Рустем Сафpонов, "НОВЫЙ ГРАД" И ИДЕИ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ РОССИИ.

Рустем Сафpонов

«НОВЫЙ ГРАД» И ИДЕИ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ РОССИИ

Среди огромного философского, социологического и исторического наследия, оставленного нам первым поколением русской эмиграции, видное место занимает журнал «Новый град». Cегодня становится все более очевидным, что механическое заимствование общедемократических лозунгов, взятых "напрокат" из другой цивилизации, мало что дало для понимания путей преобразования России. Тем более ценен для нас взгляд крупных мыслителей, авторов «Нового града», пытавшихся начертать контуры будущего преобразования России после падения власти компартии. Создателями и редакторами «Нового града» были виднейшие деятели русской эмиграции: христианский богослов и публицист Георгий Федотов, философ Федор Степун и объединитель творческих сил русской эмиграции, бывший эсер Илья Бунаков-Фондаминский[1]. Журнал выходил в Париже с 1931 по 1939 год. В пестрой мозаике того времени журнал выделяется глубиной анализа, попыткой подняться над духом вражды, преодолеть "романтический эмигрантский антибольшевистский активизм". "Новоградцы" пытались, всматриваясь в бурные события Европы 30-х гг., глядя за океан на курс Рузвельта, улавливая по крупицам информацию из России, СССР, анализируя советский официоз, начертать будущий облик "пореволюционной России". Оторванная от России, терзаемая расколами и противоречиями, эмиграция в целом встретила этот журнал недоброжелательно, особенно правая эмиграция.

Ненавидящая большевизм и потому непринятая в целом левой интеллигенцией Европы, правая эмиграция, включая ее видных представителей, таких как И.Ильин, все еще мечтала о "сопротивлении злу силой", надеялась на скорое падение сталинского режима. Лояльно отнеслись к «Новому граду», пожалуй, лишь "евразийцы", "сменовеховцы", да кое-кто из бывших эсеров. Солидаристы смешивали все течения пореволюционной мысли воедино, считая и "Новый град", и "Утверждения" и другие течения пробольшевистскими. П.Н.Милюков оценивал духовные искания авторов «Нового града» также весьма упрощенно, трактуя их как реакцию против революционности, лицемерия и космополитизма, принявшую "форму рецидива славянофильства"[2]. В качестве духовных учителей «Нового града» один из бывших "новоградцев" В.Варшавский считал Владимира Соловьева с его стремлением создать христианство живое, социальное, вселенское, соединить религию с либерализмом и научно-социальным прогрессом и Николая Федорова с его «Философией общего дела». В учении Н.Федорова "новоградцам" близка духовная и социальная сторона, а не сциентизм.

Уже в первом номере журнала отчетливо звучит идея реформ, основанных на возрождении религиозного сознания. Причем масштаб мышления, охват проблем огромен, поражает свежестью и современностью: "Изолированное существование наций стало давно невозможным. Более чем когда-либо мир, при всей раздирающей его ненависти, живет связанной жизнью. Друзья и враги спаяны цепью общей судьбы. Уже Европа становится тесной для нового понятия политического человечества. Наше внимание приковывают к себе Запад и Восток, и на рубеже их — Россия"[3]. Делая установку на поиск социальной правды в христианском идеале, журнал оставался открытым для всех нехристиан, "взыскующих града", для мыслителей "новоградского духа". На страницах журнала печатались Н. Лосский и С. Булгаков, монахиня М. Скобцева и профессор П. Бицилли, бывшие эсеры М. Вишняк и К. Кускова. Утверждая платформу для объединения, в первом номере "Нового града" Федор Степун писал: "Все мучающие современность тяготы и болезни связаны в последнем счете с тем, что основные идеи абсолютной истины, гуманистически-просвещенческая идея политической свободы и социалистическая идея социально-экономической справедливости — не только не утверждают своего существенного единства, но упорно ведут озлобленную борьбу между собою... В результате — безрелигиозная культура, утверждающая свободу лишь в образе хищнического капитализма и справедливость, в образе социальной революции. Выход из этого положения — в органическом, творческом сращении всех трех идей"[4]. Понимая ограниченность западного рационализма, "новоградцы" были намного выше упрощенного славянофильства, высоко ценя демократический дух и личную свободу человека в западной цивилизации.

