[«Россия и Вселенская Церковь» -
ОГЛАВЛЕНИЕ] |
[Вл.Соловьев] |
[Библиотека
«Вехи»]
Владимир Соловьев
РОССИЯ И
ВСЕЛЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ
КНИГА
ТРЕТЬЯ
Троичное
начало и его общественное приложение
ГЛАВА
ВОСЬМАЯ
Человек - Мессия. Хаос
человеческий.
Первоначальные элементы троичного общества
Посредник между небесами и землею, человек
был предназначен быть вселенским Мессией, спасти мир от хаоса, приведя его к
единению с Богом, воплотив в формах творения вечную Премудрость. Это призвание
возлагало на человека тройное служение: он должен был быть священником
Бога, царем низшего мира и пророком их безусловного единения;
священником Бога, принося в жертву ему свой личный произвол, человеческий
эгоизм; царем низшей природы, подчиняя ее себе по божественному закону, пророком
единения в стремлении к безусловной целости существования, осуществляя
постепенно, путем постоянного совместного действия благодати и свободы, все
более и более перерождая и видоизменяя внебожественную природу до универсальной
и совершенной ее интеграции - <...>. Подчиниться Богу и подчинить
Себе природу, чтобы спасти ее, - вот в двух словах мессианический закон. Человек
отверг его и предпочел достигнуть цели непосредственно, сам, нарушив
порядок, определенный Божественным разумом. Он захотел объединиться с низшей
природой произвольно, в силу своего собственного желания, полагая этим путем
присвоить себе безусловную царскую власть, неограниченное самодержавие,
равное Божиему. Он не захотел подчинить свою царскую власть своему
первосвященничеству и посему стал неспособным удовлетворить своим истинным
стремлениям, исполнить свое пророческое призвание. Беспорядочное желание
единения с низшей природой должно было необходимо подчинить человека этой
природе; и, как неизбежное следствие, человек должен был принять отличительные
черты материального и внебожественного мира, должен был видоизмениться по
образцу и по подобию сего последнего. Между тем мы знаем, что существенный
характер природы вне Бога выражается, во-первых, неопределенной множественностью
в пространстве или бесконечным делением частей; во-вторых, неопределенным
изменением во времени или бесконечным разобщением моментов; и, - как результатом
этого двойного разделения, - в-третьих, превращением всякой причинности в
механизм. Правда, что это могущество бесконечного дробления и всемирного
раздора, существенный характер хаоса, ограничено в творении действием
объединяющего Слова, которое на хаотическом основании строит Космос. Но в низшей
природе (до появления человека) основа хаоса не подавлена, он пребывает, как
огонь под пеплом, как господствующее направление, готовое проснуться при первом
случае. В этом качестве могущество хаоса и перешло к падшему человеку, создав
то, что обычно называют природным человечеством, но что на самом деле есть
человечество хаотическое. В этой человеческой массе мы ясно различаем три
основных черты внебожественной природы. Бесконечное дробление материальных
частей в пространстве выражается в человеческом роде неопределенной и
анархической множественностью сосуществующих индивидуумов; бесконечному
разобщению моментов во времени соответствует в существовании человечества
неопределенная смена поколений, оспаривающих друг у друга настоящее и по очереди
замещающих друг друга; наконец, материальный механизм физического мира переходит
в человечество под формой гетерономии или неизбежности рока, подчиняющей волю
человека силе вещей, его внутреннее существо господствующему влиянию внешней
среды и временных обстоятельств.
Мы знаем, однако, что падение человека
могло отсрочить, но не истребить его призвание. Благодетельные узы пространства,
времени и механической причинности, хотя и удаляя его от верховной цели, мешали
ему в то же время безусловно и окончательно потерять ее из виду. Неопределенная
множественность индивидуумов - падение, если рассматривать ее в ней самой, -
есть первое условие спасения для человечества. Ибо если одна часть этого
множества все более и более распространяет первородный грех, отягчая его все
новыми преступлениями, то всегда остается несколько праведных, чтобы ослабить
действие зла и приготовить среду для будущего спасения; благодаря этому
неопределенному умножению Авель был замещен Сифом, на место Саула стал Давид.
