Божия, но только дело
Божие ведь и заключается именно в любви к врагу. А ведь, в сущности, как нет
среди людей здоровых, не нуждающихся во Враче, так среди них и стопроцентных
друзей Богу. Искушение Патриарха особенно велико, ведь его враги по определению
враги и Церкви — как таковых простить, не отлучить, не использовать возможности
заставить их молчать? Как совместить служение Богу с любовью или хотя с
щепетильным отношением к врагу? Но если Бог — Христос, то лишь любовь к врагу и
есть служение, единственно Его достойное. Но для этой службы облачение Патриарху
пока еще не сшили.
[Библиотека «Вехи»]
© 2002, Библиотека
«Вехи»