Попытки соединить социальную правду с христианскими идеалами, личную свободу буржуазных демократических государств с духовной традицией России проистекают во многом из марксистского прошлого некоторых авторов "Нового града" — Н. Бердяева, С. Булгакова, Г. Федотова. По-видимому, это было причиной того, что христианство "новоградцев" носило социально-активный, а не аскетически-отстраненный характер. Н. Бердяев по этому поводу писал:"Нет ничего более ложного и более фатального для христианства, чем борьба христианства против социальной стороны революции"[5].

Обобщенно можно сказать, что в целом «Новый град» видел будущий строй России как "трудовой", социалистический, отвечающий соборной традиции русского народа. Н. Бердяев постоянно подчеркивал на страницах "Нового града", что идеал социальной правды может быть осуществлен в полном объеме лишь при соединении этой правды с духом христианства, нравственной революции, что, однако, не сводится к аскетизму или самосовершенствованию или устранению от социальной борьбы. "Христиане не должны были бы допускать, чтобы безбожники осуществляли социальную правду, — писал Н. Бердяев. И был лишь один способ не допустить этого: самим осуществлять эту социальную правду, самим осуществлять ее без злобы и мести, без низвержения всех ценностей духа". Н. Бердяев возражал против ложной, на его взгляд, альтернативы между фашизмом и коммунизмом (а, как известно, значительная часть левой интеллигенции Европы, включая Р. Роллана, Л. Фейхтвангера, В.Брехта, Г. Уэллса, ставила вопрос именно так). Н. Бердяев, выражая позицию большинства "новоградцев", писал: "Фашизм и коммунизм — переходные формы разложения старого изолгавшегося буржуазного мира, они стоят в отрицательной зависимости от капиталистического мира и наследуют его вражду к человечности"[6]. Он считал, что это есть "коммунизация старого зла", а не творчество новой жизни. Он признавал, что в коммунизме есть большая правда, хотя и искаженная, и альтернативой считал христианский персонализм.

Осознание ценности политической демократии происходило на фоне стремительной фашизации Италии и Германии, в условиях, когда большая часть русской эмиграции не отрешилась от активизма, была больна "горгуловщиной" (термин Г.А. Федотова, Горгулов — русский эмигрант, убивший французского президента Поля Думера), младороссы и их вождь Казем-Бек пытались искать спасение России в диктатуре, в Харбине была создана партия русских фашистов Константина Родзаевского... «Новый град» находил для зашиты демократии и свободы убедительные слова во время кризиса европейской свободы и демократии. Социализм же был, по выражению Федотова, "блудным сыном христианства", который возвращался теперь в отчий дом. Называя себя антикоммунистом, Федор Степун считал себя и антифашистом. Признавая кризис буржуазного европейского парламентаризма и либерализма, их неэффективность в решении прежде всего социальных проблем, Ф.А.Степун говорил о "внешней правде" и "внутренней лжи фашизма": "Неприемлемость фашизма заключаете" не в том, что он, как государство, защищается от своих врагов ограничением политических свобод граждан (завтра же будут в очень значительном объеме делать и авторитарные демократии), а в его ненависти к свободе, как к духовной первоприроде человека, в его абсолютном равнодушии к качественной единственности всякой личности, в его стремлении превратить люден в кирпичи, в строительный материал государственно-партийного зодчества. Самая страшная ложь фашизма — это идея конформизма, идея стандартизированного индивида, исповедующего государством предписанное миросозерцание и творящего государством задуманную культуру"[7].