Неопределенная смена поколений есть второе условие спасения: они не исчезают без
того, чтобы не оставить каждое что-либо, облегчающее дело его наследников,
вырабатывающее более совершенную историческую форму, более удовлетворяющее
истинным стремлениям человеческой души. Таким путем то, что не могло
обнаружиться ни в Еве, ни в Фа-мари, ни в Руфи, ни в Вирсавии, обнаружилось с
наступлением времен в Марии.
Наконец, гетерономия нашего существования
есть третье условие спасения, не менее необходимое, чем два первых. Ибо, если бы
человеческая воля, как Добрая, так и злая, имела непосредственную действенность,
человечеству и творению пришел бы неминуемый конец. Братоубийца Каин не замедлил
бы повергнуться в бездну ада, прежде чем построить город и положить основания
древней цивилизации;
Добрый Сиф вознесся бы на небо или, по
крайней мере в преддверье оного, как брат его Авель, не дав жизни предкам Иисуса
Христа; и низший мир, земля, лишенная своего центра единства и действия, вновь
ниспала бы в печальное состояние тогу вабогу, в котором она была до творения. И
никого не осталось бы тогда для радости и веселия вечной
Премудрости.
Итак, если наше порабощение условиям
материального мира и есть последствие нашего падения и кара греха, мы видим, что
эта кара есть благодеяние и что это необходимое последствие зла есть необходимое
средство безусловного блага.
Как хаотическая земля не могла избегнуть
космогонического действия Слова, преобразившего ее в уравновешенный,
просветленный и живой мир, так и человеческий хаос, созданный падением эдема,
должен был подчиниться теогоническому воздействию того же Слова, стремящемуся к
перерождению его в духовное человечество, реально объединенное, просвещенное
Божественной истиной и живущее жизнью вечной. Образ Человека-Мессии, отвергнутый
первым Адамом, не уничтожился в природном человечестве, но только был сведен к
состоянию скрытой возможности; он остался в человечестве, как живое зерно - семя
жены (сия есть София), частично и постепенно осуществляясь, чтобы, наконец,
воплотиться во втором Адаме. Этот теогонический процесс, создание троичного
Человека, Человека-Мессии или Человека-Бога, путем коего Божественная
Премудрость воплощается в совокупности вселенной - этот процесс представляет в
порядке времени три главных ступени: во-первых, ряд мессианических
предвосхищений в природном человечестве или в человеческом хаосе - до
христианства; во-вторых, явление индивидуального Мессии в лице Иисуса Христа; и
в-третьих, мессианическое преображение всего человечества или развитие
Христианского Мира.
До Иисуса Христа человечество, лишенное
реального центра, было лишь организмом в возможности, - в действительности же
налицо были лишь отдельные органы, племена, города и нации, из которых некоторые
стремились ко всемирному владычеству, - что уже было предвосхищением будущего
единства. Но в каждой из этих разъединенных частей человечества независимо от
того, стремилась ли она или нет стать на место всего под видом вселенской
монархии, с самого начала заключалось некоторое осуществление, в социальной
области, мессианической, или троичной формы, стремящееся представить собою в
более или менее узких пределах всю совокупность человеческого
существования,
Эта троичная форма широко обоснована в
человеческом существе. Всякое человеческое существование слагается из трех
главных определений: во-первых, из совершившихся фактов, сохраненных традицией
прошлого, во-вторых, из актов и трудов, возложенных потребностями настоящего, и
в-третьих, из стремлений к лучшему положению, определенных более или менее
совершенным идеалом будущего.
Существует очевидная аналогия, но и
существенная разница между этими тремя устрояющими видами человеческого
существования и тремя соответствующими видами существования Божественного
(оставляя в стороне ипостасный характер сих последних). Общее основание этой
разницы то, что в Боге, как существе безусловном, первый вид всецело определяет
второй, и оба вместе всецело определяют третий, в котором божественное бытие
окончательно овладевает собою, в полной мере сознает это и пользуется этим
обладанием. Человек, напротив, - чтобы упомянуть здесь только о третьем виде его
субъективности - не может обладать актуально всей совокупностью существования,
которая для него лишь более или мене отдаленное будущее. Это будущее, идеально
предвосхищенное, не может быть предметом обладания в собственном смысле, но
только предметом стремления.