Противостояв сталинскому тоталитаризму, "новоградцы" избежали соблазна искать в Гитлере и фашизме спасения от большевизма, как это случилось с правой частью эмиграции. Из всех авторов «Нового града» лишь Н. Бердяев порой враждебно писал о демократии, считая, что "принципы либерализма и демократии "носят преходящий характер". Эта тенденция, проявившаяся еще в «Новом срадневековье», стала очевидной у Н.Бердяева позже и на страницах «Нового града». Однако Н. Бердяев до конца оставался "рыцарем свободы" и христианином. Критикуя тех из российской эмиграции, кто встал на сторону фашистского антикоммунистического фронта, Н.Бердяев в своей страстной статье, посвященной позиции христиан по отношению к франкизму и республиканской Испании, писал: "Это не идейный и бескорыстный фронт, он состоит из защитников капитализма и несправедливой собственности или из фашистов, которые повсюду хотят ввести свою собственную жестокую диктатуру, повсюду хотят истребить свободу".

Быть идейным противником коммунизма совсем не значит принадлежать к антикоммунистическому фронту. "Я могу вести духовную борьбу против коммунизма и как раз обличать в нем фашистские черты, но к антикоммунистическому фронту могу не принадлежать, вследствие нежелания быть в дурном обществе"[8]. Ответственность за мировую реакцию, охватившую Европу в 30-е гг., Н. Бердяев в значительной степени возлагал на "русский коммунизм". Он, в частности, писал: "Средства, допускаемые коммунистами, вызвали сомнения в доброкачественности самих целей. При помощи тирании нельзя осуществлять царство свободы. Главное зло, совершенное русским коммунизмом, быть может, заключается в той реакции страха, которую он вызвал в мире. Коммунизм вызвал к жизни фашизм, захвативший большую часть Европы... И нужно сказать, что сходство между этими смертельными врагами поразительное"[9]. Существовали и другие пореволюционные издания, которые пытались выработать новую идеологию, отличную от монархизма идеологов Российского общевоинского союза, И. Ильина, Солоневича, от правого активизма большей части российской эмиграции. К ним следует отнести журнал «Третья Россия»), издававшийся невозвра щенцем П.Боранецким. Идеологию этого журнала П. Боранецкий характеризовал, как "народный мессианизм", называя журнал "органом пореволюционного синтеза". «Новый град» вел жесткую полемику с этим журналом, критикуя П. Боранецкого прежде всего за крайне враждебное отношение последнего к демократии"[10]. Другим видным и плодотворным направлением в эмигрантской общественной мысли следует, несомненно, признать евразийство. Статьи евразийцев Л. Карсавина, П. Савицкого помещались в номерах "Нового града". Основной их мотив — специфичность исторической судьбы России, обоснование особого пути, хозяйственной автаркии, как пути развития[11]. Конструктивная полемика велась на страницах "Нового града" и с видным идеологом "сменовеховства" Устряловым[12]. На страницах "Нового града" анализировались перспективы хозяйственного строительства в будущем, после падения большевизма. Будучи христианским социалистом, Георгий Федотов писал, что для нормального функционирования хозяйства все же необходим личный интерес, и именно его уничтожение привело к провалу хозяйственной системы большевиков. Он считал, что заменить мотив личного интереса в широких национальных масштабах возможно — но лишь низкими мотивами страха и принуждения[13].

Говоря о губительном характере сталинской коллективизации, тем не менее Ф.Степун писал, что "в случае падения большевиков земля будет должна остаться изъятой из свободного частно владельческого товарооборота". Как бы предвидев сегодняшние баталии по поводу путей аграрной реформы в посткоммунистической России, Ф.Степун предупреждал далее: "Дабы крестьянство не попало в новое рабство к частному, да еще иностранному капиталу, государство должно будет оставить за собой верховное право собственности на землю. Это, однако, не значит, что земельный строй России должен навсегда остаться строем крепостных колхозов... Практически из этого следует, что если бы крестьяне-колхозники пожелали бы в будущем вернуться к форме единоличного хозяйства, то государство должно будет найти те или иные возможности для наделения их землей и финансирования этого возврата"[14]. В своей другой, в высшей степени интересной и содержательной статье "Идея России и формы ее раскрытия", которая представляла из себя развернутые ответы на анкету так называемого Пореволюционного Клуба, Ф.Степун писал об аграрном вопросе: "Никакого объективного социально-хозяйственного безумия в большевистских планово-коллективистических идеях и затеях нет. Все безумие заключается только в том, что эти планы осуществляются не в порядке вольно-трудового взращения высшего типа человеческой личности, а в порядке насильнического разрушения исторически выросшей личности русского крестьянина. Если бы субъект советского колхоза был соборной личностью, хотя бы в самой обмирщенной форме, т.е. просто-напросто трудовой артелью, в которую каждый член вступал бы по своей доброй воле, то есть по вольному усмотрению подлинного добра в коллективном труде, то все было бы если и не в порядке, то все же на пути к возможному порядку"[15]. Основываясь на русской религиозной традиции, Ф.Степун, как и многие "новоградцы", видит отличие российского пути от европейского, так как русская религиозная идея и индивидуалистическая европейская традиция, берущая свое начало от Возрождения, не совпадают друг с другом, поэтому это находит отражение и в хозяйственных проектах Ф.Степуна по поводу устроения будущей российской жизни.
Он подвергал жесткой критике нарастающее отчуждение человека от природы, людей друг от друга, работника от процесса производства и творчества в предвоенной капиталистической Европе. Ф.Степун выступает с критикой Европы, ее меркантильно-мещанского духа (этот антимещанский пафос роднит страстные выступления на страницах «Нового града» Ф.Степуна и Н.Бердяева с А.Герценом и, отчасти, с К. Леонтьевым, также видевшими в мещанстве симптом загнивания европейской цивилизации). Даже природа, считал Ф.Степун, слишком цивилизованна в Европе для российского человека: "Выйдешь за город, — все то же. В природе ни равнодушия, ни красоты, ни вечности. Все в ней очеловечено, разграничено и прозаически приспособлено к нуждам и радостям публики. Только что сошел с черного шоссе в лес, как запрещенное для автомобилей серое шоссе снова выводит тебя на другое, черное же, по которому снова несутся автомобили либо в соседние города, либо в загородные рестораны. Нелепо и бессмысленно: все несется в даль, а дали-то в жизни никакой нет; ни дали мечты, ни дали риска, ни дали веры. Предел мечты — костюмированный бал во "всех залах" пивоваренного завода, предел риска — отправка багажа без страховки, предел веры — идейный уход в отставку с сокращением жалования на шестьдесят процентов)"[16].

Многие из "новоградцев" так же, как и Ф.Степун принципиально не принимали "атомизации общества", свойственного западным демократиям. Здесь духовные истоки отчуждения от евро пейской жизни и корни их "культурного почвенничества". Развивая мысль об отчуждении человека от творческого труда, бездушность индустриальной современной цивилизации, Ф.Степун писал: "В деревне, несмотря на новейшие усилия по насаждению неокрестьянскои почвенности и трудового аристократизма, продолжает господствовать интимно-капиталистический, мещанский стиль жизни и работы"[17].

Хозяйственные взгляды Ф.Степуна, вытекавшие из его нравственных и религиозных принципов, в значительной степени разделялись двумя главными идеологами «Нового града» — Георгием Федотовым и Николаем Бердяевым. Отсюда, из неприятия европейского пути, во многом вытекает и идея о социализме. "Новоградцы" чувствовали, что человечество стоит на пороге кризиса старых связей личности и общества, кризиса индивидуализма и попыток человечества найти новые пути связей человеческой личности и коллектива. Ф.Степун считал, "что христианская душа по природе социалистична, и что хозяйственной проекцией русской идеи должен быть потому признан социализм, а не капитализм"[18]. Объясняя свое понимание социализма, он говорил, что это понятие "означает и труд, и устремление коллективного труда к соборной личности"[19]. Однако Ф.Степун, так же, как и Н.Бердяев, не считал большевизм творчеством новой жизни, называя его "отработанным паром капитализма"[20], который имеет мало общего с социализмом. Ф.Степун, так же, как и большинство "новоградских" авторов, был против радикальной ломки всех хозяйственных структур Советской России после падения большевистской власти.