В нашей материальной или животной жизни
эта троичная форма уже существует, но в ней она скорее природный символ, чем
действительность. Совершившийся факт представлен здесь отшедшим поколением,
отцами или предками. Действительность - это настоящее поколение, люди
сегодняшнего дня; наконец, природные стремления к будущему воплощаются в детях,
в грядущем поколении. Троичная форма имеет здесь, очевидно, чисто относительный
и в сущности обманчивый характер: природная жизнь усиливается установить и
остановить раз навсегда определенные отношения, но она никогда не достигает
этого, и каждое поколение неизменно проходит через состояния будущего,
настоящего и прошедшего, чтобы исчезнуть в небытии и забвении. Каждое поколение
стремится завладеть всем настоящим, но так как каждое имеет одинаковое право на
это владение, то ни одно не может достигнуть его в действительности; и все,
после бесплодных усилий удержать поток временного существования, поглощаются им
одно за другим. Но эта постоянная смена поколений не исчерпывает всего
человеческого существования. Здесь мы имеем лишь человечество животное, и
есть еще человечество социальное, которое никогда не было ограничено
материальной действительностью, которое никогда не довольствовалось
преследованием и удержанием реального факта существования. Человеческое общество
на самых низших ступенях своего развития всегда под факт подкладывало принцип,
под действительность - идею.
Настоящее мгновенье, действительность для
человеческого общества никогда не бывает ни чисто механическою
последовательностью во времени - чистым postea его
прошлого, - ни чисто механическим и временным антецедентом, простым antea его
будущего: эта действительность всегда связана с двумя другими определениями
внутренней и духовной связью, устанавливающей его прошедшее и будущее и если и
не останавливающей потока материального существования, то, по крайней мере,
направляющей этот поток в определенное русло и преображающей дурную
бесконечность природного времени в систему исторического развития. Во всяком
человеческом обществе, сколь бы варварским оно ни было, существуют, вне и выше
материальных интересов минуты, религиозная традиция и пророческий
идеал. Прошедшее вместо того, чтобы быть беспощадно замещенным, по способу
тех дикарей, которые убивают и съедают своих престарелых родителей, сохраняется
сыновним благоговением как основа и пребывающая санкция действительности; и
будущее, вместо страха перед ним, как беспощадным роком, или принесения его в
жертву на огне эгоизма, как детей, сжигаемых в раскаленном кумире Молоха,
призывается и представляется, как истинная цель и истинное основание бытия
настоящего, его радость и венец. Таким образом, во главе каждого человеческого
общества мы видим более или менее различенную троицу правящих классов, отчасти
связанную, но никогда не отождествляющуюся с естественным тройным соотношением
последовательных поколений. На первом месте - священники или жрецы,
соответствующие отцам, старому поколению. И действительно, первоначально в жизни
рассеянных племен и семей первосвященническое служение исполнялось отцами
семейств, а домашний очаг был главным алтарем. Однако даже в этом первобытном
состоянии отец представлял нечто большее, чем частный факт природного отчества:
он связан был в своем первосвященническом достоинстве с безусловным фактом
божественного отчества, с тем вечным прошлым, которое предшествовало всяческому
существованию и обусловило его. В различие от животных, в лице человеческих
отцов материальное порождение стало общественным учреждением и Религиозной
властью. И если живой отец был священником, посредником между настоящим и
прошедшим, усопший предок, возвращаясь в мир невидимый, смешивался с самим
безусловным прошлым, с вечным Божеством, становился предметом культа. Культ
предков, действительно, есть всеобщий элемент религии[1].
Таким образом, священство непосредственного прошлого, живых отцов, священников,
связывало человеческое настоящее с более отдаленным и более общим прошлым, с
таинственными фактами, предшествующими и определяющими наше существование с
безусловной необходимостью. На втором месте мы видим класс воинов,
которые силою и смелостью обеспечивали обществу действительные средства
существования, удовлетворяли насущным потребностям данной минуты Этот класс,
естественно, пополнялся по преимуществу сыновьями семейств, настоящим
поколением. И хотя старое поколение принимало также участие в военных
предприятиях, но, однако, не Приам или Нестор, а именно Гектор и Ахилл
предводительствовали воинами, уступая вместе с тем благоговейно первое место
старым отцам, лишь только дело шло о том, чтобы получить путем жертв
благорасположение богов. Таким образом, отношение между двумя первыми главными
классами общества в достаточной мере соответствует отношению между двумя
поколениями природной жизни - настоящим и прошедшим. Но если бы эта аналогия шла
дальше, если бы будущее социального тела оказалось тоже представленным
лишь грядущим поколением или преимущественно им, детьми, замещающими своих
прародителей с тем, чтобы самим быть замещенными их собственным потомством, и
так далее, - социальное существование смешалось бы с дурной бесконечностью
природной жизни, не было бы больше истории, не было бы больше прогресса, но лишь
постоянная и бесполезная смена. На самом деле, это обстоит не так. В каждом
обществе существовал с древнейших времен, кроме священников и воинов, разряд
людей всех возрастов, полов и состояний, которые предвосхищали человеческое
будущее и отвечали на идеальные стремления того общества, среди которого они
жили. В природной жизни третье определение вместо того, чтобы быть
действительным единством второго и первого, является в сущности лишь их простым
повторением. Грядущее поколение представляет будущее лишь обманчивым и
преходящим образом, подобно тому, как в неопределенном ряде один член не имеет
большего значения, чем всякий другой. В порядке природной последовательности
новое поколение, оттого лишь, что оно явилось после старых, само по себе еще не
ушло дальше них, не стало ближе к идеалу и совершенству. Поэтому истинный
общественный прогресс требует, независимо от бесконечной смены поколений, чтобы
были и действительные представители будущего, люди, воистину сделавшие шаг
вперед в духовной жизни, способные удовлетворить стремлениям своих современников
и представить данному обществу его идеал, в той мере, в какой оно может постичь
его, а они сами осуществить его. Этих людей идеального будущего я называю общим
именем пророков. Обычно под этим словом понимают кого-либо,
предсказывающего будущее.
Между гадалкой и истинным пророком
приблизительно та же разница, как между атаманом шайки разбойников и законным
главою великого государства, или еще между отцом первобытной семьи, приносящим
жертву душам предков, и папою, преподающим свое благословение urbi et orbi и открывающим небо для душ чистилища. Но
помимо этой разницы, зависящей от более или менее широкого круга деятельности,
следует сделать еще и другое различие. Можно предсказывать будущее не только на
словах, но также и на деле, предвосхищая частично состояния и отношения, не
принадлежащие к современному положению человечества. Это и есть пророчество в
собственном смысле, представляющее, кроме того, неопределенный ряд видоизменений
и степеней. Африканский волшебник имеет, например, власть вызывать по своему
желанию дождь и вёдро или претендует на таковую. Эта высшая власть человеческой
воли над силами и явлениями материальной природы есть свойство человеческого
существа, поскольку таковое находится в совершенном единении творческим и
всемогущим Божеством. Такое единение, вообще чуждое нашему настоящему состоянию
есть лишь идеальная цель, отдаленное будущее, к которому мы стремимся; и
пользование властью, относящейся к этому будущему состоянию, есть предвосхищение
грядущего, или акт пророческий. Но дар волшебника, не обладающего религиозными и
нравственными условиями сверхъестественной силы и даже не знающего их, не есть
истинное пророчество; и если он, действительно, пользуется ею, то лишь чисто
эмпирическим путем. С другой стороны, даже в случае, если бы эта магическая сила
была лишь мошеннической претензией, она, тем не менее, является предвосхищением,
- хотя бы лишь в желании и стремлении, - высшего состояния, идеального будущего,
ожидающего человека. И, переходя от африканского волшебника к истинному
христианскому чудотворцу, каким был святой Франциск Ассизский, мы находим в его
чудесах ту же власть человеческой воли, которую имеет или присваивает себе над
силами внешней природы волшебник дикого племени.