Предостерегая будущие власти посткоммунистической России от стремительной капитализации страны, он считал, "что превращение России в типично капиталистическую страну было бы величайшим преступлением, как перед идеей социального христи анства, так и перед всеми пережитыми Россией муками. Вся задача пореволюционного строительства должна заключаться в том, чтобы в муках рожденную трудовую жизнь, в очень большой степени поравнявшую бедных и богатых, знатных и простых, духовно утонченных и малограмотных, не просто отринуть, но и до неузнаваемости повысив ее бытовой и хозяйственный уровень, как-то и удержать"[21]. Конечно, не все "новоградцы" придерживались подобной позиции.Скажем, И.Бунаков-Фондаминский считал, что "буржуазный дух из советского хозяйства вытравлен радикально. Советское хозяйство и капиталистическое – антиподы"[22]. Однако и он был солидарен с тем, что капиталистическая реставрация будет губительной для России. Его взгляд на послебольшевистскую Россию – взгляд политического реалиста, а не доктринера. «Новый град», по его мнению, должен быть построен на прочном фундаменте, который включит в себя и наработанное народами России в период, когда у власти находились большевики. Как и другие "новоградцы" Бунаков считал "советскую колективизацию русского сельского хозяйства безумием и преступлением". Тем не менее, он исходил из факта: "…русская деревня уже коллективизирована. И наряду с гибелью миллионов людей и миллионов народного достояния, коллективизация дала свои хозяйственные плоды – революцию в технике и формах русского сельского хозяйства… пусть все это мало отразилось на конечнром сборе зерна, пусть зерно это не доходит до голодного населения – переворот в русском сельском хозяйстве уже произведен, и большевистская Россия будет начинать с него и возвращаться к дореволюционным формам хозяйствования"[23].