Эта власть ограничена в обоих случаях: ибо
чудотворная сила величайших святых не была никогда ни постоянной в своей
продолжительности, ни универсальной в своем приложении. Но великая разница
заключается в том, что святой знает и обладает главным внутренним условием
сверхъестественной власти для человека - нравственным единением с Божеством.
Таким образом, его власть, основанная на нравственном превосходстве, есть верный
и прямой, хотя слабый и ограниченный, образ Божественного Всемогущества, которое
представляет не слепую силу, но логическое следствие существенного и присущего
безусловному существу совершенства. В той мере, как святой участвует в этом
совершенстве, он причастен и Божественному могуществу, представляя собой
предвосхищение нашего конечного состояния не только действительное, но и
внутренне истинное, совершенное в себе, хотя и неполное с внешней
стороны.
Сравним теперь, в совершенно другой
области пророческого служения, великого греческого мудреца и еврейского наби.
Платон в своей республике дает нам идеал человеческого общества, организованного
на основах справедливости и разума. Этот идеал есть предвосхищение будущего,
осуществленного отчасти европейским обществом средних веков[2].
Итак, Платон был пророком, но он был им в том же смысле, в каком африканский
волшебник - чудотворец: он не обладал истинными условиями, при которых его идеал
должен был получить свое осуществление, и не знал даже их. Он не понимал, что
для справедливого и рационального устройства социального бытия справедливость и
человеческий разум недостаточны; что идеал справедливого и мудрого общества,
задуманный философом, должен быть оплодотворен соответствующим нравственным
действием со стороны самого общества. Для того, чтобы устроиться по идеалу
добра, действительное общество, порабощенное злом, должно быть спасено и
возрождено. Но отвлеченное размышление не спасает. Хотя и предвосхищая
социальную истину, идеализм Платона не обладал путем к ее достижению и не
мог дать жизни своему замыслу. В этом и заключается великая разница между
философским пророчествованием эллинов и религиозным пророчествованием евреев.
Израильский наби, которому истина открывалась через личное отношение к живому
Богу, Богу истории, предвосхищал идеальное будущее не путем отвлеченной мысли,
но душою и сердцем. Он пробивал путь, он пробуждал жизнь. В его пророчествах
заключался, как у Платона, идеал совершенного общества; но этот идеал никогда не
отделялся им от внутреннего условия, определявшего его осуществление - от
свободного и деятельного единения человечества с Богом. И истинные небиим,
конечно, знали, что это единение совершается путем длинного и сложного
богочеловеческого процесса, в ряде взаимных действий и связей между Богом и
человеком. И они знали это не только как общий принцип, но они знали и открыто
заявляли в каждый данный момент, что человечество в его временем центральном
органе, - в еврейском народе, - должно было делать, чтобы с успехом участвовать
в движении вперед богочеловеческого дела. Их действие было полным, ибо, с одной
стороны, они указывали на безусловную цель в отдаленном будущем и, с другой
стороны, давали для настоящей минуты действительное средство, могущее двинуть
человечество к этой цели. Таким образом, соединяя под общим термином пророчества
все человеческие предвосхищения идеального будущего, мы вполне отдаем себе отчет
в существенной и громадной разнице, отделяющей не только бесовских заклинателей,
но даже наиболее возвышенных гениев мирского человечества от истинных пророков
живого Бога.
[«Россия и Вселенская Церковь» - ОГЛАВЛЕНИЕ] | [Вл.Соловьев]
| [Библиотека «Вехи»]
© 2004, Библиотека
«Вехи»
[1] Это положение было
развито в наше время с некоторой долей преувеличения Фюстель-де-Куланжем
(Citй antique) и с значительно большей
степенью преувеличения Гербертом Спенсером (Sociologie) Нетрудно отделить истинную и
весьма важную основу этих идей от ошибочных выводов, проистекающих (в
особенности у английского ученого) от слишком исключительной и ограниченной
точки зрения.
[2] Смотри, между
прочим, по поводу этой аналогии между республикой Платона и республикой
христианской, Ранке в его Всемирной
Истории.