Подобно Ф. Степуну И.Бунаков-Фондаминский высказывался против принудительного насаждения "столыпинских отрубов" в сельском хозяйстве России. Он не видел в народохзяйственном механизме Советской России тех сил и стимулов, которые могли бы преобразовать экономику централизованную и плановую в экономику, функционирующую по законам капиталистического рынка.
        Кроме того, отрицательный опыт предвоенного европейского капитализма, ведущий к колоссальной безработице и обнищанию значительных масс населения, предостерегал от этого. И.Бунаков понимал, чтопадение советской власти неизбежно будет сопровождаться не только острым политическим, но и экономическим кризисом. "Переход от государственного хозяйства к частному требует наличия в стране частных капиталов и предпринимателей. Но ни тех ни других в России нет"[24],— писал И.Бунаков. Он предвидел, что в случае полной капиталистической реставрации хозяйственная свобода, конечно, приведет к накоплению капитала. Но в то же время он был уверен, что в этом случае даже на насыщение второстепенных отраслей народного хозяйства России будут затрачены десятилетия. Что касасется базовых отраслей промышленности, то их судьба в этом случае. Казалась ему "весьма проблематичной"[25] он полагал, что надежды на привлечение иностранного капитала преувеличены, ибо нестабильность будет отпугивать инвесторов и, если иностранный капитал пойдет в неустойчивую Россию, то лишь на кабальных условиях.
        Приходится лишь удивляться прозорливости одного из столпов русской эмиграции. Страстное стремление к свободе сочеталось у И.Бунакова и других "новоградцев" с заботой о на циональных интересах России. И.Бунакова волновала будущность национального достояния, могучей промышленности, созданной ценой гигантских жертв в период индустриализации. "Прочен ли будет тот государственный строи, в котором хозяйственное деление населения пройдет так: класс "частных предпринимателей — иностранцы, класс наемных рабочих — русские?"[26],— писал Бунаков. Анализируя социально-психологические последствия большевистских реформ, усилия коммунистов по воспитанию молодежи в антикапита-листическом духе, он заключал: хотим мы этого или не хотим, но капиталистическая реставрация в послебольшевистской России невозможна[27]. Что касается воззрений авторов "Нового града" на политическое устройство послереволюционной России, то развернутых его характеристик не так уж много. Н.Бердяев этих вопросов практически не касался, критикуя лишь формальный характер западной демократии. Г.Федотов совершил значительную эволюцию[28]: от идеи национальной демократии к "социальной демократии и христианскому социализму"[29]. В отличие от излюбленного идеолога правых И.Ильина, считавшего, что никто из членов компартии не будет иметь права участвовать в политической жизни, Г.Федотов считал иначе: "... падение советской власти означает не истребление созданного революцией правящего класса, а его капитуляцию перед национальными задачами страны. Неспособные к преодолению ленинизма погибнут. Оставшиеся будут выполнять веления России"[30], — пишет он в своей статье "Падение советской власти". Более подробно проблемы будущего государственного устройства рассматриваются профессором Н.Алексеевым[31] и Ф.Степуном. Последний считал наиболее созвучной русской идее сильную президентскую власть в республиканской России. "Поскольку в основу будущей России должны будут лечь, с одной стороны, свободно выбранные Советы, а, с другой, — сильная президентская власть, его можно охарактеризовать, как строй авторитарной демократии... Я уверен, что вне авторитарной демократии русская идея неосуществима"[32]. Любопытно, что Г.Федотов в книге «И есть и будет», Ф.Степун и Н.Алексеев в вышеназванных статьях, считали Советы структурой, способной к реформированию, которая может стать базой Для утверждения в России демократических норм.
        Помимо политических, религиозных, экономических проблем "Новый град" касался и проблем эстетических. За недостатком места мы не рассматриваем здесь подробно чрезвычайно интересные ра боты С.Белозерова о крестьянской нравственности и строе жизни в России, обзоры эмигрантской литературы С.Жаба и П.Бицилли, богословские статьи, монахини Марии (М.Скобцевой). Из наиболее примечательных статей, написанных об искусстве, можно было бы назвать статьи Марины Цветаевой "Эпос и лирика в современной России" («Новый град», 1939, Ns 7) и Г.Федотова «Борьба за искусство» («Новый град», 1939, No 10).
        В 1939 г. вышел последний четырнадцатый номер «Нового града». Война и гитлеровская оккупация прервали плодотворную деятельность И.Бунакова-Фондаминского и его соратников. Но она дала плоды. Многие из молодых эмигрантов под его влиянием приняли решение об участии в движении Сопротивления. В гитлеровском концлагере погибла монахиня Мария. Г.Федотову удалось эмигрировать в Соединенные Штаты, где он долго преподавал, сначала в Йельском университете, затем в Православной Свято-Владимирской cеминарии. Умер Федотов в 1951 г. Ф.Степун провел военные годы в Германии, подвергаясь гонениям за "семитофильство". Он дожил до 60-х гг., оставаясь на "новоградских" позициях. Драматична судьба И.Бунакова-Фондаминского. Он был образцом страстного подвижника, жертвующего собой во имя идеи. Он в свое время отдал партии социалистов-революционеров наследство, полученное от отца. При царизме был заключен в тюрьму, при советской власти был заочно приговорен к смертной казни. Еврей по национальности, он прежде всего был патриотом России. Ф.Степун позже писал: "... его я ощущал совсем русским человеком"[33]. В конечном итоге он был сначала вместе с другими евреями депортирован гитлеровцами, а позже брошен в концентрационный лагерь, где крестился накануне смерти. Таким образом, можно сделать некоторые выводы. Мыслители «Нового града» рассматривали пути развития России, находясь перед фактом уже свершившейся в России революции. Они были свидетелями укрепления и стабилизации нового режима. Однако их попытки наметить пути развития России после крушения советской власти оказались весьма плодотворными. Это касается прежде всего поиска нового воплощения русской идеи на основе синтеза идей свободы, российской исторической традиции христианской нравственности. Их поиски дают богатую пищу для размышлений современному исследо вателю и предостерегают нас от бездумного перенесения на российскую почву готовых моделей западной цивилизации.

В политическом плане актуальность "новоградских" исканий состоит в том, что Россия вновь, как и в 1917 г., стоит перед выбором путей исторического развития. И несмотря на стремительно меняющийся политический ландшафт, этот выбор, по большому счету, еще не сделан. Глубокое осмысление исторического опыта России авторами «Нового града» говорит нам о необходимости соблюдения осторожности при проведении реформ.

В экономических статьях "новоградцев" весьма интересны мысли о бережном использовании народнохозяйственного потенциала, созданного путем .значительных жертв и лишении, о недопустимости пренебрежения национальными задачами страны при проведении реформ. Несомненно важными являются вопросы утверждения обновленной нравственности на основе христианской традиции в грядущей России, поднимаемые в работах авторов «Нового града». Сегодня, в период поиска новых путен для устроения российской жизни, духовные искания "новоградцев", обращенные не к небесному, а к вполне реальному, земному «Новому граду», не должны быть оставлены без внимания. Им поистине присуща не только любовь к Родине, преодолевшая ограниченный национализм, но и "российская всемирная отзывчивость", широкое дыхание, подлинная всечеловечность.

[Библиотека «Вехи»]
© 2002, Библиотека «Вехи»

[1] Фондаминский Илья Исидорович, литературный псевдоним — Бунаков (до революции член ЦК партии эсеров, после февраля короткое время — министр труда Временного правительства, с 1921 г. — в эмиграции, редактор "Современных записок", "Нового града". После оккупации Франции гитлеровцами арестован как один из участников Сопротивления и еврей, погиб в Компьенском концлагере в 1943 г.) Сохранился ли архив И.И.Бунакова установить не удалось, скорее всего, как и библиотека, он был конфискован гестапо при аресте.

[2] Цит. по: В а р ш а в с к и й В. С. Родословная большевизма. — YMCA Press, 1982. — С. 159.

[3] Новый град. Ред. статья. — 1931. — № 1. — С. 6.

[4] С т е п у н Ф . А Пути творческой революции . Новый град. — 1931. — № 1. – С. 18.

[5] Б е р д я е в Н. Христианство и революция . Новый град. — 1937. — № 12. – С. 60.

[7] С т е п у н Ф. О свободе. (Демократия, литература и "Новый град"). Новый град. —1938. — № 13. — С. 35.

[8] Б е р д я е в Н. Испанская трагедия перед судом христианской совести. Новый град. —1939.— № 14.— С. 16.

[10] См.: С т е п у н Ф. О "Третьей России" . Новый град. — 1932. — № 3. — С. 80-82.

[11] См.: С а в и ц к и й П. Хозяйственное строительство. Новый град. — 1936. — № 11. — С. 68-85.

[12] См.: В а р ш а в с к и й. В. Родословная большевизма. — С. 169.

[13] Ф е д о т о в Г. Ответ Бердяеву. Новый град. — 1933. № 7. — С. 84.

[14] С т е п у н Ф. Чаемая Россия . Новый град. —1936. — № 11. — С. 36.

[15] С т е п у н Ф. Идея России и формы ее раскрытия. Новый град. — 1934. — № 8. — С. 25-26.

[16] С т е п у н Ф. Чаемая Россия. — С. 12.

[18] С т е п у н Ф. Идея России и формы ее раскрытия. — С. 26.

[21] С т е п у н Ф. Чаемая Россия. — С. 35.

[22] Б у н а к о в И. Хозяйственный строй будущей России. Новый град. — 1932. — № 5. — С. 21.

[28] См.: Ф е д о т о в Г. И есть и будет. Размышления о России и революции. Изд. "Новый град". — 1932.

[29] См.: Ф е д о т о в Г. Что такое социализм? Новый град. — 1932. — № 3.

[30] Ф е д о т о в Г. Падение советской власти . Новый град. — 1932. — № 5. —С. 20.

[31] См.: А л е к с е е в Н. Государственный строй России. Новый град. — 1934. – № 13. — С. 97-100.

[32] С т е п у н Ф. Идeя России и формы ее раскрытия. — С. 23.

[33] V i s h n i a k М. Hoover Institution on War Revolution & Peace. Box 5/11.